Антти Тимонен - Мы карелы
Васселей слушал и удивлялся, когда же капрал успел так нализаться. А Паавола стал доверительно рассказывать, как его обделили при дележе наследства.
— Ну и дураки эти господа. Какой-то болван взял и придумал закон, что земля должна оставаться за старшим братом, а остальные — куда хочешь девайся. Брательник-то наш Каалеппи — он теперь хозяином стал — любит покомандовать, мастак по этой части, а еще больше он мастак детишек плодить. Разве это правильно? Я от него даже свою долю денег получить не могу, и все потому, что у него богатство — одни ребятишки. Разве это правильно? Я, понимаешь, третий раз уже в вашей проклятой Карелии воюю, ни одного гектара земли не получил, а брательник мой, Каалеппи, никакой беды не знает, а ежели и воюет, так только со своей бабой. Слушай, давай выпьем. Я угощаю. Пей!
Васселей залпом выпил чашку спирта и запил водой из ковша. Потом снова протянул чашку и выпил вторую.
— У братца моего, у Каалеппи, жена не баба, а черт в юбке, — рассказывал капрал. — Так я ей сказал… Она, понимаешь, взбеленилась…
Паавола опять наполнил чашки спиртом.
— А ты парень мировой, хоть с голыми руками к тебе не подступить, ты, брат, с характером. Я люблю таких парней. Хоть ты и двинул как-то мне по физиономии. И дал ты как надо. Это была рука мужчины. Ты, брат, не горюй. У нас в поместье работники всегда нужны. Только ломаться не надо. У нас если скажут что, то так и будет. — Капрал не заметил, что лицо Васселея перекосилось. — А ты, парень, мне нравишься, — продолжал он. — Если бы наш поход кончился по-другому, я бы отломил себе кусочек земли побольше, чем Каалеппи имеет, и Каалеппи рядом со мной был бы ничто. Знаешь, тебя бы я взял управляющим. И бабе твоей дело найду, да, служанкой пристроил бы. Ну, что ты скажешь на это?
— Иди-ка ты ко всем чертям…
— Что, что? Я… я…
— Да, ты свиное рыло.
— Да я тебя… Ты знаешь, с кем ты говоришь… — Паавола потянулся к ножу на поясе, но Васселей опередил его, ударив кулаком в челюсть. Паавола отлетел в угол, стукнулся головой о стену. Поднимаясь, он полез за револьвером.
— Сейчас ты у меня получишь… Я имею право…
— На этой земле у меня больше прав…
Васселей двинул еще раз. Получив еще один удар в челюсть, капрал остался лежать на полу. Васселей хотел было забрать у него револьвер, но передумал. Когда Паавола очнется, пусть застрелится. Васселей взял свою винтовку и ушел на позицию. В голове шумело от выпитого спирта и от злости. Но на морозе хмель быстро прошел, и ему даже стало смешно.
— Ты, никак, выпил? — полюбопытствовал Кириля.
— Капрал угостил.
— С какой стати он вдруг расщедрился?
— Приглашает меня управляющим в свое поместье.
— Да ну? — воскликнул Кириля с явной завистью. — Ты согласился?
— О плате не договорились. Я его уложил отдыхать. Пусть полежит, подумает. Ни за что не хотел ложиться. Пришлось пару раз рукой погладить, чтобы заснул.
Придя в себя, Паавола пытался вскочить, но со стоном опустился на нары. Он с трудом вспомнил, что произошло. И тут же решил, что Васселея надо немедленно пристрелить. Паавола сел и налил чашку спирта. Где же удобней всего шлепнуть этого карела? Но тут ему пришлось отказаться от немедленного исполнения своего твердого решения. Эти черти карелы все одним миром мазаны. Одного кокнешь, другой тебя прикончит. Так что с этим Васселеем лучше рассчитаться в другом месте…
Поразмыслив, капрал собрал свои пожитки, взял канистру со спиртом и отправился к командиру батальона.
— Я не хочу командовать этой группой, — доложил он начальнику. — Сплошные трусы и подонки. Я пойду к своим.
Да, в этой армии были свои и чужие. Это размежевание чувствовалось с самого начала событий, а теперь особенно стало явным. Одних ожидало возвращение домой, на родину, другим предстояло покинуть родные места и бежать на чужбину. Были и другие причины, подогревавшие эту взаимную неприязнь. Финны хотели, чтобы воевали карелы, а сами стремились занять командные посты. Карелы роптали: «Заварили кашу, а нам ее расхлебывать!»
После ухода Пааволы командиром группы назначили Васселея. Получив приказ, он махнул лишь рукой — теперь уже все равно…
Вернувшись с позиций, мужики стали допытываться у него:
— Ну-ка, командир, объясни нам обстановку.
— Хотите, я вам расскажу сказку? Жили-были старик и старуха. И был у них сын. Пошел он по свету. Идет и видит, три дороги перед ним. Стоит и не знает, по какой идти. А птичка ему пропела: «По одной дороге пойдешь — смерть свою найдешь, по другой отправишься — с головой своей расстанешься, ну а коли по третьей потопаешь — приведет она тебя прямо на тот свет, чертям на обед». Вот и наша сказка вся. Давайте спать. Утро вечера мудренее.
Озябшее желтое солнце висело над сугробами, по которым неслась гонимая ветром пороша. Казалось, от непрерывного треска пулеметов, которые, отойдя от сковывавшего их холода, наконец разгорячились, пороша все больше разыгрывалась, расходилась: она то окутывала цепи наступающих красных густой пеленой крутящегося снега, то срывала эту пелену, открывая их летящей навстречу смерти…
— За свободу Карелии! — был клич наступающих.
— За свободу Карелии! — был приказ тем, кто оборонял Коккосалми.
А Карелия, словно красавица, за которую шел горячий спор, подзадоривала и дразнила, кружась в быстром вьюжном танце в желтых блестках зимнего солнца: «А ну, ребята, чья возьмет?»
Цепи наступающих редели на глазах, но красные упрямо продвигались вперед и были уже уверены, что, несмотря на потери, они дойдут и ворвутся на высоту. Вдруг подобно внезапному тяжелому удару последовал приказ отступать. Приказ есть приказ, и его надо выполнять, как бы тяжело на душе ни было. Все придется начать сначала, деревню все равно надо взять… Отступление красных было неожиданностью и для белых. Но вскоре стали известны причины их поспешного отхода: во время боя командир белого батальона Янне Лиэху послал отряд лыжников в тыл красным, которым пришлось поэтому отойти и вступить в бой с ударившими с тыла лыжниками.
Янне Лиэху было приказано удержать Коккосалми любой ценой, чтобы красные не перекрыли путь отступления в Финляндию войскам мятежников и тысячам беженцев. Угоняя в Финляндию женщин, детей и стариков, главари мятежа убивали нескольких зайцев. Беженцы в Финляндии — дешевая рабочая сила, используя которую можно снизить заработную плату финским рабочим. Беженцы были находкой для пропаганды об ужасах большевизма. Беженцы могли стать своего рода заложниками, спекулируя на которых можно предъявлять Советам территориальные требования. Среди беженцев велась антисоветская пропаганда, из них готовили новых солдат для новых набегов на Карелию. Кроме того, эти женщины, старики, дети служили верной гарантией того, что солдаты-карелы проявят покорность и среди них окажется немного таких, кто при малейшей возможности перебежит к красным.
…Рийко потерял счет атакам. Ему казалось, что эти дни были сплошной, непрерывной атакой с небольшими передышками. Иногда они отходили почти да самой Кестеньги или останавливались в лесу, отдыхали час-другой у костров в чаще леса, потом их будили, и они снова шли штурмовать Коккосалми. Однажды, ползя по глубокому снегу к позициям белых, он заснул на ходу… Наверно, он спал с полминуты. Оглянувшись, он увидел, что все это время продолжал ползти вместе с другими.
Перед атакой должна была быть артподготовка, но батарея молчала — замки опять замерзли.
Вдруг огонь со стороны деревни прекратился. Что же там случилось?
— Я залезу на дерево. Посмотрю, — сказал Рийко командиру взвода, показав на одиночное дерево, возвышающееся на островке среди болота.
Командир заколебался, Дерево хорошо видно со стороны противника. Наблюдателя, конечно, заметят. Но все же разрешил, приказав открыть по позициям белых такой пулеметный огонь, чтобы нельзя было поднять головы от земли.
— Они драпают! — крикнул Рийко с дерева.
Из деревни бежали группами мятежники.
…Янне Лиэху приказал прекратить огонь, чтобы подпустить красных поближе. Красные, наоборот, все усиливали огонь. В воздухе стоял непрерывный свист, в окопы падали ветки и куски коры, срезанные пулями с растущих на высоте сосен. Несколько солдат, не выдержав такого огня, поползли в тыл.
— Куда, перкеле? — закричал Лиэху.
— Туда, — солдат показал на дорогу, что вела к Софпорогу. — Мы финны, с нас хватит.
За этими солдатами потянулись и другие. С полсотни мятежников покинули позиции. Началось бегство…
— Карелы, назад! — приказал Лиэху. — Застрелю каждого, кто захочет уйти. Вы умрете раньше, чем ваших баб и детей убьют красные…
Лиэху выбежал на середину дороги в с револьвером в руке стал останавливать бегущих. Увидев его, карелы остановились. Несколько финских солдат, с опаской поглядывая на револьвер, пробежали мимо него. Лиэху не стал их задерживать. Черт с ними! Но за финнами пытался проскочить и какой-то молодой карел.
