Федор Панфёров - Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье

Ой, как хотелось Марьям радости!

Она расчесала густые волосы, заплела их в две косы и обвила ими голову так, что казалось, две черные змеи лежат над ее загорелым лбом. После этого она небрежно надела цветастую тюбетейку, а на шею — янтарные бусы и сказала матери:

— Смотри, разве я не твоя дочь?

— Но платье! Когда ты нарядишься в мое платье, ты станешь такой, как я тридцать один год тому назад, — невестой. Теперь я мать, а тогда — невеста, — настойчиво продолжала Санья, уверенная, что это платье уведет дочь от Акима Морева — недоступной звезды — и приведет к тому, кто вместе с Марьям вернется в степи.

— Твое платье я не надену: будет смешно, — сказала Марьям.

— Надо мной не смеялись. На тебе — смешно? Ой! Что ты!

— Я надену свое. — И Марьям достала шелковое розовое, легкое, как пушинка, платье с туго перетянутой талией. Оно выделило ее пружинистый стан, а из-под крылышек рукавчиков глянули загорелые, женственные, но сильные руки.

И мать, посмотрев на дочь, произнесла, опять-таки с надеждой, что «Марьям в городе найдет своего Ибрагима»:

— Красота всегда тянется к радости, как цветок к солнцу. Он — солнце, ты — цветущая яблоня… Но яблоня осенью дает плоды. Пора и тебе, дочка, принести плод… Но ястреб не воркует с горлинкой… Не к ястребу ли позвало тебя сердце?

В таком наряде и сидела Марьям во втором ярусе, неотрывно глядя на сцену и ожидая, что вот-вот появится Аким Морев.

Она знала: на сельскохозяйственной выставке показывали достижения передовых людей области. Там и «дочки» Марьям.

«Неужели Аким Петрович не видел их?»

В последних рядах партера сидит Иннокентий Жук. Он так пошевеливает ссутуленными плечами, словно что-то напряженно буравит. На него нет-нет да и поглядывает Лагутин, зная, что тот готовит речь.

— Будто мешки с зерном ворочает: конспект пишет Иннокентий наш Савельич, — шепнул Лагутин Назарову и потянулся к Жуку: хочется отредактировать речь. Нельзя: обком запретил.

Но не только Иннокентий Жук намеревался выступить. Многие готовились выйти на трибуну и сказать веское слово, — вот почему все ждали, когда раздвинется занавес и председательствующий объявит:

— Разрешите, товарищи, начать работу.

А сейчас все гудели-гудели, залитые электрическим светом, разнаряженные, напряженно ожидающие: «Что-то будет? Что-то произойдет? А произойти должно. Не зря волнуемся».

Аким Морев в это время находился в кабинете директора театра, куда собрались почти все члены бюро обкома. И здесь Опарин настойчиво предлагал:

— Сегодня заслушать доклад Астафьева, а завтра утром участников пленума отправить на открытие канала. Создадим подъем, и работа пленума пройдет на энтузиазме.

— Конька отыскал — энтузиазм, — насмешливо осадил его Александр Пухов.

— А что? Энтузиазм — великая штука!

— Именно — штука. У тебя, я слышал, в полях солому с энтузиазмом жгли.

— Ну, бывают промашки, — чуточку стушевавшись, вновь зашумел Опарин, улыбаясь, показывая крупные белые зубы. — Три часа тому назад мне Бирюков сообщил: «Перемычка взорвана, вода из Чапуры стремительно хлынула к Дундуку». Стремительно, заметьте себе. Стремительно! К завтрашнему утру она будет там.

Тут вмешался министр Ларин, приехавший из Москвы на пленум:

— Это опасно, Алексей Маркович… стремительно-то. Стремительно вода бед может натворить. Поверьте уж мне: не один канал построил. Да вот и Николай Степанович, наверное, знает, какое буйство проявляет вода, когда она стремительно…

Николай Кораблев, до этого о чем-то глубоко задумавшийся, поднял седоватую голову и спросил:

— Что? В чем дело?

— Алексей Маркович уверяет, что вода из Волги по каналу хлынула стремительно. Хвастается, вот-де как ловко, — пояснил Пухов.

Николай Кораблев, чтобы не обидеть Опарина, подыскивая слова, произнес:

— Устремленно — еще ничего. А стремительно — это и Алексей Маркович знает — опасно: она будет рвать берега.

— Кой черт рвать? Там красная глина, твердая, как кремень, — уже разозлясь, выпалил Опарин.

— Нет. Попадается и песок, — неуверенно возразил Аким Морев.

Опарин снова было замялся, но тут же настойчиво:

— Да вы понимаете, что такое открытие канала? Это величайший праздник для народа.

— Праздник? — опять-таки с насмешкой в голосе вмешался Пухов. — Слушай умных людей, Маркыч. Проверь сначала. Проверь!

Рыжов вначале полностью было согласился с Опариным, потом с Лариным, потом с Николаем Кораблевым, потом с Пуховым, находя по очереди доводы каждого «увесистыми». Мордвинов смотрел на всех пустыми глазами и мигал, будто спросонья.

Аким Морев, глянув на него, с досадой подумал: «Поросенок. Надо как можно скорее заменить его Астафьевым», — и в то же время обеспокоился сам: во время поездки по каналу ничего опасного он там не заметил и восхищался так же, как сейчас Опарин. Но ведь он не специалист. А тут высказались два специалиста — Ларин и Николай Кораблев. Конечно, следует все проверить. И проговорил:

— Я тоже полагаю, следует проверить. Кого только послать? — Секретарь обкома посмотрел на Ларина, тот отрицательно покачал головой, затем — на Николая Кораблева, и этот тоже отрицательно закачал головой.

Опарин резко:

— Паника? Давайте направим Лагутина: канал проходит через его район.

Лагутина разыскали, и Опарин рассказал ему о решении направить его «на место действия», проверить готовность канала к пуску.

— Дабы мы имели возможность всех участников пленума свозить туда. Только смотри, чтобы все было пока шито-крыто.

Лагутин, взволнованный и поручением и доверием, выйдя из кабинета директора театра, вызвал из партера Назарова и шепотом передал то, что сказал Опарин, пригрозив пальцем.

— Только смотри — никому.

— Как камень — молчу.

Но, войдя в партер, Назаров шепнул своему другу, передав то, что сказал Лагутин, и тоже пригрозил пальцем.

— Ты только смотри — никому!

— Ясно. Молчу, как луна.

Однако тот поднялся, подошел к своему другу и шепотом передал то, что сказал Назаров, тоже пригрозив:

— Ты только смотри — никому.

— Ну вот еще. Когда это я разбалтывал? — И этот тоже, поднявшись, отправился в задние ряды и тут, склонившись к уху своего друга, передал то, что сказал ему друг Назарова, опять-таки пригрозив:

— Ты только смотри — никому!

Одним словом, весть о том, что участники пленума скоро отправятся на открытие Большого канала, молниеносно разнеслась по театру, вызвав всеобщее возбуждение.

Среди членов бюро обкома не было Сухожилина. Он шнырял по боковым залам, делая вид, что осматривает выставку. Здесь были экспонированы образцы пшеницы, ржи, овса, клевера, огромнейшие арбузы, пудовые тыквы, яблоки, виноград, а стены увешаны фотоснимками.

Тут же расхаживали и те, кого в народе называли «обмылышками», — люди, когда-то случайно занимавшие высокие посты. И ежели Сухожилин походил на тощего, замученного ребятишками галчонка, то эти были солидные люди, особенно бывший секретарь обкома по пищевой промышленности Коровенко. Кругленький и упитанный, как на молочке вскормленный бычок, он осматривал выставку и довольно развязно вещал:

— Нет. Я бы иначе организовал пленум. Вот когда я был секретарем обкома…

Ему поддакивали:

— Да. Да. К чему вся эта помпезность? Оторвали людей от работы.

— Аудиторию себе сколачивают.

— Аким Петрович говорить любит: слушатели нужны.

Сухожилин, увидав вышедшего из директорского кабинета Рыжова, подхватил его под руку и повел в угол с видом доктора, который ведет выздоравливающего больного.

— Вы отступили от принципов… — полушепотом заговорил он. — Смотрите, что делается! Все говорит за то, что заботы только о животе, или, как в библии сказано, о чреве. На чрево меняют великие идеалы коммунизма: навозники!

Рыжов, возможно, и согласился бы с Сухожилиным. Но он недавно был у Акима Морева и произнес покаянную речь, причем говорил быстро, улыбаясь женственными ямочками на щеках:

— Я ошибался. У кого ошибок нет? Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Теперь я, Аким Петрович, буду прислушиваться только к вам и только к вам.

«Легко раскаялся и потому легко совершит очередную ошибку», — подумал Аким Морев и сказал:

— Советоваться со мной, как с секретарем обкома, вы обязаны, а вот прислушиваться только ко мне — не рекомендую. Я сам могу ошибиться, а вы ко мне прислушаетесь и начнете защищать мою ошибку. — Увидав перепуганные глаза Рыжова, секретарь обкома добавил: — Не привязывайте себя к человеку. Проверяйте каждого с партийных позиций. Беда, когда люди поклоняются высокому креслу, независимо от того, кто в этом кресле сидит… А в кресло-то ведь и проходимец может забраться.