Карьера подпольщика (Повесть из революционного прошлого) - Семён Филиппович Васильченко
Почувствовала грядущую бурю либеральная буржуазия, стали сомневаться в дальнейшей пользе порядка полицейщины даже кое-какие предусмотрительные помещичьи группы. Беспримерная бездарность царской камарильи, проигрывавшей одно за другим сражения против Японии, взвинтили самых верноподданных зубров его величества. Самодержавие зашаталось. Тогда наступило время так называемой «весны».
Еще до этого либеральная буржуазия, намереваясь в результате предстоящей революции сделаться господствующим классом, начала мобилизовать свои силы. Но в свою очередь не дремали и темные силы старорежимных групп.
Перевалов, основавший когда-то в Ростове либеральную газету, чувствуя пробуждение сил в народных массах, пустил в оборот на новое дело денежные средства и за несколько месяцев нафабриковал сотни тысяч продававшихся за гроши брошюр и книг, которые ходили по рукам, читались, готовили всю культурную часть угнетенных классов к осмысливанию общественных явлений. С другой стороны, приверженцы старого порядка стали открывать истинно-русские чайные, трактиры и хулиганские притоны.
Так было до официального признания нового курса в самодержавной политике. Но с провозглашением „весны“ и неслыханных прежде в устах царских министров слов „о доверии к обществу“, действия организованных и организующихся общественных сил стали откровенней.
Полицейско-базарные элементы лавочников, чиновников, деклассированных отбросов общества и верховодов реакции стали организовывать погромщические черные сотни.
Либеральные буржуазные круги прибегли к устройству банкетов и публичных выступлений против правительства.
Организованные рабочие, отметив выступление новых сил на арену истории и не меняя основного намерения вести самостоятельную борьбу под руководством своей уже испытанной подпольной партии, решили использовать и выступления буржуазии для собственных целей. Ни одного собрания либералов, ни одного их банкета не проходило без того, чтобы на них не являлись большей или меньшей группою представители рабочих, заявляющие о том, чего жаждет и чего будет домогаться в начавшейся борьбе пролетариат.
После одного такого банкета арестовали Семена Айзмана, выступившего с горячей речью против самодержавия.
Явившиеся к нему с обыском жандармы не нашли ничего запретного, но юношу, конечно, тем не менее увели. Семья Айзмана пережила первое испытание.
Старый Айзман — отец Семена был поражен этим арестом, но догадавшись уже давно, что сын занимается подпольной деятельностью и не удерживая его от этого, он не счел себя вправе и сейчас упрекать и осуждать его, а только горе сделало его еще добрее к жене и дочерям.
Клара отнеслась к аресту брата с наружным спокойствием. Она теперь была в таком положении, что сама могла ждать прихода жандармов для ее ареста.
Что касается до Сабининых, Качемова, „Архангела“ и десятков других активных рабочих, то им теперь буквально не терпелось. Один из популярнейших вождей партии, статьи, советы и указания которого питали уже давно деятельность подполья всей страны, в популярной нелегальной газете сделал знаменательное заявление: „Наступило время, — писал он, — когда социал-демократ пропагандист, организатор, распространитель прокламаций и районщик, устраивающий массовки, должны научиться не хуже народовольцев владеть револьвером, кинжалом и уметь организовывать дружины для сопротивления против войска“.
Рабочие кружки поэтому стали разговаривать о создании более боевой формы организации, чем та, которая складывалась для ведения пропаганды.
Но комитет в Ростове медлил делать это. В нем определяли целиком тактику партии каллистраты Милон Гурвич, Черный Утопленник, Емельян и их единомышленники не особенно много ждавшие от организованной подготовки вооруженной борьбы.
В партии уже больше года назад как началась борьба между последовательной ее революционной частью — большевиками и колеблющимися и склонными к соглашательству с буржуазией, меньшевиками.
Милон, Черный Утопленник, Белый Утопленник, Емельян и остальная группа возглавляемых ими пропагандистов— были все меньшевиками.
Рабочие низы организации оставались неинформированными о сути начавшегося раскола, и большинство районщиков даже не подозревало о том, что с некоторого времени единой партии уже не существует, а есть две фракции.
В это время произошли кровавые январские события растрела рабочих в Петрограде.
Их ошеломляющий смысл заставил и самих каллистратов отвлечься на время от конспираторской нерешительности и отозваться на рвавшуюся к протестам рабочую массу.
Но неподготовленность организации к крупным событиям сказалась вполне в стихийности начавшегося движения. В крупнейших предприятиях города стали вспыхивать стачки, плохо руководимые кустарническим вмешательством организации, и только с того момента, когда та или другая стачка делалась уже фактом, эти стихийные выступления рабочих сопровождались принятием резких противоправительственных резолюций, попутным предъявлением нескольких экономических требований и немедленно прекращались, так как администрация, учитывая обстановку, спешила экономические требования удовлетворить.
Так, пока комитет в Ростове раскачался и сумел принять решение об общем протесте, приблизилось время маевки.
В середине апреля комитет объявил по массовкам и кружкам о подготовке рабочих к мирной демонстрации.
Комитет обращал особое внимание на то, чтобы рабочие, при выходе на демонстрацию, не брали с собой оружия. Заранее вооруженное выступление, если бы оно последовало со стороны рабочих, аттестовалось, как провокация.
На демонстрацию рабочие должны были в назначенный час утром выйти с предприятий и сойтись на главной улице города, где к ним должны были присоединиться учащиеся.
Анатолий Сабинин выслушал сообщение Ильи, когда тот пришел с рабочего собрания, на котором подверглось обсуждению решение комитета, и минуту помолчал.
Братья, при свете комнатной лампочки, располагались спать. Было уже поздно и старики давно уже спали.
Илья снимал сапоги, Анатолий из-под одеяла угрюмо смотрел на него и ждал пока тот разденется.
— Знаешь, Илья, мне кажется, что, если бы у нас в комитете было хоть несколько большевиков, то нам оружие брать не запрещали бы...
— Я еще не знаю, чего хотят большевики. Ни одного не встречал. Может-быть, просто трепачи, много говорят, чтобы им верили... Самое лучшее поступать, как свой ум велит...
— Нет, Илья, на своем уме тоже далеко не уедешь, а большевики за восстание. Наши каллистраты большевиков ругают, а смотри: что мы на демонстрации сделаем, если нам устроют баню?.. Мало расстрелянных в Петербурге? До каких же пор мы будем сами лезть под пули с голыми руками?.. Это потому, что комитет против восстания.
— Значит так надо, раз комитет думал об этом...
Илья, непрестанно занятый районными организационными делами, за недосугом не думал уже почти о том, верна ли основная линия деятельности организации. Анатолий же, более свободный и более нетерпеливо относившийся к медленному развитию темпа событий, успел уже дать многому свою оценку и особо заинтересовался большевиками.
Но он не находил себе сочувствия и поэтому останавливался на полувыводах.
Илья снял рабочую верхнюю рубаху, погасил лампу и лег.
Анатолий не успокаивался:
— В комитете все говорят, что мы за восстание. Но большевики хотят, чтобы организовывать немедленно дружины, назначить день и выступать. А меньшевики хотят ждать, пока весь
