Антон Макаренко - Том 7. Публицистика. Сценарии
Содержание книги А. Гурвича передать трудно. Она богата мыслью, тонким и осторожным анализом, призывом, выраженным в привлекательных, убедительных и мажорных словах, она богата и серьезной эрудицией не только начитанного, но и мыслящего советского человека. Я уверен, что каждый читатель найдет в ней для себя много нового и интересного, много неожиданных обобщений, много уместных и удачных экскурсов в жизнь, в самые богатые, самые блестящие и близкие нам советские области.
Основная мысль книги, которая подчеркивается А. Гурвичем при всякой возможности, очень близка каждому читателю, каждому писателю Советского Союза: литература должна отражать богатую нашу действительность, выраженную в живых, конкретных, одухотворенных образах, в образах полнокровных и таких же прекрасных, как прекрасна наша революция. Но в то же время А. Гурвич требует от писателя вдумчивого анализа, придирчивого и притязательного раздумья; он горячо, например, возражает против «доверчивой любви к миру», которую он нашел в пьесе Погодина «Мой друг».
Требования критика, обращенные к писателям, в то же время далеки от какой бы то ни было нормативности, от стремления загнать художника в узкие формалистические рамки. В этом смысле А. Гурвич диалектичен, его интересуют не готовые, «удобные» формы, а сама логика социалистического реализма. Разбираясь в ней, он приходит иногда к точным формулам, так необходимым для осознания законов социалистического реализма, но его формулы заключают в себе очень просторное и всегда развивающееся движение. Он, например, говорит: «Емкость художественного произведения обратно пропорциональна его пластичности. Чем более выпуклы, ярки и осязаемы образы, тем меньшее количество материала ими может быть охвачено».
Движение мысли в этой формуле в то же время вовсе не абстрактно, она все время держится на одной параллели и с литературными явлениями и с явлениями жизни.
В книге много серьезных и свежих обобщений, отсутствует риторика. Проходя «в поисках героя» по страницам художественных произведений и пьес, А. Гурвич умеет просто, без наморщенного лба, апеллировать и к жизни и к марксизму. Поэтому он никогда, ни одной минуты не кажется сухим книжником, умеющим только повторять великие мысли великих людей.
Необходимо отметить и хороший меткий язык А. Гурвича, спокойно-дружественный тон. Он умеет требовать, не оскорбляя, умеет пошутить, не оставляя впечатления зубоскальства.
«В поисках героя» — хорошая, полезная книга. И очень жаль, что она издана таким небольшим (4000 экз.) тиражом.
Редактору «Литературной газеты» О. Войтинской и критику Ф. Левину
Апрель 1939 г. Впервые опубликовано с сокращениями в «Учит. газ.» 12.03.1949.
Наш долг — долг коммунаров, наследников светлого имени Антона Семеновича Макаренко, долг советских граждан, большевиков партийных и непартийных — вернуть истине свое место. Мы требуем, чтобы гражданин Ф. Левин публично отказался от напечатанной им статьи в «Литературном критике».
На совещании критиков, посвященном разбору этого дела, Ф. Левин заявил, что его никто не может принудить «расшаркиваться перед урной А. С. Макаренко». Циничность и бестактность этой фразы не требуют комментариев. Мы можем уверить нашу общественность, что приложим все старания, чтобы оградить дорогую нам могилу А. С. Макаренко от людей, подобных Ф. Левину, ибо так может сказать человек, для которого нет ничего святого. Неужели этот «критик» не способен понять, что такими словами он оскорбил наши горячие сыновние чувства к Антону Семеновичу. Какая может быть речь о «чуткости критика» Ф. Левина, если он не обладает чуткостью в самом примитивном значении этого слова!
Но не об этом мы будем говорить дальше. Мы требуем четкой большевистской принципиальности в решении этого спора между ушедшим от нас физически, но живым в своем творчестве, в воспитанных им людях Антоном Семеновичем Макаренко и «живым» критиком Ф. Левиным, который находится по ту сторону нашей жизни, потому что он не любит ее и не способен понять творческих возможностей советских людей.
В чем вся соль возникшего вопроса?
Ф. Левин поместил в журнале «Литературный критик» № 12 статью под названием «Четвертая повесть А.С. Макаренко». В этой статье он обвиняет писателя А. Макаренко в том, что тот искажает действительность, пишет «сусальную сказку о том, чего не могло быть, нет и не будет».
Не будем пока касаться критики литературных качеств романа «Флаги на башнях», которую Ф. Левин пытается подменить обыгрыванием таких словечек, как «сахарин», «патока», «классная дама», «священный восторг» и т. д., - пусть это пока остается на его совести, но советуем помнить, что в нашей стране торжествует правда и Вам не очернить имен лучших сынов нашего отечества.
В чем квинтэссенция Вашей статьи? В том, что «добрый дяденька Макаренко» пишет, дескать, «неправдоподобную сказку, идиллию», которая никогда не осуществится и которую осуществить невозможно.
А мы утверждаем, что это клевета не только на А. С. Макаренко, но и на советскую жизнь.
Мы во всеуслышание заявляем, что жизнь, описанная в книге А.С. Макаренко «Флаги на башнях», существовала, что действительно была в Харькове коммуна им. Ф. Э. Дзержинского, названная в романе «Колония Первого мая», и что мы ее воспитанники. Там действительно был дворец, там была жизнь коллектива, стоящая неизмеримо выше простого общежития..
стоящая неизмеримо выше простого общежития неорганизованных ребят. В романе «Флаги на башнях» показан коллектив, выросший на основе шестнадцатилетнего педагогического опыта А. С. Макаренко, коллектив, впитавший все прекрасное, что дала колония им. Горького. Об этом Вы можете узнать, открыв «Педагогическую поэму»!
«Только 50 пацанов-горьковцев пришли в пушистый зимний день в красивые комнаты коммуны Дзержинского, но они принесли с собой комплект находок, традиций и приспособлений, целый ассортимент коллективной техники, молодой техники освобожденного от хозяина человека. И на здоровой новой почве, окруженная заботой чекистов, каждый день поддержанная их энергией, культурой и талантом, коммуна выросла в коллектив ослепительной прелести подлинного трудового богатства, высокой социалистической культуры, почти не оставив ничего от смешной проблемы „исправления человека“», — писал Макаренко.
Нет, Вам этого не понять, потому что Вы не верите в могущество нашего воспитания. Вы не любите советского человека и сами пишете об этом в следующих словах:
«Повесть сентиментальна и паточна, и если бы не вор и враг Рыжиков, то перед нами был бы сущий рай с архангелами, только без крылышек. Присматриваясь ближе, видишь, что герои повести в сущности даже не беспризорники и правонарушители, в них никогда не было каких-либо уродств или вывихов, подлежащих исправлению».
Интересно, что Вы понимаете под словом «беспризорник»? Этакий Джек-потрошитель, преисполненный всяческих пороков, «уродств» и «вывихов», вызывающий у вас барскую брезгливость и нездоровый интерес, который Вы даже не трудитесь скрывать в приведенной выше цитате.
При таком отношении к детям Вам не понять А. С. Макаренко, подлинного гуманиста, созидателя и страстного певца советского коллектива «могущества непревзойденного», как он писал. Для Макаренко беспризорный — это прежде всего советский ребенок или подросток, именно советский, временно попавший в тяжелое положение. Но эти мальчики и девочки до несчастья, вытолкнувшего их из семьи, учились в советской школе, многие окончили семь классов, они хорошо сознают и понимают свое тяжелое положение, всегда ищут из него выход. И мы имеем право сказать Вам от имени всех этих попавших временно в беду детей, что они верят в советскую жизнь и людей и любят их так, как Вы, критик Ф. Левин, не умеете любить, ибо Ваша ирония о рае с архангелами без крылышек, когда описана правда нашей жизни, выдает Вас с головою! Вам подавай «уродство» и «вывихи» — вот что мило Вашему критиканствующему духу.
Но хотя Вы, вероятно, считаете себя «выдающимся критиком», Вами не только не определяется величественное течение нашей жизни, но Вы и видеть его не способны. Представьте себе, что дети-сироты, даже если под влиянием неблагоприятных условий они стали воришками, и улицы наших советских городов и весей совсем не такие «вывихнутые», как Вам бы хотелось. У беспризорных ребят нет чувства безнадежности и обреченности. На этой самой «улице» их по-матерински журят хорошие советские женщины и «дяденьки» в рабочих куртках или с портфелями, говорят им: «Довольно шляться по свету, учиться надо и работать. Ты в Советской стране живешь, для тебя партия и правительство все приготовили. Отправляйся в колонию, вот тебе и адрес». А эти самые беспризорные, такие же советские дети, как и все, хотят нормальной счастливой жизни. И как раз вредно, очень вредно — это основная ошибка многих «педагогов» — искать в них какие-то «уродства», как делаете Вы. Но при Вашей «чуткости» Вам трудно разобраться в таких вопросах.
