Абдурахман Абсалямов - Огонь неугасимый
Гаязов действительно ушел в себя. К уголкам его прищуренных глаз потянулись морщинки. Он вспомнил, как Акчурин недавно, сидя вот в этой комнате, с мучительной болью говорил о своей запутанной семейной жизни, о тревоге за дочь и искренне, как показалось Гаязову, каялся в том, что за раздорами с женой совсем забросил Тамару. О том, что он хочет работать в механическом цехе, Акчурин не говорил. Сказал только, что ему надоело торчать в отделе и быть на побегушках у Пояркова, что его тянет к более самостоятельной работе.
Ничего не сказав Сидорину о своих раздумьях, Гаязов неожиданно спросил:
— А не увезет Назиров проект с собой?
Сидорин рассмеялся:
— В МТС?.. Нет, товарищ Гаязов, этот проект самым пупком своим прирос к нашему цеху. Нигде в другом месте он не годится.
— Нет, Алеша, я не в том смысле. Некоторые у нас думают: уедет Назиров — и проект пропал.
— Если на то пошло, я сам слышал, что в сумасшедшем доме встречаются экземпляры, которые величают себя королями, да ведь королевские времена от того не воротятся. Так как же, товарищ Гаязов, одобряете наше предложение?
— Вполне. Действуй, Алеша. Тянуть нельзя. А с директором я сам поговорю.
И они крепко пожали друг другу руки.
Немного позже Гаязов сидел в кабинете Муртазина.
— Как здоровье, Хасан Шакирович? Что так похудели? — сердечно спросил Гаязов.
После вынесенного Муртазину на бюро порицания в отношениях между директором и парторгом вновь наступило похолодание. Гаязов не мог позволить себе уступить в принципиальном вопросе — защищать директора, который был явно виноват.
— В жизни всякое случается, — как-то неопределенно ответил Муртазин.
Но в глубине его карих глаз Гаязов уловил проблеск какой-то теплоты — точно бы искорку, мелькнувшую в холодном тумане.
«Нет, ему тоже не легко», — подумал Гаязов. И не ошибся. В этот вечер у них завязался непринужденный, интересный разговор, в котором они коснулись всего — начиная от международных дел и до последних городских новостей. Говорили по душам, много смеялись. Муртазин признался, между прочим, что за все это время прочел одну-единственную книгу — роман татарского писателя, да и то в русском переводе, всего раз выбрался в театр, хотя в молодости был страстным театралом.
Время было позднее, но ни тот, ни другой уходить не торопились.
— Ну, что у вас есть? — не без лукавинки улыбнулся Муртазин, когда круг тем, не касающихся прямо завода и их совместной работы, был исчерпан. — По глазам вижу, неспроста зашли ко мне.
— Вы угадали, — согласился Гаязов, и его охватило то чувство радостного удовлетворения, которое возникает, когда товарищу можно довериться во всем. И, отбросив намеченное вступление, он откровенно выложил директору, что коммунисты механического цеха просят ускорить осуществление проекта Назирова, обещая со своей стороны работать, не жалея сил.
— Да, это очень кстати, — задумчиво протянул Муртазин. — Мне вчера опять пришлось говорить с Москвой. Крепко рассердились за сеялки. А раз сердятся — сами понимаете, — значит, наше дело им не к спеху. Не пришлось бы мне вторично ехать в Москву. Правда, они пообещали к концу месяца выслать смету, но я им не очень-то верю.
— А что, если мы приступим к осуществлению проекта, не дожидаясь сметы?
— Я не раз думал об этом, Зариф. Но я уже не один раз обжигался на таких вещах. Нет уверенности, что они не попытаются еще раз подсунуть нам что-нибудь вроде сеялок. Пока не разделаемся с ведомственностью, опасность этого постоянно будет висеть над «Казмашем».
— Пусть бы ее висела, — со вздохом сказал Гаязов, — если бы она не связывала нас по рукам и ногам.
— Согласен с вами, Зариф. Пока я сидел в главке, мне казалось, что все у нас хорошо, нормально, как и должно быть, а приехал сюда — и убедился, что многое надо изменять в управлении промышленностью… Может, даже ломать.
Муртазин, словно для разрядки, переговорил по телефону с цехами, немного походил по кабинету и остановился перед парторгом, сидевшим в глубоком кожаном кресле.
— Ну, а еще что? — спросил он, усмехнувшись, и снова в его карих глазах появилась лукавая искорка. — Давайте уж, выкладывайте все. Другой раз будем ругаться. А сегодня что-то не хочется. Я знаю, парторги народ каверзный, самый щекотливый вопрос обычно оставляют напоследок. На Урале у меня был парторгом Иван Иванович Сталеваров. Старше меня года на два — на три. Трубку курил. Бывало, зайдет ко мне так же вечерком и, попыхивая своей трубочкой, примется толковать о том о сем, — у меня ведь тоже бывают минуты, когда хочется поговорить не как директору, а просто как человеку с человеком. Сидим, сидим, досидимся, бывало, до петухов, домой пора, выдохлись, и вот тут-то, словно только что вспомнив, Иван Иванович и начнет: «Знаете, Хасан Шакирович, у меня к вам малюсенькое дельце есть, чуть было не забыл…» Хитрил… На самом деле никогда ничего не забывал. Все, бывало, без записи у него в голове держится. Такой уже тактики держался. Сначала расшевелит тебя, залезет в душу, как женщина, а там уж… — Муртазин махнул рукой и сел на диван, напротив Гаязова. — Ну как ему тут откажешь.
— Коли так, Хасан Шакирович, — мягко улыбнулся Гаязов, — у меня тоже есть крохотное дельце, которое можно решить в два счета. Согласитесь, Хасан Шакирович, послать Назирова в МТС.
Не впервые вели они разговор на эту тему. Прежде Муртазин даже слышать об этом не хотел. Но Гаязов был настойчив.
Услышав о Назирове, Муртазин поморщился.
— Мы ведь уже толковали с вами об этом, Зариф, Назиров нужен заводу. Любого другого инженера берите. Отдам, слова не скажу.
— Например, кого? Азарина? Зайца? Акчурина? Кудрявцева? — перечислял Гаязов заводских инженеров, заранее зная, что Муртазин никого из них не отпустит, — он соглашался отдать Красавчикова или Пояркова. Но парторганизация эти кандидатуры не могла предлагать, заранее зная, что, во-первых, они сами не поедут, а во-вторых, если бы даже и поехали, толку от них не будет никакого. В парткоме всех инженеров перебрали и после долгих раздумий остановились на кандидатуре Назирова. Одним мешал преклонный возраст, у других семейные обстоятельства не позволяли или деловые качества. А Назиров и сам согласен, и по всем другим качествам подходит.
Директор, не отвечая, несколько раз стукнул по зеленому сукну костяшками согнутых пальцев и сказал:
— Поймите, Зариф, без Назирова нам туго придется. Он — автор проекта, дважды ездил в Москву, добивался утверждения. И в решающий момент оторвать его от завода и послать в деревню? Нет, это невозможно.
«Да, нелегко взять у него Назирова», — подумал Гаязов, закуривая и поглядывая сквозь папиросный дым на директора. И все же Муртазина во что бы то ни стало надо уломать сегодня, пока он опять не замкнется. В другой раз от него и объяснений не дождешься, — оборвет, и все.
И Гаязов рассказал, что думает о проекте Назирова парторг механического цеха Алеша Сидорин, упомянул, не вдаваясь в подробности, и о неудачной любви Назирова.
Муртазин не перебивал его, но выслушал, кажется, без видимого интереса.
«Может быть, все это и так. Но мне не верится, чтобы Назирову уже нечего было прибавить к своему проекту. Так не бывает. Вот я вызову его сюда да расшугаю как следует. Ой, как быстро откроются у него глаза. Такие люди быстро приземляются… По опыту знаю».
Муртазин быстро подавил в себе вспышку возмущения.
— Пошлите этого самого… Красавчикова, — сказал он уже деловито-спокойно. — И делу конец.
В просторном кабинете наступила тишина, слышалось лишь тиканье часов.
— Ну что может сделать такой Красавчиков в МТС? — рассудительно спрашивал Гаязов. — Не к лицу нам, Хасан Шакирович, смотреть на серьезное дело сквозь пальцы. Мы-то с вами понимаем, зачем партия посылает людей в деревню.
Тяжело вздохнув, Муртазин сказал без раздражения:
— Вы, Зариф, точно сваха Хамдия… Была такая у нас в деревне. Самую красивую девушку могла просватать за любого кривого, косого парня. Вы хоть немножко думаете об интересах завода? Что с нас прежде всего спросится — план или же кого мы послали в МТС?
— Это так, Хасан Шакирович, но мы с вами только что сетовали на ведомственные рогатки. А сами как поступаем? Своя рубашка, выходит, ближе к телу. Нет, Хасан Шакирович, наша партийная совесть спросит наряду с планом и о том, кого мы послали в деревню.
Муртазин снова заходил туда-сюда по кабинету. Немного постоял у окна, глядя на темную улицу. Потом обернулся к Гаязову:
— Хорошо, я еще подумаю об этом.
Гаязов усмехнулся, он знал, что Муртазин будет звонить в райком, обком и крепко биться, чтобы удержать Назирова, но в конце концов все равно отпустит. Гаязов почувствовал: сегодня ему удалось расшатать какие-то кирпичи муртазинского упорства.
