Дэвид Митчелл - Блэк Свон Грин

Январь

Чтоб ноги твоей в моем кабинете не было. Это правило отца. Но телефон звонил уже двадцать пять раз. Нормальный человек сдался бы после десяти или одиннадцати гудков, если только это не дело жизни и смерти. У отца есть автоответчик, как у Джеймса Гарнера в «Деле Рокфорда», с большими бобинами и пленкой. Но с недавнего времени он перестал им пользоваться. Телефон звонит в тридцатый раз. Джулия не слышит его – она наверху, слушает песню группы Human League «Don’t you want me?», выкрутив громкость на максимум. Сороковой раз. Мама тоже не слышит – она пылесосит, и еще стиральная машина работает на всю катушку. Пятидесятый раз. Нет, ну это уже ненормально. Что если отец попал под колеса Джаггернаута на трассе М5, и его тело изуродовано и опалено так сильно, что целой осталась лишь бумажка с номером телефона в кабинете? Тогда мы упустим наш последний шанс увидеть обугленного отца в реанимации.

Ну и, в общем, я вошел, вспоминая историю о невесте Синей Бороды, которая тоже нарушила запрет (хотя, конечно, Борода-то ведь этого и ждал). Кабинет отца пах деньгами – смесь запахов бумаги и металла. Жалюзи закрыты, и казалось, что сейчас уже вечер, а не десять утра. На стене – часы, большие и серьезные, точь-в-точь такие же висят на стенах в школе. Еще я вижу фото – отец жмет руку Крейгу Солту в тот день, когда его, отца, повысили – он стал региональным директором Гренландии (супермаркета «Гренландия», а не страны). На столе у отца стоит дорогущий IBM, рядом – телефон, красный, словно для экстренной связи с президентом, и вместо диска набора номера у него кнопки.

И, в общем, я сделал глубокий вдох, взял трубку и сказал наш номер. Уж номер-то наш я могу сказать, не заикаясь. Обычно.

Никто не ответил мне.

– Алло? – сказал я. – Алло?

В трубке - странный звук. Звонивший резко вдохнул, словно порезался бумагой.

– Вы меня слышите?

На заднем плане – музыка из «Улицы Сезам».

Я вспомнил один детский фильм, где случилось нечто подобное.

– Если вы меня слышите, щелкните пальцем по трубке.

Никто не щелкнул, «Улица Сезам» продолжалась.

– Вы, наверно, ошиблись номером, – сказал я.

Я услышал, как заплакал ребенок, и трубку повесили.

Когда люди слушают – они издают особый, слушающий, звук.

Я слышал его, а он слышал меня.

Поскольку я и так уже нарушил главный запрет отца, перешагнув порог кабинета, то беспокоиться о дальнейшем не было смысла – самое худшее сделано. Так что я решил осмотреться: выглянул в окно сквозь острые как лезвия створки жалюзи – и посмотрел вдаль поверх приходской земли, поверх деревьев и полей, в сторону Малверн Хиллс. Бледное утро, промерзшее небо, холмы, покрытые коркой инея, но снег сухой и рассыпчатый – худший вид снега, таким в снежки не поиграешь. Отцовское вращающееся кресло похоже на сиденье зенитной пушки. Я уселся в него и начал обстреливать русские МИГи, заполонившие небо над Малверн Хиллс. Скоро десятки тысяч людей между нашей деревней и Кардиффом были обязаны мне своими жизнями. Приходская земля была завалена обломками фюзеляжа и опаленными крыльями вражеских истребителей. Пилоты МИГов пытались катапультироваться и сбежать, но я обезвредил их с помощью дротиков с транквилизатором. Потом подоспела пехота, и их взяли в плен. Я отказался от всех медалей. «Спасибо, право не стоит», сказал я Маргарет Тетчер и Рональду Рейгану, когда мама пригласила их войти, «Я всего лишь делал свою работу».

У отца на столе большая точилка для карандашей. Карандаши после встречи с ней становятся такими острыми, что вполне могут сойти за оружие. Карандаши класса «Н» самые острые, отец любит их больше всего, но я предпочитаю 2В.

Позвонили в дверь. Я закрыл жалюзи и огляделся, чтоб убедиться – не оставил ли следов. Потом выскользнул из кабинета и спустился вниз, посмотреть кто пришел. Последние шесть ступенек я преодолел одним смертельным прыжком.

Морон, как всегда растрепанный. Пушок на его верхней губе скоро превратится в щетину.

– Угадай, что произошло?

– Что?

– Знаешь озеро в лесу?

– И что с ним?

– Оно, – Морон убедился, что нас не подслушивают, – оно промерзло до дна. Половина ребят из деревни уже там, прямо сейчас. Ты идешь или как?

– Джейсон! – мама вышла из кухни. – Ты впускаешь холод! Или пригласи Дина войти – здравствуй, Дин – или закрой дверь.

– Эм… мам, я пойду погуляю чуть-чуть?

– Куда?

– Да так, подышу свежим воздухом.

Это была стратегическая ошибка.

– Что это ты замышляешь?

Я хотел сказать «ничего», но Палач не дал мне.

– Чего сразу «замышляю»?

Мне удалось избежать ее пристального взгляда, пока я надевал шерстяное пальто.

– Скажи, твоя черная куртка как-то оскорбила тебя? Почему ты не носишь ее, что с ней не так?

Я все еще не мог сказать «ничего». (Правда в том, что черный цвет носят только самые крутые, а я не из их числа. Взрослым этого не понять.).

– Это пальто немного теплее, вот и все. Там ведь дубняк на улице.

– Обед будет ровно в час, – мама вернулась к своему занятию – замене мешка для сбора пыли в пылесосе. – Отец приедет. Шапку надень, а то уши отморозишь.

Шапки носят только педики, но я смогу снять ее и спрятать в кармане позже.

– До свиданья, миссис Тейлор! – сказал Морон.

– До свиданья, Дин, – ответила мама. Она никогда не любила его.

Морон примерно моего роста, и, в общем, нормальный пацан, но – Господи! – как же от него воняет потом. Одежду ему покупают на барахолках, и штаны очевидно малы ему; он живет в тупике Драггера, в кирпичном доме, который тоже воняет потом. Его настоящее имя Дин Моран, но учитель мистер Карвер в первую неделю назвал его «Морон»(*на английском «moron» - значит «тупица»*), и кличка прилипла. Я зову его «Дин», когда мы одни, но имя в нашей школе – это не просто имя, это статус. Популярных мальчишек все называют просто по имени, например Ник Юи – просто «Ник». Менее популярным мальчишкам, таким как Гилберт Суинярд, дают уважительные клички – «Ярди». Дальше по списку идут ребята вроде меня, которых зовут по фамилии. А в самом низу – мальчишки с нелепыми прозвищами вроде «Моран Морон», или Николас Брит, которого все зовут «Бритый жиробас». У мальчишек в школе иерархия, чины и звания, точь-в-точь как в армии. Если я назову Гилберта Суинярда, просто «Суинярд», он даст мне в морду. Или если я назову Морона «Дином», и другие ребята услышат, это сильно повредит моей репутации. Так что – надо всегда быть начеку.

Девчонки не так сильно заморочены, кроме Дафны Маддэн, которая, мне кажется, на самом деле - мальчик, ставший девочкой в результате неудачного научного эксперимента.

И дерутся девчонки тоже не слишком часто (говорят, перед тем как мы разъехались на рождество, Дафна Мадден и Андрэ Возард стали кричать друг на друга «Сука!» и «Тварь!» прямо в очереди к школьному автобусу, а потом вообще – били друг друга по грудям и дергали за волосы). Иногда я жалею, что не родился девчонкой. Они в основном гораздо более цивилизованные. Но если я когда-нибудь скажу это вслух, на моем шкафчике нацарапают надпись «ГОМОСЕК». Это уже произошло однажды с Глойдом Челеси, когда он признался, что любит Иоганна Себастьяна Баха. И я вас уверяю: если бы они узнали, что поэтесса Элиот Боливар, публикующая стихи в местном журнале – это на самом деле я, они оттащили бы меня за теннисный корт и забили бы до смерти молотками из школьной мастерской, а потом нарисовали бы граффити «Sex-pistols» на моем могильном камне.

Ну так вот, пока мы с Мороном шли к озеру он рассказал мне, что на Рождество ему подарили машину на радиоуправлении, и на следующий же день эта машина взорвалась – да так взорвалась, что чуть не стерла с лица земли всю его семью.

«Ну да, конееечно», - сказал я. Но Морон поклялся могилой своей бабушки. Тогда я посоветовал ему написать в жалобу и потребовать от производителя возмещения ущерба. Морон ответил, что это будет сложно сделать, ведь его отец купил машинку у Бруми в магазине Тэксберри. Я не решился спросить, что значит «Бруми», на случай, если это что-то неприличное, и просто кивнул: «Да, я понимаю». Морон спросил, что мне подарили на Рождество. Вообще-то я получил талоны на покупку книг стоимостью 13.5 фунтов и большую карту Средиземья, но книги – это для гомиков, так что я рассказал ему про настольную «Игру жизни», которую я получил от дяди Брайана и тети Эллис. Это настольная игра, где побеждает тот, кто первым доедет до конца дороги на своей маленькой машинке и заработает больше всех денег.

Мы перешли дорогу перед баром "Черный лебедь" и направились в лес. Ох, как жаль, что я не помазал губы гигиенической помадой, теперь они потрескаются на таком холоде.

Вскоре мы услышали радостный детский визг и вопли за деревьями.

– Кто последний, тот дурак! – крикнул Морон и сорвался с места, но споткнулся о замерзший колею – и грохнулся прямо на задницу. – Кажется, у меня сотрясение, – сказал он.