Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли
Но вот он рядом — и до чего же далек от нее! Нет, в Акташе он был куда приветливее!
— А как ты живешь?
Он повел плечом, ответил нехотя:
— Пока жив. Работаю.
Мог ли он рассказать о том, что Надя в ответ на попытку помириться злобно хлестнула его по лицу! Кому можно рассказать об этом? Все будут только смеяться, и никто не посочувствует, как не сочувствуют человеку, который поскользнулся и упал в грязь. Чувство острой обиды пробудило самолюбие Ахмадши, и впервые он посмотрел на Энже оценивающим взглядом. Почему он слепо привязался к Наде? Какая жестокость таилась в ее сердце, какая недобрая гордыня! Целая толпа уличных зевак наблюдала за его позорищем, а чем он так провинился?! Но мысль о гибели, грозившей Наде из-за того, что он, согласившись на «проверку чувств», не повидался с ней перед отъездом, а послал записку и, пусть не ведая о том, уехал на «смотрины» к другой девушке, мысль, неотвязно терзавшая его в последние дни, сразу погасила возмущение. Отделаться от сознания своей вины было невозможно.
Поездка к Энже и вся затея с этим сватовством — еще одно подтверждение его малодушия. Однажды уступив отцу, он дал ему повод думать, что пойдет и на новую уступку.
— Ты даже не хочешь разговаривать со мной? Неужели презираешь меня? — печально спросила Энже.
— Нет, напротив, ты достойна только уважения и вызываешь радость у каждого, кто глядит на тебя. Но о моих намерениях… чувствах я тебе сразу сказал, а за это время они не изменились.
С минуту Энже молчала, покусывая губы и нервно теребя подвернувшийся ей край шали.
— Я очень гордая, а сейчас не знаю, куда девалась моя гордость. Бегу за тобой, точно глупый котенок за бумажкой, которой играет ветер. — Она посмотрела на него повлажневшими глазами и, закрыв лицо ладонями, тихо заплакала.
— Не плачь! — Ахмадша не посмел подойти, чтобы утешить ее: смутная боязнь искушения охватила его при виде трогательного горя красивой, влюбленной в него девушки. — Не плачь! — повторил он, не двигаясь с места и не оглядываясь на открытую дверь, за которой похрапывал Равиль и вздыхала мать. Может быть, и отец смотрит оттуда…
Враждебность к ним снова всколыхнулась в душе Ахмадши. «Бедная Энже! Ну какой я ей жених?! Внушили, что нареченный с детства. А я действительно словно бумажка, которой играет ветер. Ну как она не поймет!.. Не хочет понять. Должно быть, привыкла на своем настаивать, а может, поняла, что есть во мне эта наследственная телячья мягкотелость».
Ахмадша опять вгляделся в свою «нареченную»: сидит на его постели тоненькая девушка и неслышно плачет, черные косы свесились на колени, маленькие ноги кончиками пальцев касаются ковра, беспомощная, угнетенная свалившимся на нее сердечным переживанием. Нет, все-таки не упрямство говорит в ней!..
— Не надо плакать. Ложись спать, Энже, — ласково, будто младшей сестренке, посоветовал он. — Ты еще найдешь свое счастье. Мне тогда в Акташе показалось, что мы с тобой станем хорошими друзьями. — Он неожиданно зевнул. — Ты прости, я страшно устал, а мне скоро на вахту. Прилягу на часок здесь, а ты спи на кровати. Спокойной ночи!
— Отдыхайте на здоровье! — прошептала Энже сквозь слезы.
Ахмадша снял праздничный пиджак, развернул постель, сложенную на всякий случай в углу дивана неугомонными руками матери, закутался в одеяло и сразу уснул.
Энже тоже легла, укрылась шалью и притихла, прислушиваясь к дыханию юноши.
Сейчас она особенно горячо любила его. То, что он мучился из-за другой девушки, не отталкивало, а, наоборот, еще сильнее привлекало ее к нему, терзая жестокой ревностью.
«Везде мне говорят, что я красивее всех, даже в Казани, в театре и на улице, только и слышу: „Вот красавица!“ А когда напечатали портрет, сколько писем пришло от молодых людей! Познакомиться хотят, восхищаются. Только Ахмадша не смотрит! Если он откажется от меня, ни за кого другого не пойду. Буду жить в деревне, выступать в клубе на сцене, читать лекции. Построят и у нас в Акташе такие же дома, как в Светлогорске, с газовыми плитами, с ваннами. А я состарюсь, стану легонькая, сухая, седая вроде бабушки Хакимы, но детей и внуков у меня не будет».
От таких мыслей снова горячо и влажно стало под щекой Энже. «Проплачу Ахмадше всю подушку», — подумала она и, совершенно обессиленная волнениями, внезапно уснула. Проснулась она вскоре. В комнате еще сумрачно, но Ахмадша уже исчез, и дверь в столовую прикрыта наглухо.
«Ушел мой милый! И так торопился, что даже не убрал постель».
Войдут сюда женщины и увидят Энже на кровати молодого человека, который совсем не хочет, чтобы сна стала его женой. Наджия-апа понимает все и не осудит — более того, она единомышленница, верная союзница, а девушки скажут, что маловато у Энже гордости.
Ей стало стыдно. Она рывком вскочила, оправила одеяло, тихонько взбила подушку, в самом деле отсыревшую от слез, подхватила шаль, туфли, перебежала к дивану и юркнула на место Ахмадши. Оно было еще теплое… Ощущение этой теплоты подействовало на девушку, словно радостное прикосновение к дорогому человеку. Захватывая побольше места, Энже вытянулась на диване и тихо рассмеялась:
— Как я люблю тебя! Как я люблю тебя! — прошептала она, нежно обнимая и целуя подушку, на которой только что лежал Ахмадша, с упоением и неожиданным озорством вдыхая еще уловимый, скорее мерещившийся ей запах его волос.
3В полдень в помещении диспетчерской молодой мастер увидел директора буровой конторы, секретаря горкома Скрепина, Семена Тризну и главного геолога Дронову. На лавке возле стола сидел и Джабар Самедов. Лицо его опухло после вчерашней выпивки на свадьбе Хаят, но глаза выражали острое внимание. По другую сторону стола сидели люди, незнакомые Ахмадше.
— Представители Московского института автоматики, — сообщил молодому Низамову Джабар, почему-то хитро подмигивая. — Будем сейчас решать, как лучше справиться с Исмагиловской площадью.
— Без времянок все равно пока не обойдетесь, — сказала Дина Ивановна, продолжая начатый разговор, и бегло взглянула на Ахмадшу. — Зато сможете вернуть монтажникам законсервированные вами вышки.
Джабар провел пятерней по жестким волосам, полушутя почесал затылок.
— Я уж и не знаю, кто кого тут законсервировал! Сам попал в положение волка, который приморозил хвост у проруби. Да что там! Всю буровую контору приморозил. Будь она неладна, эта ваша затея с автоматикой: показуха одна!
— Ну-ну! Ты опять начинаешь! — строго остановил его Скрепин, который был в особо приподнятом настроении после разговора с приезжими инженерами. — Страна заинтересована в быстрейшей автоматизации производства, а такие руководители, как ты, скрипят да кряхтят.
— Небось закряхтишь! Автоматчикам что? Чем выше процент сокращения рабочей силы, тем лучше у них настроение. А нам на местах приходится ломать голову и над тем, куда этих рабочих пристроить.
— На улице никто не окажется, — спокойно возразил один из москвичей. — В Сибирь можно перебросить. Там всем дело найдется.
— Молодежь, конечно, с большой охотой поедет. Теперь Сибирь не царская каторга! А старшему поколению да многодетным нелегко покинуть наш город, тем более что они собственными руками его строили. Да и нам жаль отпускать испытанные кадры, — сказал Тризна. — Что же касается повышения производительности труда, то в этом мы все заинтересованы. Отсюда и надо танцевать…
Ахмадша уже понял, что приехал не вовремя, но разговор в диспетчерской задел и его за живое, а косой взгляд Надиной матери вызвал непреодолимое желание объясниться с ней начистоту.
Для него важно было не то, знает ли Дина Ивановна о его последней встрече с Надей, а то, подтвердит ли она слова Зарифы: «Если ругает — значит, любит».
«Не только ругать, но и драться начала, — с любовной укоризной подумал Ахмадша, почувствовав, что Надя после того стала ему еще роднее. — Ну, в самом деле, могла ли она ударить постороннего человека?»
Однако Ахмадша сразу понял нелепость этой мысли: довел девушку до отчаянного озлобления, вот и отхлестала по лицу.
И все-таки он не ушел, хотя диспетчер ясно сказал ему, что нового талевого каната нет и получение пока не предвидится.
Присев у открытой двери, молодой мастер достал блокнот — хотел прикинуть скорость проходки скважины, — но, прислушавшись одним ухом к разговору за столом, снова забылся в невеселых размышлениях. Надя тоже азартно увлекалась автоматикой. Как же такая сильная девушка могла очутиться на краю гибели? Не испытав мук оскорбленной гордости, какие довелось пережить ей, он не представлял и того состояния, которое толкнуло ее в Каму хотя бы ради того, чтобы избежать встречи с Юлией.
Глядя на сидевших в диспетчерской инженеров, он вдруг почувствовал странное равнодушие к тому, о чем они спорили. Буровая бригада, возившаяся возле капризной скважины, тяжелая работа то в лютые бураны и морозы, то в дождь и грязь непролазную, трудности с оборудованием, удачное испытание турбобура с деталями из пластмассы — все стало безразлично.
