Владимир Попов - Закипела сталь
Сердюк не увел людей в бомбоубежище, решив, что это подготовка к атаке и что враг, воспользовавшись таким удобным моментом, мог проникнуть на территорию завода.
Но гитлеровцы и не думали идти в атаку. Лишившись возможности взорвать завод, они решили разрушить его с воздуха.
С отчаянием думал Андрей Васильевич о людях в газопроводе, уязвимом со всех сторон. Вывел их оттуда Гудович или, боясь прорыва, не решается оставить свои позиции?
Земля стонала от взрывов. На заводе загорелось одно из зданий, длинно, размашисто вырывались из его окон языки пламени, лизали воздух, как будто силились дотянуться до соседних построек, вспыхнуло мазутохранилище, и черный дымный столб поднялся вверх. Взрывные волны разметали тяжелый дым в разные стороны, завод окутался во мглу. Становилось тяжело дышать.
Сашка ни на шаг не отходил от Сердюка. Глаза его слезились, он беспрерывно чихал и свирепо ругал проклятый мазут, который никак не догорал.
Взрывы прекратились, но с неба донеслась пулеметная трескотня. Из-за непроглядной пелены дыма люди не видели в небе советских истребителей, обрушившихся на воздушных хищников и отогнавших их.
Тяжелее других пришлось тем рабочим, которые засели в газопроводе. Железный кожух его, выкрашенный в черный цвет, днем так накалялся, что к нему невозможно было прикоснуться. Люди, сколько было возможно, раздевались, но и это не спасало: в легкие вместо воздуха вливалась какая-то обжигающая струя. Облегчение наступало только ночью, когда кожух остывал. На другой день Гудович догадался проделать сверху в кожухе два больших отверстия, и спасительный сквозняк облегчил участь людей.
Осколки бомб продырявили газопровод в нескольких местах. Троих ранило. Валя металась от одного к другому, делала перевязки. Раненые беспрерывно просили пить — теплая вода не утоляла их жажду. Возле раненого в горло, захлебывавшегося собственной кровью, сидели его товарищи с виноватым видом людей, которые ничем не могут помочь. Вскоре он умер, и его отнесли в дальний конец газопровода.
7
Конструкторы сталеплавильной секции Уральского отделения «Гипростали», которыми руководил Крайнев, работали с утра до ночи. Ко дню освобождения Донбасса предстояло закончить проект восстановления второй очереди мартеновского цеха. Задание было очень сложным — в габариты старых печей предстояло вписать печи новейших конструкций удвоенной, по сравнению со старыми, производительности.
Все необходимое для восстановления первой очереди — одной доменной печи, двух мартеновских и рельсобалочного стана — было изготовлено, сложено на складе оборудования и ожидало отправки на Юг. В заводском тупике стоял только что смонтированный энергопоезд — вагоны с дизелем, динамо-машиной, распределительным щитом, который должен был дать первый ток для компрессоров, сварочных аппаратов и освещения цехов.
После длительного затишья на фронте, наступившего в марте в результате контрнаступления немцев в районе Донбасс — Харьков, завязались бои южнее Изюма и юго-западнее Ворошиловграда. 20 июля наши войска форсировали реки Северный Донец и Миус. С этого дня конструкторы начали работать и по ночам, и Крайнев уходил с завода только на несколько часов.
Вадимка теперь почти не видел отца.
— Пусть понемногу отвыкает, — сказал как-то Сергей Петрович Елене. — Я поеду пока один, его заберу позже, когда наладится жизнь.
— Старый уговор в силе, — предупредила его Елена. — Заберете только тогда, когда у нас появится свой.
— Этого, кажется, ждать не так уж долго, — заключил Крайнев, украдкой взглянув на пополневшую талию Елены.
Она смущенно улыбнулась, блеснув полными счастья глазами.
По сводкам трудно было судить о точном местонахождении наших войск в Донбассе, но в газетных статьях проскальзывали иногда названия освобожденных шахтерских городов — Красный Луч, Чистяково, Снежное.
Поток заявлений о расчете снова захлестнул директора.
Дмитрюк достал из своей записной книжки заявление, которое носил еще с весны, и, переправив дату, положил на стол перед Макаровым. Василий Николаевич, не говоря ни слова, наложил на него резолюцию. Старик тепло поблагодарил его и проковылял в отдел кадров. Там рассмеялись и отдали заявление обратно. На нем, оказывается, было написано: «Оформить расчет, как только будет освобожден Донбасс».
Дмитрюк разобиделся, но, поразмыслив, решил, что злится напрасно. Он собирался в дорогу не один — вместо с ним решил уехать Петя, — и нельзя было подвергать мальчика опасности поездки в прифронтовую зону.
Двадцать четвертого августа, услышав по радио, что наши войска заняли станцию Донецко-Амвросиевку, Крайнев послал телеграмму наркому. Быстрого ответа он не ждал — телеграмма могла застрять в аппарате.
На третий день его вызвал к себе Ротов.
— Как с проектом восстановления вашего цеха? — сухо спросил он.
Сухость была деланной. От Гаевого Ротов давно слышал историю этого человека, поставленного войной в необычайные условия, и давно проникся к нему уважением.
— В основном проект закончен, товарищ директор, — так же сухо отрапортовал Крайнев. — Остается его утвердить.
— В Донбасс торопитесь, на помидоры, — шутливо бросил ему Ротов и протянул телеграмму наркома.
Она была написана в категорической форме: «Приказываю немедленно откомандировать инженера Крайнева Сергея Петровича в Москву в распоряжение наркомата».
Когда Крайнев взял эту телеграмму с резолюцией о немедленном расчете и взглянул на Ротова, он увидел добрые, теплые глаза.
— Желаю вам всяческих успехов, Сергей Петрович, — сказал Ротов, протягивая свою широкопалую руку. — Молодец вы большой. Не хочется, право, с вами расставаться, хотя по-дружески мы ни разу так и не поговорили.
Крайнев вышел из кабинета, внезапно изменив мнение о директоре.
Полковник не знал, что ему делать с человеком в штатской одежде, в простой рабочей кепке, закапанной машинным маслом, но с партизанской медалью и боевым орденом на груди. Документ, предъявленный им, требовал от воинских частей оказания всемерной помощи и всяческого содействия. И все же полковник не решался выполнить просьбу этого уполномоченного Наркомата металлургической промышленности разрешить ему пойти в бой за город рядовым.
— А если убьют, кто за вас отвечать будет? Я? Не хочу. У меня своих забот — вот сколько. — Он провел ладонью по горлу. Но помрачневшее лицо Крайнева неожиданно расположило полковника. — Ладно, шут с вами! Охота лезть в пекло — лезьте. Только от меня — ни шагу.
Сергей Петрович вышел из КП, взобрался на пригорок и огляделся. Перед ним расстилалась выгоревшая на солнце донецкая степь, искромсанная окопами. Вдали на горизонте маячили трубы родного завода, высились терриконы. Ничто бы не привлекло посторонний глаз в этой скучной, однообразной картине, но для Крайнева она была всего милее и желаннее. Он снова в родном краю, может быть, сегодня уже войдет в родной город. Он мысленно прикинул расстояние до заводских труб — да, возможно, сегодня. Вечером он уже увидит Валю или узнает… Нет, увидит, увидит!
Кто-то положил руку на его плечо. Крайнев обернулся — Матвиенко.
— Бывают же встречи! — Матвиенко обнял Крайнева, больно прижав к его ребрам автомат. — Увидел тебя из блиндажа — думаю: что за чудо…
Сергей Петрович бегло рассказал обо всем.
— Смотри, от меня ни на шаг, — предупредил Матвиенко, и Крайнев усмехнулся, вспомнив о таких же словах полковника. — Как же ты без оружия? Ну, не беда, достанем. Сейчас его хоть завались.
— Я у полковника не просил — и так еле-еле разрешил остаться, — оправдывался Крайнев.
Матвиенко исчез и вернулся с автоматом и запасным диском в кожаном чехле. Вручая Крайневу оружие, покровительственно сказал:
— Ну, ну, повоюй за свой город. Хлебни и нашей солдатской каши, это не вредно.
Щедро рассыпая позолоту на побуревшую степь, медленно опускалось к горизонту солнце. Зной спадал. От деревьев ложились длинные тени. В траве дружно стрекотали кузнечики, поодаль неумолчно кричали свое «пид-падом» расплодившиеся за эти годы перепела. Монотонное гудение неслось по проводам, тянувшимся вдоль железнодорожной колеи. Было так тихо в этот предвечерний час, что Крайневу показалось, что уже нет войны и они с Матвиенко вышли, как в мирное время, подышать после рабочего дня ароматным степным воздухом, потолковать на приволье о том, о сем.
Под мягкими лучами солнца все казалось удивительно отчетливым, рельефным, мирным. Только сожженная будка путевого обходчика напоминала закопченными продырявленными стенами о том, что идет война, да легкий, стремительный вечерний ветерок доносил порой глухие отзвуки канонады.
