Моченые яблоки - Магда Иосифовна Алексеева
Сейчас, уходя в слезах с Марсова поля, вспомнила почему-то давний разговор с Олегом о том, неудачница ли она, и рассердилась на себя: дура, вот ты кто. Прошляпила все на свете и ноет: «Ах, я неудачница!»
На самом деле она знала, что ничего не прошляпила, не так все это называется, но, чтобы успокоиться и вернуться домой с веселым лицом, надо — лучший способ! — рассердиться на себя.
Тетки в городе не было. Выйдя на пенсию, она теперь по полгода жила в деревне, в доме, который остался за Лидой после смерти матери, возилась там на огороде, даже кур завела. Олег, когда тетка уехала, затеял ремонт. После возвращения Лиды из роддома сказал ей:
— Теперь все. Теперь я живу и никуда не ухожу, и мне твои настроения вот здесь.
Он провел рукой по горлу. Лида промолчала. Пусть живет. Во-первых, нет сил возражать, во-вторых, одной еще хуже.
Дома ее ждал сюрприз. Да какой! Игорь Машков.
— А я в отпуск приехал. Дай, думаю, зайду — сто лет не виделись. Ну, как ты? — говорил он, вглядываясь в Лидино радостно плачущее лицо. (Как только увидела Машкова — заплакала, видно, не все слезы выплакала на Марсовом поле.)
— Игорь, я так рада тебе, так рада! — говорила она, хлопоча вокруг стола, бегая от буфета в кухню и обратно.
— Да сядь ты! Мы с твоим Олегом, пока тебя ждали, уже закусили. Успокойся.
— Ужас, — говорила Лида, убирая со стола остатки вареной колбасы на серой оберточной бумаге. Через полчаса на белой скатерти стояли тарелки, чашки. Олег уже сгонял в магазин и теперь открывал какие-то банки, которые Лида вытаскивала из холодильника.
— Ну, со свиданьицем! — сказал Машков, когда наконец расселись. — Рассказывай!
— Нет, это ты рассказывай! — запротестовала Лида.
— А что мне рассказывать! У меня вулканы да вулканы.
— А у меня закройный да закройный, — засмеялась Лида.
— Видишь, какие мы, оказывается, стабильные люди. Стабильность — признак мудрости.
— Ну, вот еще! По-моему, наоборот. Что хорошего, когда каждый день одно и то же? — возразила Лида.
— Как это, одно и то же? Вовсе нет. Постижение — вот что прибавляет день. А предела постижению нет. — Игорь повернулся к Олегу: — Ты согласен со мной?
Они уже были на «ты» и вообще так, будто знали друг друга еще в той жизни, в которой Олега и не было, а были Лида, Игорь, Мила, Виктор, Наталья Максимовна.
— Какое время было? Правда, Игорь? — грустно спросила Лида.
— Времена не выбирают, в них живут и умирают, — тотчас же отозвался Машков.
Потом говорили о любви, о счастье. «А ты счастлив?» — спросила Лида. «Конечно, — серьезно ответил Машков. — А ты разве нет!» «Ну, это сложный вопрос», — сказала Лида, взглянув на Олега.
Машков тоже посмотрел на Олега и сказал, обращаясь к нему:
— У этого сложного вопроса есть, конечно, множество сложных ответов, но среди них существует и простой: вот я иду утром на работу и знаю, что, если не приду, там без меня все посыплется к чертовой матери.
— Игорь, а кто это написал: «И ты поднимешься ко мне со дна стихов моих»? — спросила вдруг Лида.
— Ого! Помнишь? — обрадовался Машков. — Это ранний Тихонов.
— Как это — ранний?
Он объяснил. Потом вспоминали Милу и Виктора, помянули и Наталью Максимовну, чтоб земля пухом…
Когда-то Лида думала, что у нее с Маратом будет такая жизнь, как у Милы с Виктором: веселая, открытая, прекрасная.
— Ты старайся, чтобы у тебя была умная жизнь, — говорила Лиде Наталья Максимовна.
— Что значит — умная? — спрашивала Лида.
— Никому не завидуй, ни на кого не злись попусту, не трать себя по пустякам — вот это и будет умно…
Когда Машков стал прощаться, Лида сказала:
— Я провожу тебя до автобуса.
Они вышли во двор, и Машков помахал Олегу, смотревшему на них из окна.
— А ты знаешь, он хороший мужик, — сказал Игорь, беря Лиду под руку, — без подделки.
На совещании у директора к Чичагину подсел зам по снабжению и, пока все с шумом рассаживались, сказал ему негромко:
— Как насчет баньки?
Чичагин не успел ничего ответить: совещание началось. Зам по снабжению заговорщицки подмигнул и написал на листке блокнота: «После совещания. А?»
Чичагин знал, что на фабричном стадионе года два назад выстроили сауну, она вскоре сделалась знаменитой, и приглашение в нее было неким знаком заслуг: приглашались только нужные люди. Марат Васильевич, хоть и был всегда немалым человеком в городе, приглашения не дождался. Теперь же его звали уже не на правах именитого гостя, а по-свойски, как одного из хозяев.
«Пойти, что ли? — подумал он. — Надо посмотреть, что они там соорудили».
Соорудили прекрасно. Разве что в Прибалтике Чичагину приходилось такое видеть. Роскоши особой вроде бы и нет, но все отменно и со вкусом.
Компания собралась небольшая: кроме Чичагина и зама по снабжению был еще зам по общим вопросам, директор стадиона и Левка Курилов, с которым когда-то вместе работали в горкоме комсомола — Лев Георгиевич Курилов, помощник начальника.
Так всегда говорили: помощник начальника, начальник сказал, докладная для начальника. Имя начальника не называлось — подразумевалось. Левка Курилов долгое время держал Марата за приятеля, потом заважничал, стал водить дружбу с людьми повыше. Чичагин не набивался — нет так нет, он вообще ни к кому никогда не набивался ни в друзья, ни в зятья.
Когда-то женился на Таньке Барановой сгоряча и сдуру. Показалось, что не жениться нельзя после того, как все видели, что он ходил ночью к ней в палатку. Поехали целой бригадой в спортивный лагерь разбираться с ЧП (двое ребят напились и подрались), и уже в «уазике» случайно, но очень близко оказались рядом С Танькой. «Уазик» кидало на ухабах, когда свернули с шоссе, и Танькины руки все время хватались за Марата, а горячее бедро просто жгло его через брюки.
Странно, он все время помнил, что любит Лиду Михайлову, у них все еще только начиналось, все время помнил, что любит, но руки сами собой делали свое дело, и ночью он пришел к ней в палатку, и на другую ночь тоже, и на третью.
Дело, конечно, не в том, что, женившись на Таньке, он потерял Лиду, — на Лиде он вряд ли когда-нибудь женился бы, дело в том, что, женившись на Таньке, он упустил сразу столько возможностей! Вот Левка не упустил, он женился гораздо позже
