Александр Рекемчук - Избранные произведения в двух томах. Том 1
Оставалось идти в гости в своей повседневной обычной суконной мышиной форменной школьной одежде; рукава потерты, брюки пузырятся в коленях. А там, в гостях, конечно же, соберутся всякие маменькины да папенькины сынки в моднючих костюмчиках, в заграничных свитерах, и каких-нибудь мокасинах. И будут украдкой посмеиваться надо мной…
Я до того расстроился, когда все это себе представил, что уж было решил не идти. Начхать мне на них на всех вместе с именинницей. Зря вот только пластинку уже измарал чернилами.
Но тут меня вдруг обуяла гордость. И не простая человеческая гордость, а особого порядка — профессиональная артистическая гордость. Я припомнил, что все мало-мальски приличные и талантливые музыканты, о которых мне доводилось читать либо слышать, — все они ходили в потертых штанах, грызли сухари, ютились по чердакам, не имели ни копейки за душой, и все же у них хватало достоинства и гордости, чтобы смотреть свысока на всяких расфуфыренных хлыщей, и более того — эти хлыщи сами перед ними заискивали…
Убедив себя в этом, я до блеска надраил ботинки, взял пластинку под мышку и отправился на Беговую.
И там опасениям моим и всяким душевным терзаниям суждено было развеяться, едва я переступил порог дома Вяземских.
На потертые мои локти и пузырящиеся колени никто не обратил внимания.
Подарок мой был принят именинницей с таким нескрываемым восторгом, что было ясно: подари ей сегодня кто-нибудь драгоценные черевички — они бы не имели никакой цены в сравнении с обыкновенной граммофонной пластинкой Апрелевского завода.
Именинный вечер шел по такой программе: танцы, потом ужин, затем снова танцы.
Ужин я пропускаю — ну, ужин как ужин.
Танцы.
С танцами дело обстояло довольно затруднительно. Потому что нас, парией, то есть мальчиков, было десятка полтора, включая меня и Гошку. А девчонок всего лишь три: именинница да еще две — Страшок и Плюшка. То есть их, конечно, как-то иначе звали, но я теперь уже позабыл их настоящие имена, а запомнил только по виду: Страшок и Плюшка. Это уж точно, можете мне поверить — жуткие уродины.
Позднее, когда у нас с Майкой началась безумная любовь, я ее, между прочим, спросил: отчего у нее на именинах было столько парней, а девчонок всего лишь две — и те Страшок да Плюшка? И Майка прямо и честно сказала мне, что она вообще ненавидит и терпеть не может девчонок. Что она всегда дружила только с мальчишками, и вся эта чертова дюжина симпатичных ребят, которых она пригласила на именины, не считая меня и Гошки, — это ее одноклассники, она с ними дружила попеременно на разных ступенях начальной и неполной средней школы. Все они, конечно, по сей день в нее влюблены, но ей самой давным-давно надоели. А насчет девчонок Майка заверила меня, что Страшок и Плюшка — единственные стоящие девчонки в классе; одна председатель совета отряда, другая редактор стенгазеты, — и она лишь для этих двух делает исключение в своей непримиримости к женскому роду.
Впрочем, председателю и редактору, Страшку и Плюшке, на этих именинах вовсе не приходилось сетовать на свою злосчастную судьбу. Они были буквально нарасхват.
Потому что именинница, Майка Вяземская, танцевала только со мной.
Танцевали мы всякую муру: танго, фокстрот.
Ведь тогда еще не было твиста. Сейчас, конечно, даже трудно вообразить, невозможно себе представить, что вот совсем недавно люди обходились без твиста, не имели о нем никакого понятия и даже не знали, что стоят на пороге этого открытия, что пройдет пара лет — и вдруг объявится твист, и все будут танцевать этот замечательный танец, удивляясь, как же это прежде не додумались до такой пустяковины: выворачивать подошвы и сучить кулаками?..
Но тогда еще не додумались. И мы с Майкой танцевали разную муру. Танго. И при этом смотрели друг на дружку. Ведь мы впервые видели друг друга вблизи.
Уж не знаю, как я ей показался при ближайшем рассмотрении. Должно быть, показался. Иначе она бы не стала танцевать все танцы подряд со мной.
Что же касается самой этой Майки, то при ближайшем рассмотрении она показалась мне очень красивой.
Вот я хотел бы пересказать ее красоту — и не могу. Потому что пересказывать красоту так же невозможно, как и музыку, неужели, если я расскажу, какие у нее были волосы, какие глаза, какой нос, какой рот, тут же всяк поймет и увидит ее, Майку? Никто ничего не поймет, не увидит. И вот тому прямое доказательство: Майка Вяземская была точной копией своего братца — Гошки Вяземского. Они были погодки, то есть Майка была годом младше моего товарища, а стало быть, меня тоже. Все у них было одинаковым: волосы, глаза, носы, рты. Полная одинаковость — как две капли воды. И вот поди ж ты: у Гошки Вяземского была обыкновеннейшая физиономия, по которой можно было судить лишь о том, что его, Гошку, родители заставляют каждый день глотать поливитамины и держат в доме хорошее мыло.
А вот Майка Вяземская, его сестра, его копия, она была красавица. Честное слово.
И уж вовсе напрасно братец Гошка называл ее дурой. Она, эта Майка, оказалась не только красавицей, но и умницей к тому же. Это сразу выяснилось из нашего разговора. Мы ведь с нею не только танцевали, но еще и беседовали при этом.
Она сказала:
— Знаешь, ты тогда так хорошо пел… ну, просто замечательно пел!
Я не стал возражать.
— Знаешь, — сказала она, — у тебя вообще какой-то особенный голос. Я еще никогда не слышала такого голоса.
Я не стал лезть в спор. Не слышала, значит, и вправду не слышала.
— И это не только я так считаю, — продолжала настаивать Майка, хотя я ничем не проявлял своего несогласия. — Так все считают. И мама с папой. И наши знакомые. Все говорят, что у тебя исключительные данные. Понимаешь?
Я кивнул. Ну, раз все говорят…
Нет, этот Гошка возводил напраслину на свою сестрицу — будто она дура. Во всяком случае, он ошибался. Теперь я имел возможность лично убедиться, что Майка очень умная девочка. И было приятно знать, что родители ее, мама с папой, тоже очень умные люди. А также их близкие знакомые.
Меня, однако, все подмывало задать Майке один вопрос. Я уже давно его обдумывал и давно уже собирался задать. Я хотел ее спросить, откуда она могла знать тогда, в тот вечер, когда я дебютировал в Большом зале Консерватории, когда она меня впервые увидела и услышала, — откуда она могла заранее знать, что ей очень понравится мой голос и что сам я ей тоже понравлюсь? Ведь она не случайно явилась туда с цветочками?.. Неужели она сумела еще до этого концерта разглядеть меня и выделить среди общего хора? Или же она влюбилась в меня заочно, со слов своего брата Гошки Вяземского?..
Я как раз собирался задать Майке этот вопрос, но тут в комнату, где мы танцевали, вошла Вяземская-мама, всплеснула руками, ужаснулась:
— Господи, и как вам не надоест? Танцы, танцы… Одно и то же. Ну хотя бы поиграли во что-нибудь!
— А во что? — осведомилась именинница. — В карты?
— В футбол? — спросил Гошка.
— При чем здесь футбол! — возмутилась мама. — Есть же человеческие игры для подобных случаев. Когда я была такая, как вы, мы играли, например, в фанты…
— Играем в фанты! — закричала Майка.
— По обычаю предков, — поддержал Гошка.
Он принес из прихожей синюю велюровую шляпу. И в эту бездонную шляпу мы стали складывать фанты — разные штучки, у кого что нашлось: один положил шариковую ручку, другой — носовой платок, Плюшка сняла с руки и положила в шляпу часики, у Страшка оказалась брошка, а я лично положил в шляпу расческу — ничего другого у меня с собой не было, не люблю таскать в карманах барахло.
Майка уселась на стул, и ей завязали глаза полотенцем.
А Гошка, встав за ее спиной, начал вытаскивать поочередно фанты из шляпы.
— Что должен сделать владелец этого фанта?
— Прокукарекать! — решительно приказала Майка.
Кукарекать досталось Страшку. Она немного надулась, покраснела — видно, ей не очень понравилось это задание. Все же председатель совета отряда. Да что поделаешь? Такова судьба. Таков неумолимый закон игры. Закукарекаешь.
Она приподнялась на цыпочках:
— Ку-ка-ре-ку-у-у!..
Все покатились со смеху. Я тоже. И Гошка. И Плюшка. И мама Вяземская. Все без исключения.
Кроме Майки, которая сидела с завязанными глазами в суровой позе судьи.
— А этот фант? — спросил Гошка.
Сделать стойку.
С дивана поднялся толстый парень, самый толстый и неуклюжий из этих симпатичных ребят, Майкиных одноклассников. Он беспомощно развел руками:
— Но… я не умею.
— Делай, как приказано! — потребовал Гошка. — Начальству виднее.
Увалень, пыхтя, оперся руками об пол и попытался подбросить вверх ноги. Однако тяжелые пятки тотчас вернулись в исходное положение. Он сделал вторую попытку. Третью. Он брыкался, как бычок, но в конце концов просто не удержал равновесия и свалился на бок.
