Михаил Стельмах - Четыре брода
Данило слушает и не слушает Василя: мысли идут вразброд, а минуты тянутся, словно вечность. Кажется, не дни, а годы ждал он часа этой встречи. А разве не годы? Ведь еще с детства, живя романтикой книг и живых рассказов, не раз видел себя партизаном. Вот и должен теперь делом доказать, на что способен.
Между кудрявыми дубами показались Сагайдак и Чигирин. Забывая все, Данило на какое-то мгновение застыл, а потом бегом бросился к ним и растерянно остановился.
— Проворный! — приветливо улыбается ему Чигирин.
— А он всегда был проворным. — Сагайдак говорит так, будто они расстались вчера, и обнимает Данила. — Здравствуй, здравствуй, голуба.
— Доброго утра вам! Доброго утра! — переводит дух Данило и чувствует, как защипало в глазах.
— Будто обрадовался? — лукавит Сагайдак и, подбадривая, хлопает его рукой по плечам, сбрасывая с них какую-то часть тревог.
— Обрадовался, Зиновий Васильевич. Так думалось об этой встрече, так хотелось найти партизан.
— Вот и нашел, — и партизан, и… партизанку. Ты к нам в гости или насовсем?
— Насовсем, коли примете.
— Примем, если будешь бить фашиста, а не отсиживаться в лихую годину, — сказал Сагайдак то ли в шутку, то ли всерьез.
— Буду бить, Зиновий Васильевич! Хоть сейчас в самое пекло посылайте.
— Не спеши, будет еще и пекло. Теперь оно не сказка, — нахмурился, насупил брови командир. — Бил Марко[11] чертей в пекле, должны и мы бить. Что же, пойдем в наше жилище. Вижу, ранен был?
— Уже поправился. Руки-ноги со мной.
— Ноги у нас нужно иметь заячьи, а душу орлиную, — щурится Чигирин.
В землянке все трое сели за стол, покрытый не скатертью, а немецкой картой с нанесенными на ней какими-то знаками. Данило сразу нашел на ней и свой райцентр, и свое село, и леса, и болото, в центре которого также было обозначение. Не там ли, где когда-то ночью ему послышалась журавлиная труба? Чем же заинтересовало болото Сагайдака? Не знал Данило, что там Стах Артеменко уже оборудовал землянку для раненых партизан. Сагайдак, глянув на облезлый браунинг Данила, неодобрительно покачал головой, а затем спросил:
— Как воевал в армии? Какую имеешь специальность?
— Моя специальность — подрывать железные дороги, станции, мосты.
— Даже мосты?! — оживился и будто не поверил Сагайдак. — Вот именно над этим мы больше всего и мозгуем, — и положил руку на плечо Чигирина. — Да великую бедность испытываем — взрывчатки нет, детонаторов тоже. Два поезда кое-как пустили под откос голыми руками.
— Как это голыми руками? — не поверил Данило.
— Самодельными лапами посрывали костыли, немного раздвинули рельсы — вот и вся наша техника. Что ты скажешь на это? — И с надеждой посмотрел на Данила.
— Сказать можно только одно: эту технику надо усовершенствовать.
— Но как? — Чигирин даже поднялся с чурбана, на котором сидел. — Нет у нас ни грамма взрывчатки.
— Может, где-нибудь поблизости видели невзорвавшуюся авиабомбу?
— Такое лихо найдется! — обрадовался Чигирин. — Одна под самой дубравой хвост показывает. Только как ты доберешься до ее внутренностей?
— Это дело немудрое: вывернем капсюль-детонатор, обшивку разгрызем зубилом, и тогда можно спокойно резать тол для самодельной мины.
— Все это так, — закивал головой Чигирин. — А она, подлая, под зубилом не взорвется?
— И такое может быть. Все в руках божьих, — усмехнулся Данило.
— Он еще и посмеивается, — и Чигирин вытер рукой лицо. — Даже в жар бросило. Наша техника была очень отсталой, а твоя страшная.
— Пока другой не имеем.
— Вот и думай, думай, как переплыть Дунай, — тряхнул седыми кудрями Сагайдак и словно с сожалением посмотрел на Данила. — Уже будто и запахло взрывчаткой. А где теперь достать детонаторы?
— Чего не знаю, того не знаю. Правда, у меня случайно сохранилась одна запальная трубка, самодельная.
— Как это самодельная? — оживился Сагайдак.
— Мы так делали у себя: в детонатор вставляли кусок бикфордова шнура, для надежности зажимали плоскогубцами, потом к бикфордову шнуру еще привязывали кусочек пенькового. Вот и поглядите, — и Данило вынул из торбочки запальную трубку.
Сагайдак взял ее так, будто это была драгоценность, пристально осмотрел ее, покрутил в руках и вернул Данилу.
— Что ж, помогай, доля, да защити от недоли. Спасибо, хоть это добро завалялось. Голодный?
— Нет.
— Тогда сразу же за авиабомбой!
— Может, хоть позавтракаем? Как же натощак ехать? — возмутился Чигирин.
— Легче будет коням и колесам.
— Ну, Тарас Бульба! Если ехать, так ехать! Что, Данило Максимович, надо брать с собой?
— Добрых коней, лопаты, веревки, плоскогубцы, напильник, зубило и молоток. Кажется, все, — обрадовался Данило, что сразу же для него нашлась партизанская работа. Хотя, если подумать, невелика эта радость — возиться с бомбой. И как об этом сказать Мирославе? Оно бы лучше не говорить о таком, зачем вызывать тревогу и слезы? А если случится с ним непоправимое? Может, сегодня и дыма не останется от тебя… И жаль стало вдруг белого света, своей жизни.
Он нашел Мирославу возле девичьей землянки. «Как, милый?» — не голосом — глазами спросила и потянулась к нему.
— Все хорошо. Уже и дело есть.
Мирослава грустно посмотрела на него:
— Нелегкое?
— Чтобы очень, так не очень… — «Все-таки нашел, как сказать», — и рукой бережно коснулся ее стана.
Но Мирослава что-то почувствовала, и голос ее стал по-матерински низким, как в час их первого прощания:
— Береги себя, Данилко, береги…
— Постараюсь, — с беззаботным видом ответил Данило. — Как потяжелели твои волосы.
— Потому что выпала роса, — покачала головой Мирослава. — Роса войны.
Данило же снова вспомнил о своем:
— Вот так они и говорили о любви…
По самый стабилизатор вошла в землю та бомба, которой целились в дорогу. Упала она недалеко от нее, возле дубравы. Данило и близнецы покружили возле бомбы и взялись за лопаты. Чернозем с травой полетел во все стороны, обнажая металлическое тело.
— Тучная у нас свинка, — пошлепал рукой бомбу Василь.
— Летела она вниз, а не полетим ли теперь с нею вверх? — шутит Роман и пристально смотрит на Данила.
А разве он знает, что будет потом? Однако успокаивает хлопцев:
— От ее начинки полетят в преисподнюю враги, — и приникает ухом к обшивке.
— Что ж она может сказать?
— Многое может сказать, если в ней лежит чертова машинка.
Василь бледнеет, а Роман улыбается. С чего бы?
Когда бомбу сообща повернули набок, Данило отогнал подальше от ямы близнецов, а сам примостился возле нее и принялся вывинчивать капсюль-детонатор. В ход пошли напильник и плоскогубцы. Обезвредить бомбу удалось быстрее, чем ожидали, и он начал заарканивать ее веревками. Затем Данило выскочил из ямы, кликнул близнецов, чтобы привели коней. Братья подъехали на своих красногривых, осадили их назад, к бомбе, и проворно начали крепить веревки, что тянулись от бомбы до валька. Ретивые кони выхватили смертоносный груз и, перекатывая его по траве, потащили в лес. На поляне бомбу освободили от веревок. Данило подошел к возу, на котором сидели Сагайдак и Чигирин, взял из сундучка молоток, зубило и сказал:
— А теперь на всякий случай отъезжайте подальше от нашей игрушки.
— Только осторожнее, хлопче, — умоляюще посмотрел на него Чигирин.
— Буду стараться.
Данило подошел к близнецам, которые уже уселись на бомбе, словно на бревне, и курили самодельные цигарки.
— И вы, хлопцы, подальше от этой беды.
— Как это подальше? — удивился Роман. — А кто же у вас будет молотобойцем?
— Я, — коротко ответил Данило.
— Но для чего вам столько славы? Примите меня хоть поденщиком к ней, — и в улыбке показал все зубы.
— Иди, Роман, не морочь голову.
— Вот уж такого никогда не ожидал от вас. Пойду жаловаться Мирославе.
Когда близнецы отошли к возу, где сидели Сагайдак и Чигирин, Данило приложил зубило к бомбе, чтобы разрубить се поперек, и слегка ударил молотком. Зубило скользнуло, а на железе остался шрам. «Молчишь?» — прислушался к бомбе. Еще удар, еще сильнее — и зубило пробивает металлическую обшивку. Неуверенная улыбка пробежала по его лицу. Теперь легче было распарывать одежду бомбы, увереннее действовали и молоток, и зубило, а крошки тола начали высыпаться на траву. Вот что им сейчас дороже золота! За работой Данило не заметил, как к нему подошли Сагайдак, Чигирин и близнецы.
— Как оно? — спросил Сагайдак.
— Скоро из одной бомбы будем иметь две миски с толом, — ответил Данило и вытер со лба капли пота.
Сагайдак присел на корточки возле бомбы, нашел на траве сухую ветку, разломил ее на четыре части — три воткнул в землю, подравнял, а четвертой накрыл их и покосился на Данила.
