Анатолий Рыбин - Люди в погонах
Но к радости примешивалось чувство тревоги: «Как теперь Жогин? Неужели он и после собрания считает себя правым?» И чем больше задумывался Сергей над этим вопросом, тем сильнее одолевали его сомнения.
Долго стоял он над обрывом и смотрел вниз. Оттуда приятно веяло прохладой. Белая пелена тумана медленно росла, заполняя дальние ложбины.
Скрылись из виду кусты. Одни макушки деревьев свободно ожидали солнца.
Когда у горизонта зарозовела полоса неба, Мельников словно очнулся, торопливо взглянул из-под ладони на быстро оживающую даль и пошел умываться. А двадцатью минутами позже он был уже на квартире у Григоренко и говорил:
— Понимаете, Петр Сергеевич, какая получается история? Не убедили мы, кажется, человека. Разошлись только: парторганизация в одну сторону, полковник Жогин — в другую. Один остался. Замкнулся еще больше.
Вздохнул Григоренко всей грудью. Даже белая рубаха расстегнулась от натуги. И вместе с воздухом выдавил слова:
— В том-то и вся трагедия, Сергей Иванович, ведь не чужой он, а наш, советский человек. И Родину любит, и за армию болеет, но... по-своему, по-жогински...
Мельников смотрел, на Григоренко задумчиво, покачивая лобастой головой. Два черных колечка над сдвинутыми бровями отливали блеском антрацита.
— Может, виноваты мы, что не умеем поправить? — спросил он после долгого раздумья. — Ведь партийная организация вон какая!
— Вопрос резонный. Так же вот и я считал: ошибается человек. Поправим, и все будет хорошо. Не вышло. Не хватило, как видно, мудрости. Иначе не объяснишь, Сергей Иванович. А теперь... — он развел руками и тяжело вздохнул, — поправить очень трудно.
Мельников молча отошел к окну. Тяжело было согласиться с тем, что сказал Григоренко. Но сердцем комбат чувствовал, что не сейчас и, не так вот просто родились у Петра Сергеевича эти слова, и не согласиться с ними невозможно.
От Григоренко Мельников ушел в начале десятого. До спортивных соревнований на стадионе оставалось еще около часа. Постоял с минуту на дороге, подумал и направился в батальон.
Лесок уже звенел птичьими голосами. Листва на деревьях перешептывалась, как живая. Поблескивали на траве капли росы. Посыпанные песком дорожки казались обновленными.
У дежурного Мельников спросил:
— Из офицеров есть кто в лагере?
— Так точно, майор Степшин ночевал здесь.
Степшина застал он в штабной палатке за развернутой на столе картой. Майор сидел с карандашами в руках, выполняя задание академии. Увидев подполковника, засуетился, уронил на пол карандаши, торопливо принялся ловить пуговицы на расстегнутом вороте гимнастерки. Мельников улыбнулся:
— Нарушаете распорядок, майор. В выходной отдыхать надо.
— Рад бы в рай, да грехи не пускают, — ответил Степшин. — Приходится нажимать. Хочу у вас, товарищ подполковник, еще проконсультироваться. Если можно, завтра?
— Ладно, давайте завтра.
Посмотрел Мельников на сосредоточенное и утомленное лицо Степшина, подумал: «Спросить его о Дусе или подождать, не расстраивать человека?» Но все же решил не откладывать. Не сегодня, так завтра, а поговорить надо непременно.
Вышли из палатки, сели на врытую в землю скамейку, закурили. Комбат посмотрел майору в лицо.
— Ну что, окончательно перешли на холостяцкий образ жизни?
— Да, — грустно ответил Степшин.
— Плохо.
— Ничего не получается, Сергей Иванович, не вам объяснять.
— Все это так, но...
— Что «но»? Продолжать терпеть? У меня тоже есть характер.
Тонкие губы его то вытягивались вперед, то сжимались в ниточку. Одну папиросу не докурил, бросил и тут же сунул в зубы другую.
— Не могу я с ней, понимаете? — сказал он, выдохнув густое облако дыма. — Не могу.
— Да я не уговариваю, — ответил Мельников. — Смотрите сами. — И, чтобы не разжигать больше человека, предложил: — Знаете что, пойдемте на стадион.
Степшин затушил папиросу и встал со скамейки.
Стадион уже был заполнен людьми. Его ровное зеленое поле, окаймленное желтой изгородью, густой акацией и молодыми тополями, напоминало гигантскую яркую чашу, поставленную на самом видном месте для обзора.
Когда комбат с заместителем подошли к главной арке, сюда подкатили две грузовые машины. Из первой выпрыгнул Фархетдинов, сдернул с головы фуражку, крикнул:
— Сергей Иванович, наше вам почтение!
Подбежав ближе, схватил Мельникова за руку:
— С наградой вас!.. Очень рад!.. Все рады!..
Возле беговых дорожек, у волейбольной и баскетбольной площадок спортсмены уже готовились к началу соревнований. В руках у судей мелькали красные флажки и белые финишные ленты.
День выдался на редкость тихий и не очень жаркий. Солнце светило будто сквозь тонкую сетку тумана. На мутноватом небе неподвижно стояло белое облако, чуть подсиненное в середине. На его фоне четко выделялся красный флаг, медленно развевавшийся на высоком древке.
Мельников шел мимо длинных, заполненных людьми скамеек. Солдаты и офицеры вставали с мест, козыряли. Он кивал головой. Его взгляд то и дело отыскивал знакомые лица. Вот сверкнул черными глазами Мирзоян. Рядом с ним стояли спокойный широкоскулый Джабаев, долговязый Груздев, маленький, как школьник, Зозуля. В стороне от них на траве сидел Бояркин, натягивая полосатые гетры и черные бутсы. Мельников сказал ему:
— Смотрите, старшина, не подкачайте. Фархетдинов привез команду, кажется, крепкую.
У самой трибуны Мельников увидел Нечаева. Он сидел на скамейке с маленькой Танечкой и помогал ей считать листья на ближней ветке молодого тополя. «Ну вот и подружились вроде, — подумал Мельников. — Но где же сама Ольга Борисовна?» Он осмотрел все соседние скамейки и не нашел ее. Потом вдруг услышал знакомый голос: «Сергей Иванович! Товарищ подполковник!» — повернулся и встретился лицом к лицу с Ольгой Борисовной.
— Уже не замечаете, — сказала она, шутливо изогнув брови.
Он улыбнулся:
— Извините.
Ее пушистые волосы были подвязаны зеленой лентой. Такого же цвета майка с белой полоской туго обтягивала грудь и плечи, отчего фигура казалась точеной. В глаза Мельникову бросилась милая, непринужденная простота, с какой Ольга Борисовна говорила, смеялась и двигала загорелыми руками.
Кто-то крикнул с волейбольной площадки:
— Ольга-а-а!
— Иду-у-у! — ответила она и побежала, поблескивая упругими икрами. «А я и не знал, что она увлекается спортом, — подумал Мельников. — Молодец». Он хотел подойти к Нечаеву, но тут появился Шатров и сообщил:
— Товарищ подполковник, приехал комдив.
Павлов уже сошел с машины и неторопливо шагал по центральной беговой дорожке. Навстречу ему спешил Жогин.
Вот они встретились. Полковник доложил о том, что все готово к началу соревнований.
Мельников постоял с минуту на месте, ожидая окончания доклада, и заторопился к трибуне. Павлов кивком головы подозвал его к себе и, протянув руку, сообщил:
— Вы знаете, какую весть я вам привез? Вызывают в Москву.
— Кого вызывают? — не понял Мельников.
— Вас.
— Зачем?
— Как зачем? Рукопись-то ваша в министерстве. Ну вот и вызывают. Значит, обратили внимание. Так что завтра катите.
— Слушаюсь, — сказал Мельников, еще не веря тому, что сообщил ему Павлов. В суете последних дней он совсем забыл о рукописи.
— Только смотрите, как бы вас там не взяли в полон, — сказал генерал, многозначительно прищурившись. — Это бывает.
Стоявший рядом Жогин сдвинул брови и отвернулся.
На стадионе тем временем все пришло в движение. По главным дорожкам ринулись вперед бегуны, передавая из рук в руки зеленые флажки — эстафету. Над веревочными сетками замелькали мячи. Солдаты, разделившись на группы, схватились за концы толстого каната и потянули, стараясь пересилить друг друга.
Белое облако по-прежнему висело в небе. Оно заметно увеличилось, синева в середине сделалась густой, тяжеловатой. Едва Мельников поднял глаза, посыпался дождь, частый, крупный, сверкающий. Пронизанные солнцем водяные струи в один миг повисли над стадионом, как длинные нити серебристой паутины.
«Не вовремя, — подумал Мельников. — Разгонит сейчас людей». Но уж очень приятно было смотреть на солнце и дождь, ощущать, как бегут по лицу и шее прохладные ручейки чистой воды.
Это был первый весенний дождь. Ему радовался не один Мельников, радовались все, кто был на стадионе. Радуясь, люди поднимали лица, вытягивали руки. Спортсмены еще быстрее устремились к финишу. Энергичнее взлетали вверх мячи.
2
Жогин нервничал. Все эти дни его мучила мысль: не взять ли у комдива обратно оформленные на Мельникова материалы. Но отступать от своей твердой линии не хотелось. Ждал, может, генерал сам заговорит с ним об этих материалах. Однако тот молчал. И это еще больше тяготило полковника.
Утром, придя в штаб, он вдруг подумал: «А что, если сослаться на Указ о награждении? Генерал поймет сразу».
