Михаил Колесников - Право выбора
Пока разгружали состав, прошло десять томительных минут.
Придавило Бакаева!.. Нет, в это не хотелось верить. Чушь какая-то… Обвал… Перед глазами встало массивное лицо Дементьева. Значит, он оказался прав. Что теперь будет с Катей?!
Очутившись на территории рудоуправления, я сразу же кинулся в больницу. Здесь у подъезда толпились рабочие. На их липа страшно было смотреть, все были взбудоражены до крайности, глаза горячечно блестели.
— Доигралась Ярцева со своей экономией! Ей экономия, а мы жизнью расплачивайся… Пришпандорить бы лет двадцать, тогда узнала бы, как на нашей шкуре экономить…
— Не послушали Дементьева, пускай теперь расхлебывают!
— Об этом в «Правду» надо написать!
— Ничего, инспекция потрясет их как следует!
Из больницы вышел Кочергин в сопровождении инженеров. Губы его были плотно сжаты, взгляд устремлен поверх голов рабочих.
— Помяло. Кроме того, сотрясение мозга, — тихо сказал техник Зубков собравшимся. — Врачи говорят, что сделают все возможное… Расходитесь, товарищи. Факт расследуют. Виновные будут наказаны.
Меня стала трясти лихорадка. Нервная дрожь била все сильнее и сильнее, и я вынужден был прислониться к стволу пихты. Я еще не знал толком, что произошло, но понял, что Кате грозит опасность. Где она, Катя? Представил раздавленного, расплющенного и окровавленного Бакаева. Если бы прорваться туда, в больницу, хоть одним глазом увидеть Тимофея Сидоровича!
Передо мною вырос Сашка Мигунев:
— А я вас ищу по всему руднику! Шуйских, начальник отдела кадров, попросил разыскать. Говорит: пусть немедленно в отдел кадров явится. И что за напасть на меня такая? Кто вы, собственно, такой, чтобы мне все время за вами бегать? Вот прилипнет человек как банный лист…
Отчаянным усилием мне удалось подавить дрожь, и я направился в отдел кадров.
Шуйских был все такой же розовый и свежий, неприлично спокойный на фоне случившегося.
— Несчастный случай, — сказал он. — И нужно же произойти такому! Перед самым взрывом Бакаев отвел экскаватор и уселся у ковша: зубья проверял, что ли. Ну, борт возьми да и обвались ни с того ни с сего. Находился бы машинист в кабине — ничего и не было бы… А тут как назло! Короче говоря, вам временно придется исполнять обязанности Бакаева до его выздоровления.
— А вы уверены, что он поправится?
— Конечно. Подобные случаи бывали и раньше. Завтра же приступайте к работе. А Волынкин выкрутится.
— Только прошу назначить мне в помощники Ларенцова.
— Кто таков?
— Рабочий нижнего звена, но толковый парнишка.
— Будь по-вашему. А справится?
— Ручаюсь.
— Ладно. Оформим.
Так я снова очутился в своем забое.
19
Я побывал на месте катастрофы. Завал был не такой уж большой, никто, кроме Бакаева, не пострадал. По-видимому, от сотрясения почвы во время взрыва трещиноватые породы обрушились. Обвалы на руднике случались и раньше. После ливней и снеготаяния обычно проводили генеральный осмотр и очистку откосов. Меня удивляла не сама катастрофа, а тот факт, что она произошла именно на нашем участке. Глупая случайность! Если бы Бакаев отвел экскаватор хотя бы на десять метров дальше… Если бы он не находился у ковша… Если бы… Все это и есть стечение обстоятельств, которому нет разумного объяснения. О, как мне хотелось взглянуть на Тимофея Сидоровича! Но в больницу никого не пускали.
Мое возвращение в бригаду восприняли как нечто само собой разумеющееся. Настроение у ребят было скверное. Юрка, узнав, что его назначили помощником, не проявил никакой радости.
— Эх, Тимофей Сидорович!.. — только и вымолвил он.
Лишь сейчас мы поняли, что Бакаева любили и уважали все. Бригада словно осиротела. Я был человеком временным, и каждый гадал, как пойдут дела дальше. Все же, как я подметил, ребята радовались, что вместо Тимофея Сидоровича поставили меня, а не кого-нибудь другого.
— Ну что ж, будем расчищать завал, — распорядился я.
Имя Дементьева у всех было на языке. Это он предупреждал о катастрофе! Послушали бы его, все было бы по-иному. Герой дня… Самый дальновидный, самый заботливый, самый…
Поздно ночью возвращался я в свой барак, утомленный, с неимоверной тяжестью на сердце. Хотелось повидать Катю, подбодрить ее. А впрочем, что ей моя поддержка? Сейчас Кате вовсе не до меня. И все же я подошел к знакомому дому. В окне горел свет. Я понял: Катя не спит. Калитка была не заперта. Собрав всю решимость, постучал в дверь. Ответа не последовало. Толкнул дверь — она легко раскрылась. Вошел в комнату. Катя сидела на кровати, сжав пальцами виски. Лицо было бледным, губы стиснуты. В потухших, покрасневших глазах застыла мука. Я уселся рядом. Она встрепенулась, всхлипнула и неожиданно уткнулась лицом в мой пыльный комбинезон. Я ощутил дрожь ее плеча. Потом отпрянула, размазала пальцами слезы по щекам, сказала глухо, глотая слова:
— Ненавижу его! Теперь уж все равно…
Я понял: его, Дементьева.
— Как хорошо, что ты пришел! Думала, с ума сойду. В голове все перепуталось…
Я привлек ее и как одержимый стал целовать застывшие глаза, холодные и влажные от слез щеки. Она, безучастная ко всему, подавленная, даже не шелохнулась. Потом, придя в себя, отстранилась слабым движением руки, печально сказала:
— Не надо, хороший мой. Давай лучше подумаем, что делать дальше. Судить будут… Позор! Теперь хоть на глаза никому не показывайся…
— Зря ты так переживаешь… Завал небольшой. Врач сказал, что Бакаев поправится. Вот увидишь, все образуется.
Она покачала головой:
— Нет. Я сама была на месте катастрофы и все видела. За все время еще ни разу не было такого обвала. Ты просто хочешь утешить. Спасибо и за это. Не подумай, будто боюсь суда. Просто противно. Недосмотр, случайность… Может быть, даже некоторая халатность. Привыкли к спокойной жизни. А теперь небось уж бубнят, что Дементьев предвидел, предупреждал. Этот человек искалечил мне жизнь и до сих пор стоит на пути. Я способна задушить его вот этими руками! Уеду отсюда! Не могу больше… Куда угодно. Хоть на край света. Только бы не видеть отвратную физиономию, кованый затылок!
В глубине зрачков вспыхнула ярость, ноздри задрожали. Катя не находила достаточно сильных слов, чтобы передать то, что накипело на сердце, что сжигало ее сейчас.
Я снова пододвинулся к ней, коснулся лица, сказал, пытаясь успокоить:
— Если бы я мог поверить в то, что ты хочешь уехать отсюда! Если бы можно было прижаться к тебе сердцем, как прижимаюсь щекой… Но ты с Солнечного не уедешь, даже если тебя снимут с должности. Я узнал тебя и не хочу обманываться. Но если бы ты решилась… Не думай, что я так уж беспомощен, как может показаться на первый взгляд…
Я говорил о Москве, о жизни, которую мы начнем с самого начала. Только бы Катя была всегда со мной. Уедем, и все здешние мелочи забудутся, покажутся смешными.
Говорил и сам начинал верить в свои бессвязные слова. Она слушала со все возрастающим удивлением. Белый, словно вылепленный из алебастра лоб прорезала тонкая морщинка.
— Если бы я решилась… — голос был глухой, безжизненный. Задумчиво-сосредоточенное выражение не сходило с лица. Видно, она старалась собраться с мыслями, припомнить что-то, но это никак не удавалось. И трудно было понять по ее затуманенным, потемневшим глазам, доходит ли смысл моих слов до ее сознания. Наконец она подняла косу, упавшую на плечо, приколола шпилькой, печально улыбнулась: — Все, что ты сказал, звучит странно. И все же я верю тебе. Не буду скрывать: ты всегда был мне близок и дорог. Я всегда верила в тебя и часто думала, что ты вернешься. Ведь ты не мог не вернуться… Я даже догадываюсь, что там, в Москве, ты все-таки добился своего. Но в этом ли дело? Москва — лишь мечта. Сперва нужно снять камень с сердца. Ты ведь понимаешь меня? Правда? Здесь меня могут унизить, снять с работы, наказать. Но тут я дома, у себя. Я буду защищаться и докажу свою правоту. Не для себя ведь старалась… А в Москве я перестану быть сама собой, измельчаю. Ведь ты и здесь будешь любить меня, что бы со мной ни случилось. Не правда ли?.. Ну, а если станет совсем невыносимо, то уедем, уедем, если хочешь, даже в Москву.
Я поцеловал ее.
— Хорошо. Я тебя не тороплю. Но ты должна была знать все. Я умею ждать. Я буду любить тебя всегда…
— Да, нас только двое под звездами… Спасибо тебе за все. Ты ни о чем не будешь жалеть…
И когда я, прежде чем уйти, положил ей руки на плечи, то почувствовал, как жадно раскрылись ее губы навстречу моим губам…
20
На руднике жизнь пошла по иному руслу. Прежде всего ликвидировали линейную структуру управления и ввели функциональную. О новой структуре много шумели на собраниях, много было разговоров о едином графике, но перестройка всей работы происходила как-то незаметно для меня. Внутренне я понимал, что начинается какая-то новая полоса в жизни всех нас, но долго не мог взять в толк, в чем преимущество пресловутой функциональной структуры.
