Вера Панова - Собрание сочинений (Том 5)

Больше всего мучила меня возможность нагноения (какое было в свое время у меня). Я знала, что ребенок перитонита пережить не может. Из больницы его выписали скоро, через несколько дней. Запретили везти в трамвае, велели, чтоб шел сам. Но ему это было трудно, и я почти всю дорогу несла его на руках. Он был в шубке, в ботах и потому довольно тяжел, и чуть ли не на каждое встречное крыльцо я стелила свой вязаный шарф, и мы с сыночком, присев, отдыхали две-три минуты. Но когда дня через три выяснилось, что у него в правой стороне живота назревает абсцесс (как было у меня когда-то), меня охватил страх.

И тут я вспомнила о средстве, которое, как я надеялась, может спасти моего сына. Тогда еще мало знали - так, только слух ходил - об удивительных целебных свойствах цитрусовых плодов. В ту весну город был завален великолепными испанскими апельсинами и лимонами, и я купила сразу, чуть не сотню этих плодов - на все деньги, какие были в доме, - и, не спрося даже доктора, стала отпаивать Борю соком. Я выжимала в чашку несколько апельсинов и добавляла туда же лимонного сока, и он пил это питье по несколько раз в день. Через неделю примерно его снова посмотрел хирург и сказал, что это очень странно, но инфильтрат уменьшился. "Что вы делали? - спросил он. - Компрессы?" И очень меня похвалил, когда я рассказала про апельсины и лимоны. Я продолжала это лечение, и вскоре опасность гнойного заражения совершенно отпала.

Да, но зато явилось другое: мой мальчик совершенно перестал есть, он отказывался от любой пищи, даже самой лакомой, единственное, что он соглашался принимать, был чай с бубликами, но какая же это еда? Ему варился суп из его любимых куриных потрохов, его любимые компоты из фруктов и ягод, и Наташа с Юрой съедали это все с восторгом, а Боря ничего в рот не брал. Он стал быстро худеть, и мы с мамой только плакали, глядя на него. И наконец доктор сказал мне, что если я не вывезу сына немедленно в сельскую местность, где к нему вернулся бы аппетит, то у него разовьется скоротечная чахотка.

Сельская местность? Я сейчас же подумала о Шишаках. Там уже были кое-какие связи, климат там был превосходный - сосновый бор, сухой песок, благодатная природа прекраснейшей страны - Украины. Но вывезти? На какие деньги?.. Мы еле перебивались, тратя только на питание.

И в одно прекрасное утро, в начале июня 1937 года, я с детьми погрузилась в вагон и поехала на благословенную Украину.

Я заранее написала М. В. Кошевой, прося снять для нас недорогую комнату. Она ответила, что исполнит мою просьбу. Конечно, без ее помощи мы бы не обошлись.

Ехали мы трудно, так как на четверых у нас была одна нижняя полка. Кое-как я расположила на ней ребят, а сама спала возле них.

Доехали мы до станции Сагайдак. Там наняли подводу и поехали в Шишаки.

Сперва мы, конечно, заехали к М. В. Кошевой. Она накормила нас вкуснейшим традиционным борщом и, покричав через тын своего сада некую Федорушку, велела ей проводить нас в снятую для нас комнату у какой-то Гапки. Гапок в Шишаках было много, я не помню фамилии той, у которой мы поселились первоначально. Это была довольно просторная комната в веселой белой хате, окнами на огород и в садик, где под вишнями была сложена из кирпичей маленькая плита для летней стряпни. Первое мое дело было наладить для старшего сына то питание, какое рекомендовал ему доктор. Это уладилось очень просто - и с парным молоком, и с яйцами из-под курицы, и с самими курами для бульона. В комнате было чисто, пол смазан свежей глиной и посыпан травкой, стены свежевыбелены. Правда, кровать была одна, за печью, но зато громадная, все трое ребят укладывались на ней поперек, а я спала на лавке, что отнюдь не было неудобно.

О радость, о счастье! Со второго же дня мой Борюша стал есть, как до болезни, особенно охотно он ел сырые яйца, которые я взбалтывала в кружке, куда крошила мякиш превосходного деревенского пшеничного хлеба. А перед вечером хозяйка приносила нам кувшин парного молока, и все ребята его пили с удовольствием, которого я не понимала, но которому радовалась.

Так началась наша жизнь в Шишаках.

Это чудесное место я полюбила еще тогда, когда впервые приезжала сюда с Борисом и детьми в 1931 году Теперь, увидев, как буквально на глазах стал здесь поправляться и крепнуть старший сын, я решила, что буду держать здесь детишек, пока будет хоть малейшая возможность. Одна мысль о возвращении в Ростов была мне отвратительна. В Шишаках мы с детишками прожили тогда больше двух лет. Конечно, жить в деревне в наемных квартирах совсем не то, что жить в своей хате, но я приноровилась и не тужила. Главная забота моя была создать детям возможно лучшие условия жизни. Не умея готовить в русской печи, я стряпала на маленькой плите, сложенной в саду под вишнями. На маленьком, но обильном деревенском базаре покупала все самое питательное и вкусное. Тетка Бориса Елена Васильевна Аккерманова, преподавательница математики, жившая в Дербенте, присылала мне ежемесячно небольшую сумму, мне хватало. Так прошло лето 1937 года.

Осенью Мария Владиславовна Кошевая должна была вернуться в Ленинград. Там она жила постоянно со своим мужем Борисом Васильевичем Кошевым, только на лето приезжала в Шишаки. Предстоящий ее отъезд меня беспокоил, я чувствовала, что он вызовет в нашей жизни какие-то перемены, но не знала, какие именно. Мне очень хотелось, чтобы к нам приехала мама, мне уже по горло хватало разлук, но почему-то я стеснялась заговорить об этом с Марией Владиславовной. Как вдруг она со мной сама об этом заговорила.

В то лето кроме каких-то гостей, ленинградских знакомых, у Марии Владиславовны жила некая Людмила Леонидовна Арбенева, вдова, пожилая, больная женщина, разбитая параличом. Характера она была доброго и миролюбивого и тихо жила в отведенной ей светлой угловой комнатке рядом со столовой. Мария Владиславовна за нею ходила и сокрушалась, как же Людмила Леонидовна будет без нее. И вот однажды сказала мне, что просит меня с детьми и мамой поселиться в ее доме с тем, что я и мама будем ухаживать за Людмилой Леонидовной. Я согласилась с радостью, ее дом очень мне нравился, и в нем нам с мамой, конечно, было бы лучше хозяйничать, в этом благоустроенном домике, чем в непривычной хате с русской печью. Кроме ухода за больной нужно было следить и за маленьким хозяйством Марии Владиславовны - кормить кур, топить печи, сбрасывать снег с крыши и присмотреть, чтобы весной вовремя был вскопан и засажен огород. Копать и сажать обязалась одна из соседок - колхозница Федора Ивановна Романовская, она же носила нам воду из колодца, мазала пол в кухне (в комнатах полы были дощатые) и консультировала нас по части куроводства. С ее сыном Миколой, школьником лет тринадцати, очень скоро подружились Боря и Юра, это был славный смышленый мальчик, по всему его поведению видно было, что он растет в нравственной и разумной семье, где не принято ни ругаться, ни даже ссориться, где все благообразно и достойно. Кроме него ходили к детям еще две девочки из громадной семьи Воронянских, Нина и Галя, обе красавицы, особенно Нина, я лиц с таким мягким овалом и такими ресницами никогда не видела. Впрочем, мои ребята и без партнеров играли отлично, особенно когда приехала мама и привезла все их игрушки. Под детскую комнату мы определили столовую, где было светлее всего и имелась лежанка. Мы с мамой спали на лежанке и раскладушке, а дети в своих кроватках. Большую дверь на террасу Мария Владиславовна, уезжая, занавесила ковром, чтобы не дуло, на подоконниках стояли цветы. Вдоль ковра стоял простой стол, под которым дети держали свои игрушки. Утром, едва встав и одевшись, они опрометью бросались под стол и сейчас же принимались строить из кубиков дома и крепости, расставлять пушки для сражения и т. д.

Наш с мамой день был очень уплотнен, полон хлопотами по хозяйству и уходом за детьми и за больной Людмилой Леонидовной. Несмотря на то что дом был почти городского типа, нам многому приходилось учиться заново. Между прочим, мы, привыкшие к каменному углю, не умели топить дровами, и у нас уходило их очень много, а они были дороги. Я не умела стирать так, как стирали деревенские женщины, и меня мучило, что мое белье получается не таким ослепительно белоснежным, как у них, и все-таки я не могла принудить себя полоскать белье в ледяном Псле и отмывать его в самодельном щелоке, разъедавшем кожу. Перелагать же все эти работы на чужие руки не было никакой возможности.

В ту зиму у нас было несколько событий. Во-первых, мы устроили елку. Много вечеров сидели с мамой и сделали множество игрушек и мешочков для сластей. Саму елку достали без труда, свежую и прекрасную. Пришли все приятели детишек. Мы всем подарили по самодельной куколке и по мешочку с гостинцами. Дети читали стихи, танцевали и пели, и нас поразила музыкальность, артистизм и прелестные голоса этих маленьких украинцев и украинок. И было очень приятно, когда на другой день стали приходить матери и бабушки, благодарить и говорить, что даже в школе и в Доме культуры никогда не было такой интересной елки и таких подарков. И, уже порядочно ознакомленная с шишакской жизнью, я знала, что наши немудреные куколки в юбчонках из жатой бумаги сейчас висят по хатам, прикрепленные к зеркалам и занавескам.