Иосиф Ликстанов - Безымянная слава
Утром Степана разбудил необычайный, непонятный шум — перекличка пронзительных женских испуганных удаляющихся голосов. Степан вышел на веранду, залитую солнечными лучами, когда голоса уже затихли. Какие-то женщины, какие-то мальчишки, обгоняя друг друга, бежали по тропинке через холм к большому пляжу, раскинувшемуся за коричневыми скалами.
Чувствуя неладное, Степан последовал за ними.
С вершины холма глазам открылась широкая песчаная полоса пляжа, отороченная блестящей полоской пены, набитой волнами во время шторма. На пляже, неподалеку от воды, было несколько человек. Двое из них стерегли Христи Капитанаки, стоявшего неподвижно, высокого, тонкого, с повисшими руками. Три человека — два в военно-морской форме и один в штатском — стояли кучкой у человека, распростертого на песке, выглаженном волнами. Солнечные лучи отсвечивали на темно-желтом неживом теле и на синем кресте, вытатуированном на спине.
«Виктор!.. Это Виктор Капитанаки!» — узнал утопленника Степан.
Тем временем женщины и среди них Маруся, ведя под руки толстую маленькую старуху, жену Христи Капитанаки и мать Виктора, спустились к подножию холма и остановились, задержанные двумя краснофлотцами. Эту преграду миновали лишь старуха и Маруся; старуха приблизилась к Виктору и опустилась на землю обессиленная; Маруся стояла возле нее, маленькая на ярком фоне песка. Сняв косынку, она пыталась уложить на голове косы, а они не подчинялись ей: то одна, то другая упруго вырывались из рук и спадали почти до земли.
До Степана донесся тонкий плач старухи, матери Виктора, хватающий за сердце. Женщины, стоявшие на холме, вздыхали, вытирая глаза; мальчишки перешептывались, подбивая друг друга спуститься на пляж и не трогаясь с места. Двое военных и штатский поднялись от пляжа на холм. В штатском человеке Степан узнал Сальского.
— А, это ты, Киреев! — Сальский пожал его руку своей сухой и шершавой рукой. — Познакомьтесь с морским Шерлоком Холмсом, товарищем Песковым.
Работник морской охраны, высокий человек с короткими и щетинистыми белыми усами, похвалил фельетоны Степана в «Маяке», попросил его быть понятым при обыске. Во дворе Капитанаки, у дверей дома, молча стояли люди — соседи. Сальский и Степан вслед за Песковым вошли в этот кирпичный двухкомнатный дом, где Степану не пришлось бывать ни разу. Передняя, она же кухня, как видно, была оставлена старухой Капитанаки в разгар уборки. Удивительно, что она начала приборку так рано. Вероятно, не спала, дожидаясь Виктора. Посредине комнаты стояло ведро, на полу распласталась мокрая тряпка. Направо была комната Виктора, налево — спальня родителей. Они прошли в комнату Виктора. Почти всю ее занимали широкая деревянная кровать и громоздкий платяной шкаф с нижним ящиком. На стене, как тенета громадного паука, висели сети, а на самом видном месте, возле образа Николая-угодника в серебряных ризах, красовалась недавно купленная Виктором концертная гитара с двумя грифами, обильно украшенная перламутром.
Кто-то в передней сказал:
— Войдите, граждане… Вы, гражданка, здесь сядьте, а вы здесь, в уголке. Порядок!
Степан вышел в переднюю.
Один из работников морской охраны ввел под руку старуху Капитанаки — страшную, с обезумевшими глазами, с длинными космами седых волос, выбившимися из-под платка. Изумленным взглядом она обвела комнату и, увидев ведро, увидев тряпку — все, что напоминало о последнем мирном утре в этом доме, — всплеснула руками и закричала, заплакала тонко, визгливо:
— Ой, Витенька, сыночек мой несчастный, и что же ты с собой изделал!
Прежде чем сесть на стул, она, продолжая причитать, быстро наклонилась, схватила тряпку и бросила ее в ведро. Старик Капитанаки сидел на другом стуле в углу комнаты, согнувшийся, уронивший голову, вдавив острый подбородок между костлявыми ключицами. И странно было видеть неподвижным этого человека, вечно шнырявшего вокруг прибрежных домов или на небольшом базаре у пристани, вечно озабоченного какими-то непонятными делами. Теперь ни одного движения, слова, взгляда — все оборвалось, завершилось катастрофой…
Кончился обыск… Песков сложил в портфель найденные в доме деньги, золотые вещицы, в том числе рубиновую серьгу и золотые часы с репетиром Виктора. Степан и Сальский расписались в протоколе. Работники морской охраны и присоединившийся к ним милиционер наложили печати на дверь и на окно комнаты Виктора, куда были перенесены все более ценные вещи из других комнат.
— Конец — делу венец! — сказал Песков и обратился к старику Капитанаки: — Прошу следовать, гражданин.
Старик встал, и его круглые, черные, птичьи глаза остановились на Степане. Показалось, что он сейчас крикнет: «Где гроши? Плати гроши!» Даже не взглянув на свою жену, старик прошел через комнату к двери, и старуха тоже не взглянула на него. Все распалось, рухнуло в этом доме; она осталась одна у ведра с грязной водой, схватившись за седые космы, раскачиваясь.
Степан повел Сальского к себе отдохнуть. Проходя через двор, он с удивлением, с неприятным чувством увидел, что Маруся хлопочет возле мангалки, по-утреннему спокойная, совершенно спокойная, разве что немного побледневшая.
— Но как же все это было? — спросил Степан, когда они с Сальским поднялись на веранду.
— Прелюбопытная история, доложу я вам… — Сальский поудобнее устроился в соломенном кресле. — Вчера вечером Песков предложил мне принять участие в одной операции. Умнейший, кстати, мужик этот Песков! Уж я знаю, что если он делает такое предложение, то можно твердо рассчитывать на что-нибудь любопытное… Вчера с темнотой мы на сторожевом катере выскочили из гавани, долго болтались без огней возле берега, потом попали в штормяшку, чуть не кокнулись о камни, но все-таки выследили турецкую фелюгу. Она, видите ли, днем ушла из бухты курсом на Константинополь и вдруг снова очутилась в наших водах. Как и мы, шла без огней… Мы захватили ее врасплох, пригрозили нашим пулеметом, произвели обыск, нашли чертову уйму ценностей — замечательных камешков и немного золота. Каким образом все это попало на судно? Ведь фелюга перед выходом в море подверглась самому тщательному таможенному досмотру… Теперь тайна сия раскрыта.
— Ценности, скопленные в Черноморске, доставил на фелюгу вплавь Виктор Капитанаки?
— Совершенно точно… Доставил вплавь за пять верст, на обратном пути попал в шторм, не справился с волной и вот… Утром один из местных жителей увидел труп, выброшенный волнами на пляж. Увидел и то, как сторож пляжа, старый Капитанаки, снял с утопленника и зарыл в песок кожаный пояс-мешок. Папаша прятал следы преступления. В утопленнике местные жители опознали Виктора Капитанаки, человека без определенных занятий, а проще сказать — контрабандиста. Все остальное известно.
— Вот и концовка статьи Нурина «Куда девались алмазы»!
— И притом эффектная!.. Как вы думаете, отведет Дробышев под это дело хотя бы сто строчек? Хочется оправдать бессонную ночь и к тому же набить морду Нурину. Такой материал, да к тому же написанный очевидцем, наделает шума на неделю, ручаюсь… — Сальский потянулся, обвел полусонным взглядом двор и вздохнул: — Благодать, настоящая дача!.. Кстати, дом Капитанаки будет секвестрован как имущество контрабандиста и перейдет в собственность государства. Если представится возможность, я устроюсь здесь на старости лет возле моря. Одобряете?
Во время их разговора через веранду несколько раз прошла Маруся, занятая хозяйственными хлопотами, и каждый раз Сальский встряхивался, преодолев дремоту, и провожал девушку долгим взглядом.
— Едешь на восток? — спросил он у Степана.
— Да.
— Конечно, не один?
— С кем же? — Степан понял его намек и покраснел.
— Насколько я понимаю, ты и эта девушка — все население этого дома и вон той халупы… — Он хихикнул и хлопнул Степана по колену. — Полетели, лопнули все мои представления о женщинах древней Эллады! Нет, они были не златовласые. Афродита пенорожденная была смуглая и черноволосая… Счастливец! — И он показал глазами на Марусю, шедшую через двор.
Только теперь Степан отдал себе отчет в том, что Маруся успела переодеться, принарядиться, и все, что было на ней — платье из какой-то легкой и послушной шелковисто-серой материи, шелковые чулки, туфли на высоких каблуках, — все это слилось с нею, с ее стройной фигурой, с плавностью каждого движения, с гордой посадкой головы на округлой шее.
В руках у Маруси был маленький поднос со стаканом крепкого, почти черного чая. Она взошла на веранду и сказала Сальскому по-южному:
— Пользуйтесь!
— Волшебница, как вы догадались, что я мечтал о стакане крепкого чая? — пришел в восторг Сальский. — Тысяча благодарностей, смуглая Афродита!
Конечно, девушка не знала, кто такая Афродита, но поняла, что это лестно, ответила Сальскому медленным кивком головы, полным собственного достоинства, и, уходя, взглянула на Степана влажно заблестевшими, счастливыми глазами.
