Абдурахман Абсалямов - Огонь неугасимый
— Басыр тоже музыкант, — вставил Карим.
Нурия спросила, улыбаясь:
— Разве? Сейчас и его попросим.
— Я только на гармошке с колокольчиками, — ответил Басыр, краснея.
— Чего ж не взял с собой? В другой раз обязательно прихвати, ладно? И меня поучишь…
Басыр в знак согласия кивнул головой. Не прерывая игры, Нурия заговорщицки зашептала:
— Вы мне и свое праздничное представление покажете, ладно? Я на Октябрьский праздник не смогла пойти в клуб, у нас свой вечер был. Говорят, очень интересно у вас получалось. А я вам голубей покажу. Такие красивые есть — чудо! Хохлатые!
Коснувшись кончиком пальца плеча Нурии, Карим взглядом показал на Басыра. Нурия посмотрела через плечо и, упав головой на клавиши, расхохоталась.
Схватив Карима за руку, Нурия пересела на диван и крикнула немного смущенному Басыру:
— Еще, еще покажи! Ой, как здорово!
Басыр снова преобразился в Сулеймана-абзы.
Довольно ухмыльнулся, увидев это зрелище, и вошедший с желтой папкой под мышкой Сулейман.
Он предложил ребятам сыграть с ним в шашки, желая доставить им удовольствие. Но чернявый Карим так прижал его, что Сулейман опомниться не успел, как сдал партию, хотя играл в полную силу.
— Пиши, Нурия, один ноль в пользу Карима.
Проиграл Сулейман-абзы и Басыру.
В следующей партии ему снова пришлось туго.
— Дочка, — взмолился он, — позови-ка Айнуллу-бабая на помощь. Не то дела твоего отца совсем пойдут прахом.
И Сулейман, сняв пиджак и засучив рукава, решил взяться за игру всерьез, но опять проиграл Кариму. Говорят, тот, кто проигрывает, игрой никогда не насытится. Так было и с Сулейманом. Он вошел в азарт, раскраснелся, но и на этот раз сдал партию Басыру.
— Га, я думал, что вы только в клубе артисты, — сказал Сулейман довольно сконфуженно, — а вы, оказывается, и по шашкам мастера. У Айнуллы-бабая научились.
— Э, отец, ты, выходит, только со мной чемпион, — сказала Нурия. И, рассмеявшись, подмигнула мальчикам.
Начавший уже злиться Сулейман пробурчал что-то невнятное в ответ. Но когда обыграл в двух следующих партиях обоих, снова повеселел.
Теперь можно было поговорить о серьезном. Он раскрыл толстую папку, которую принес из своей комнаты, и надел очки.
Карим с Басыром переглянулись. Они впервые видели Сулеймана-абзы в очках. Очкастый, он выглядел как-то странно, — вдруг стал походить на старого учителя. Заметив в их глазах улыбку, Сулейман и сам улыбнулся.
— Вы привыкли к Сулейману-абзы, когда он, перевернув засаленную кепку козырьком назад и выпятив грудь, расхаживает по цеху на своих кривых ногах. Так ведь, га? Я вот и очки еще надеваю! — И он положил свою большую рабочую руку на папку. — Ну, ребятишки, давайте посмотрим этот потайной сундучок. Здесь вся родословная рабочего Сулеймана, — сказал он с гордостью. — Здесь много такого, о чем вы понятия не имеете.
Извлекая из папки пожелтевшие от времени бумаги с потрепанными углами, старые газеты, снимки, он стал показывать их ребятам.
Отец Сулеймана Уразмет-абзы начал свой трудовой путь на мыловаренном заводе Крестовниковых, но проработал там недолго. Его выгнали за пререкания с мастером. Долго ходил он без работы и наконец устроился на теперешний «Казмаш», завод этот в то время назывался по фамилии хозяина просто Яриковским. На нем он и проработал до конца дней своих. И сына Сулеймана, когда тому исполнилось тринадцать лет, обучил своему ремеслу — токарному делу.
Ребята долго рассматривали снимок дореволюционного «Казмаша». Старый Сулейман рассказал им о тогдашних хозяевах завода, о том, как в субботние дни ученики ходили на хозяйскую кухню чистить медную посуду и как их потом с подзатыльниками вместо благодарности прогоняли домой.
— И я немало подзатыльников съел, — сказал Сулейман. — Зато, когда подрос, сам в долгу не остался. Вернул сдачу до копеечки, — весело подмигнул он.
Затем перешел к истории о том, за что его прозвали «Сулейман — два сердца, две головы». Юнцы в рот ему глядели.
— Сунул бы я хозяина головой в вагранку, да товарищи не дали… — закончил Сулейман, расстегивая ворот рубахи. — Правильно, конечно, сделали. За одного подлеца сгубили бы не один десяток нашего брата, рабочих. А на место издохшего хозяина все равно сел бы новый. Я тогда еще не шибко разбирался в классовой борьбе. Бунтарство одно было. Позже разобрался, конечно, что к чему.
— А потом, Сулейман-абзы, что вы с ним сделали, когда пришла революция?
— С кем? С хозяином завода? Убежал, мерзавец. С белыми. Не успели схватить.
— Эх, проморгали! — огорчился Карим.
Сулейман порылся в папке и достал напечатанный на гектографе листок.
— Хотите посмотреть тайно отпечатанную подлинную прокламацию, ребята? — сказал он и, увидев горячий огонек интереса в глазах мальчиков, позволил им даже подержать ее в руках. — Первая прокламация на татарском языке! В тысяча девятьсот третьем году выпущена. Я тогда еще не умел по-русски читать и писать.
— Прочтите, Сулейман-абзы, — попросил Карим. — Мы не знаем арабских букв.
— Можно, — сказал Сулейман.
А прочтя, старик рассказал, как жандармы, ругаясь, острием сабли соскабливали эти расклеенные на стенах прокламации, как рабочие в ответ расклеивали их еще больше все в новых и новых местах. А потом перешел к бурным дням девятьсот пятого года, показал свою фотографию тех лет.
— Очень на Иштугана-абы походите, — сказал Басыр.
Сулейман улыбнулся себе в усы.
— Это еще вопрос, кто на кого походит, — буркнул он.
Очень много бумаг и документов было в папке, но Сулейман читал только некоторые из них.
— Вот бумага, оставшаяся от тех времен, когда я работал на пороховом, — сказал он. — В тысяча девятьсот двадцать первом году дана. «Токарям Делового двора тт. Уразметову и Филинову была поручена срочная работа по изготовлению колонки пресса Бюллера и установлен срок изготовления две недели.
Тт. Уразметов и Филинов исполнили эту работу в течение восьми с половиной дней. Выражая пролетарскую благодарность трудовым героям тт. Уразметову и Филинову, показавшим, как необходимо работать в Пролетарской республике, приказываю выдать в награду по одному шерстяному комплекту обмундирования и справить средствами завода по одной паре обуви. Управляющий заводом…»
Сулеймана разволновали воспоминания.
— Эти сами уж посмотрите, джигиты, — сказал он, положив перед ребятами сверток грамот, и вышел на кухню.
Дивясь количеству грамот, полученных стариком, Карим с Басыром стали читать их, доставая по одной.
— Смотри-ка, Карим, какой-то промфинплан, штаб конкурса, — сказал Басыр, указывая пальцем на непонятное ему слово. — Сейчас этого нет…
— Есть. Теперь сокращенно употребляют — план.
— А штаба нет.
— Завком теперь вместо штаба. А за начальника штаба — Пантелей Лукьяныч, — сказал никогда не терявшийся Карим.
Басыр уже рассматривал какой-то журнал, В середине они увидели большую, на разворот, грамоту. Наверху стояло: «Красная доска строителей социализма».
— Карим, смотри, здесь тоже Сулейман-абзы! — воскликнул Басыр.
Тайная прокламация, напечатанная на гектографе, и «Красная доска» вызвали у них даже некоторую зависть. Оба вздохнули втихомолку. Что бы им родиться немного раньше — их бы тоже занесли на Красную доску строителей социализма, они бы тоже имели такой журнал и показывали его товарищам!
— А сейчас, интересно, почему так не делают? — спросил Басыр задумчиво. — Во дворе завода висит Доска почета, да ведь кто ее видит. Снимки все покоробились, пожелтели от дождя и снега.
— Это ведь доска Пантелея Лукьяныча! — съязвил Карим.
Басыр нацепил на нос оставленные Сулейманом на столе очки и, подражая старику, начал перебирать бумаги. Гульчира с Сулейманом, давно уже от дверей наблюдавшие за ребятами, не вытерпели и расхохотались. Покрасневший до мочек ушей Басыр мигом сорвал очки и поискал глазами Нурию — не видела ли она?
Нурия, в шапке и пальто, только что вошла, чтобы попрощаться с ребятами. Ей нужно было куда-то идти.
После того как Нурия ушла, ребята поскучнели. Сулейман это мигом почувствовал.
— Ну, как вам, джигиты, жизненный путь Сулеймана? — спросил он.
— Здорово, Сулейман-абзы, — сказал Карим. — А мы и не знали, что вы герой труда.
— Герой труда?.. — удивился Сулейман.
— Да. Помните, в той бумаге написано, которую выдавали вам за ремонт пресса Бюллера.
— А-а! Да, да, — понял Сулейман, в чем дело. — Вот так, джигиты, мы, старью рабочие, отвоевывали ваше счастье, делали революцию. Загнали в преисподнюю царей, помещиков, богачей, всю контру. Построили новую жизнь. Но впереди предстоят еще большие дела. Мы уже, сами видите, бородатые, столько не проживем, сколько прожили. Все вам оставим. Как вы, джигиты, готовы продолжать наше дело, га? — Сулейман-абзы уставился на ребят своими сверкающими черными глазами.
