Михаил Алексеев - Ивушка неплакучая
Словом, едва приступив к делам, Знобин обнаружил, что дел этих невпроворот и все они чрезвычайно важные, ежели глянуть на них глазами общегосударственными. Окунувшись с головою в них (иначе он просто не мог, это был бы уже не Знобин), Федор Федорович однажды задумался вот над чем. Хорошо, говорил он себе, химия помогает нам, облегчает борьбу с сорными растениями, но зачем же мы должны мириться с тем, что по пути, рядом, она безжалостно уничтожает полезных зверьков, птиц и рыб в водоемах? Разумно, по-хозяйски ли это? А что нам скажут те, кто еще не родился, кому еще только предстоит явиться на свет, что скажут наши правнуки и праправнуки, узнав однажды, что вместо зеленой планеты мы оставили им в наследство огромный бильярдный шар с башенными кранами? «Вы нас, беззащитных, ограбили!» — скажут они и будут правы. Мысль эта кинула Знобина в жар, и прошло немало минут, прежде чем он пришел в себя и мог снова действовать: тогда-то он и понял, как важен новый его пост, новый его окоп (он любил называть так место, на которое его ставила партия). Настоящий же солдат занимает окоп не для того, чтобы отсиживаться в нем до лучших времен. Окоп — огневой рубеж, из него надобно стрелять. В кого? В противника, разумеется. Но где он, этот противник, когда война окончена и все вокруг заняты делами сугубо мирными? Но Знобин отыскал для себя противника. Ничего, что был. с ним на протяжении многих лет дружен — да дружил и теперь, — помогал ему сперва устанавливать предприятие на новом месте, затем расширять, реконструировать его.
— Вот что, Лелекин, отныне мы с тобой враги! — объявил вдруг Федор Федорович, встретивши директора завода резинотехнических изделий на улице, когда тот направлялся в райком, а Знобин в свое скромное хозяйство.
— Это еще что! Цари небесные, что случилось?! — развел тот руками, будучи уверен, что с ним шутят.
Но Знобин был серьезен:
— Ты зубы не скаль. Скажи лучше, найдется у тебя вечером час, чтобы съездить со мной в одно место?
— С тобой, Федор, хоть на край света!
— Ну так далеко нам не надо.
Они выехали на директорской машине (теперь у Зпо-бина персонального транспорта не было) часу в восьмом вечера и вскоре оказались на лесной поляне, на берегу речки Баланды. Водитель вытащил из багажника брезент, расстелил его у самой кромки так, чтобы старые приятели могли опустить ноги, сидеть как на лавочке. Из того же багажника вслед за брезентом был извлечен и пухлый портфель, в котором для таких вот случаев всегда отыскивались соответствующие припасы. Знобин, однако, решительно запротестовал:
— На этот раз обойдемся без пиров. Посидим так.
— То есть? — не понял Лелекин.
— И вообще — ни слова. Посидим молча. Послушаем.
— Кого послушаем? — все более удивлялся директор.
— Сиди, говорю, и слушай.
Лелекин вынужден был подчиниться. Сидели так с час. Директор не выдержал:
— Послушай, Знобин, да ты что, смеешься надо мной? Зачем ты меня сюда притащил?
— А-а, голубчик, взвыл! Заскучал! Не нравится? А ведь я привез тебя на соловьиный концерт. Сейчас середина мая, самая соловьиная пора. Помнишь, сам ты когда-то тянул меня сюда, и мы слушали, жен своих привозили. Где же соловушки? Где? Я, кажется, тебя спрашиваю, Лелекин!.. Молчишь? Ну хорошо. Я тебе скажу — где. Это ты их потравил заодно с лягушками — их ведь тоже не слыхать, а они бы сейчас таких чертей задавали! Ты куда сбрасываешь мазут и прочую мерзость? Где твои отстойники?.. Опять молчишь?
— Я думаю.
— Думай. Хорошенько думай, Лелекпп. Не забывай, что я еще член бюро райкома и могу поставить вопрос.
— Ставить вопрос все горазды, — осерчал директор, — ты вот лучше подсказал бы, где мне взять оборудование для очистительных сооружений. Я в Москве облазил все министерства, у одного товарища в ногах валялся… Сырье мне привозят аж из Австралии и Новой Зеландии — такое они могут организовать, а простого оборудования….
— Меня это не касается, — отрезал Знобин.
— А кого же? Сам же сказал, что член бюро…
— Я свое дело знаю, — сказал Знобин, — и ты еще, Лелекин, не раз убедишься, как хорошо я его знаю. Можешь быть уверен, что я не оставлю тебя в покое до тех пор, пока ты не перестанешь травить все живое своим заводишком.
— Не заводишко, но завод. Предприятие общесоюзного значения, — ревниво поправил Лелекин.
Знобин расхохотался, вызвав этим приступ кашля. Отдышавшись, сказал:
— Ты, Валентин, прости старика, совсем забыл, что он у тебя общесоюзный. Видел я обивку в пассажирском лайнере. Твоя?
— А чья же еще? — Директор обиженно, по-детски поджал губы. — Да разве только в самолетах? А кресла во Дворцах культуры, в столичных новых кинотеатрах?..
— Твои?
— Мои!
— Молодец! Ничего не скажешь — молодчина! Но войну я тебе, Валентин, все-таки объявил и буду вести ее до полной победы. Ты меня знаешь.
— Знаю, — сказал директор.
— Вот и отлично! — Знобин азартно потер руки. — Ну а теперь можешь раскрыть свой портфель. Где он у тебя там? Уже спрятал. Вот Гобсек! Вынимай, да побыстрее. Что-то зябнуть начинаю. Зимою приглашу тебя на охоту, ежели не будешь сбрасывать в Баланду всякую дрянь. Обещали лицензию на отстрел четырех лосей. Хорошо, что ты еще не добрался до этих лесных великанов. Знаешь, сколько их в наших лесах?.. Впрочем, не скажу. Ты ведь, Валька, по натуре своей браконьер. Тебе только дай волю!
— Пошел ты к черту! — выругался директор, принимая из рук шофера портфель.
— Ха-ха-ха! Вот теперь я вижу, что до тебя дошло!.. Ты, друг, должен за мной ухаживать, подхалимничать передо мной, угождать всячески. А ты, болван этакий, не догадался даже прислать ковришко в мою контору. Черт знает что! Ступаю по скрипучим половицам, а стены, ты бы только поглядел, что там за стены, голые и все в трещинах! — Знобин замолчал, но ровно настолько, чтобы принять из рук примолкшего товарища рюмку водкп и мгновенно опрокинуть ее в себя. — Вообще из чувства самосохранения ты должен устлать коврами все стежки-дорожки вокруг моего учреждения и внутри его. Где соловьи? Где лягушки? Где, я тебя спрашиваю, Валька? — Помолчал, улыбка сошла с худущего лица, глаза куда-то провалились, светились из как бы обрезавшихся вдруг глазниц устало и грустно. Сказал, отвечая какой-то своей, терзающей его мысли: — Разбойники, разбойники мы все с большой дороги, вот что я тебе скажу, Валентин. Ну да хватит об этом. Поехали домой. Пора. Мы еще, как говорится, вернемся к этому вопросу.
19
На первую в своей жизни охоту Знобин собирался целый день и был, в общем, в хорошем настроении, по его несколько смущало вчерашнее очередное столкновение с директором завода РТИ, задержавшего более чем на месяц пуск очистительного агрегата. Сшибка их на бюро была столь бурной, что они ушли из райкома, не попрощавшись, не обменявшись по своему обыкновению безобидными, взбадривающими уколами. К концу дня Федор Федорович долго смотрел на телефонный аппарат, прежде чем решился позвонить Лелекину и пригласить его на охоту — боялся, что откажется. Но тот не отказался, потому что это находилось за пределами его сил. Больше того, Лелекин не только не отказался, но и напросился домой к Знобину, с тем чтобы снаряжаться вместе. Федор Федорович был даже немного удивлен таким поворотом событий, ибо как охотник он был сущий ребенок, к нему как нельзя лучше подходило тогда звание «начинающий» во всех оттенках этого слова. По этой причине оп и не мог знать того в высшей степени важного обстоятельства, что истинное и, может быть, наибольшее удовольствие настоящий охотник испытывает еще задолго до того, как выйдет на опушку леса и займет свой номер или выпустит гончую но лосиному, лисьему, заячьему ли следу, — тут он слишком занят делом, хоть, правду сказать, и воспламеняющим, но все-таки делом, которое забирает его всецело. Подлинную же радость и необычайное волнение охотник слышит в себе во время подготовки к охоте, за снаряжением доспехов, то есть тогда, когда пересчитываются патроны, набивается патронташ, протирается шомполом ружье, взвешивается на ладони тяжелая картечь или жакан, когда даже супруга охвачена веселою лихорадкой подготовки, неожиданно сделавшись союзницей мужа в его не шибко серьезном предприятии. Впрочем, что жена. Скорее всего, она делает это, лишь великодушно снизойдя к мужниным слабостям. Рядом непременно должен находиться друг — охотник, вот тогда-то вся эта предохотничья канитель сделается для тебя великим праздником. Знобин понял это, как только через его порог шагнул похожий в своем снаряжении на средневекового рыцаря Лелекин и с ходу начал хвастаться своими припасами, которых, конечно же, ни у кого не то что в районе, но и во всей области не имеется. И чтобы у хозяина не оставалось ни малейшего сомнения на этот счет, разложил, точно ухарь купец, весь свой товар на письменном столе Знобина. Уязвленное самолюбие последнего тотчас дало вспышку. И началось!
