Ярослав Галан - Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы
Между немецкой армией и УПА уже давно существует договоренность о том, что УПА из своих рядов отдает в распоряжение армии Ф- и С-агентов.
Поэтому остается лишь познакомить охранную полицию с этими членами УПА».
Этого достаточно. Круг позора замкнулся, презренные националистические твари дошли до точки, с которой начали было свое блудливое путешествие. Отошли в безвозвратное прошлое надежды этих пройдох на «крупный выигрыш», испарились из их опьяневших от братской крови голов честолюбивые мечты о власти над Украиной. Бешеная, исступленная ненависть к украинскому народу; воспеваемая свыше двадцати лет в стихах их пиита Маланюка, толкнула их в ту же помойную яму, в которую скатились немецкие властители их душ и тел. В ту самую яму, в которой они родились и выросли и в которой их обучили ремеслу убийства, измены и провокации.
Кто-то мог бы спросить: как могут люди пасть так низко? Этот вопрос надо направить в фашистский Берлин, в эту гигантскую «малину» отбросов Общества и народа, людей без чести, без родины.
И даже не людей, а чего-то такого, чему на человеческом языке нет названия...
1945
МАМЕЛЮКИ
Если у вас была когда-нибудь возможность познакомиться поближе с желтоблакитной литераторской братией, вы ничему уже не будете удивляться.
Василь Софронов-Левицкий был некогда одним из драбантов[21] Донцова и вместе с этим провинциальным бомбастом [22] проповедовал нового фашистского гомункулуса — человека с характером, мечтами и безграничными желаниями... степного волка. В 1939 году волк Софронов появился одним из первых в клубе советских писателей, но уже в овечьей шкуре.
Носил ее недолго, точнее сказать: до 29 июня 1941 года. С этого дня волк снова стал волком и завыл на старый мотив.
Юра Шкрумеляк был также ярким экземпляром галицийского «куда пошлешь» ботокуда. До 1939 года он был одним из наиболее активных оплевывателей всего советского. С приходом во Львов Красной Армии Шкрумеляк моментально «перестроился», и теперь на толстеннейших конвертах с его стихами появились уже новые адреса: «Киев», «Харьков», «Москва». Художественный уровень этих стихов был точно такой же, как и во время польского владычества, такое же точно и содержание; новой была зато — советская на этот раз — терминология.
Но достаточно было появиться во Львове гитлеровцам, чтобы Шкрумеляк снова сменил шкуру. Теперь он благодарил за свое «освобождение» людоедов и их фюреров и призывал по радио украинских крестьян сдавать немцам контингент и идти в «дивизию СС-Галиция».
Правда, были среди львовских желтоблакитных литераторов и такие, что не взяли в советских издательствах ни одного рубля. Это те, кто уже в первые недели становления Советской власти на Западной Украине сочли за лучшее ходить без маски и подались в Краков на такие сладостные для них хлеба гестапо.
Поведение всей той компании во время немецкой оккупации — это особая и наиболее яркая страница книги бесчестья желтоблакитников.
В то время когда истерзанная, разграбленная, раненная в самое сердце гитлеровцами Украина стонала стоном, эта свора строчила поначалу рифмованные и нерифмованные дифирамбы в честь ее палача Гитлера...
В дни, когда во Львове не смолкали душераздирающие крики сжигаемых живьем людей, а в яневском лагере скрежетала машина для размола человеческих костей, желтоблакитные мамелюки Гитлера со спокойным сердцем писали и печатали:
Зеленеет дуб-дубочек,
Погодушка греет ниву,
Радуется мой сыночек,
Его долюшка счастлива...
(70.Шкрумеляк)
Приказы немецких губернаторов были для них наивысшим законом. Нужно было генерал-губернатору Франку навалиться на украинских крестьян, чтобы они сдавали ему хлеб? Одно слово, и борзописцы в тот же миг брались за перья.
Понадобилось Гитлеру украинское пушечное мясо,— купчинские и бабии и тут приходили ему на помощь, отдавая свой рифмотворческий запал комиссиям, которые вербовали банды янычар.
Все это делалось с угодливой улыбочкой Смердякова. В подобострастном усердии львовские «тирольцы востока» доходили до того, что печатали переводы «сочинений» немецких писак из национал-социалистской партии, любовно выбирая при этом стихи, которые проповедовали «дранг нах остен» и создание «храма великой Германии» на костях славянских народов, в том числе и украинского (стихотворение Т. Кернера «Призыв» в переводе С. Городинского).
Не остался позади городинских другой энтузиаст «третьего рейха» — Б. Державин. Этот нашел объект для своих псалмов в особе известного когда-то немецкого лирика Стефана Георге, который на склоне своих дней решил променять перо на... собачий хвост. Б. Державин с умилением ревностного лакея поглядывает, как Георге виляет хвостом перед этим своим фюрером и, услужливо переведя образчик горе-лирики, называет ее «пафосом и культом совершенства»...
Б. Державин — это один из небольшой группки профессиональных изменников типа А. Любченко. Над этими отростками неопетлюровщины судьба жестоко поиздевалась: они прошли тот же самый путь, как и их предшественники в 1920 году. Если они и не свили себе нигде гнездышка и должны были бежать вместе с гестаповцами все дальше и дальше на запад, в темный немецкий тупик, то это уже не их вина... Но, пребывая во Львове, они делали все возможное, чтобы поддержать на Украине гитлеровский «новый порядок», и в этой каиновой работе Державины, любченки, осмачки и гай-головки ни капли не уступали своим львовским побратимам.
Беспринципность? Ни в коей мере! У всех у них есть свой принцип: он был, есть и будет до самой их смерти. Этот принцип — измена, перманентная измена, измена своему народу.
Шкрумеляки и городинские не вылупились из яиц случайной курицы. Нет, они — продукт старого, солидного немецкого инкубатора.
В 1848 году они помогали Меттерниху душить революцию; в 1914 году эти «тирольцы востока» плевками и каменьями встречали украинских крестьян, тысячи украинских крестьян, которых гнали австрийцы на виселицу. Верноподданническим чувствам шкрумеляков и городинских не было тогда ни границ, ни конца. Эти периферийные трубадуры немецкого империализма в лакейском экстазе создали даже нечто по образцу легионов и, соединив австрийский мундир с шапкой-мазепкой, претендовали на роль конквистадоров, которые должны были добывать для скипетра Габсбургов всю Украину — от Одессы до Харькова.
Наука императорско-королевских губернаторов и министров не пошла в лес. Наиболее верные из верных остались ими даже тогда, когда... не было уже кому быть верным, потому что и Вена и Берлин были выведены из строя. Попросив у наместника несуществующей уже монархии позволения на переворот, они перекрасили черно-желтые вывески на сине-желтые и под этими вывесками силились сделать из Галиции резерв бывшей Австрийской империи с теми самыми законами, которые существовали и при Франце Иосифе, с теми же офицерами-немцами, с теми же жандармами, с теми же польскими помещиками и с теми же украинскими Иванами без роду и без земли.
Подобрав себе генералов и полковников с благозвучными «украинскими» фамилиями, как например, Цириц, они решили продолжать политику вильгельмовского генерала Гофмана и на смену гарнизонам разгромленной Австро-Германии послали на Украину свои войска. Те самые войска, которые должны были оборонять от армии Пилсудского Львов, Станислав и бориславскую нефть.
Когда же из этого ничего не вышло и генерал Цириц на белом коне ни в Москву, ни в Киев не въехал, галицийские мамелюки немецких кандидатов в наполеоны — в связи с непригодностью в то время берлинского хозяина — обратили свои взоры на Варшаву и с песней «Довольно, лях проклятый...» открыли этому же ляху путь на Киев.
После карантина в польских концлагерях мамелюки возвратились в насиженные гнезда и, устроившись удобно на старых перинах, замурлыкали традиционные песни: «Мир вам, братья, всем приносим...» Всем, за исключением украинского и русского народов, которым мамелюки объявили войну не на живот, а на смерть.
Не следует думать, что любовь мамелюков к Варшаве была сердечной. Их тактика была такой же, что и немецкого меньшинства в Польше: тактика спокойного выжидания, пока прусский ястреб снова обрастет перьями, навострит свой клюв и бросится на Восток через труп Польши на Киев, Харьков, Донбасс.
