Осенью в нашем квартале - Иосиф Борисович Богуславский
Потом шаги за моей спиной участились снова. И я снова не оглянулся. Мимо пронеслись три парня. Я перешел на другую сторону. И только тогда повернул голову. Белый, белый снег. Тихо. Мягко курятся дымки. Поскрипывает заснеженный настил. Пять пар ног торопливо удаляются в темноту.
«Трус и подонок, — думаю я о себе и снова пересекаю улицу. — Будь что будет, но если те трое что-нибудь позволят себе, я вмешаюсь. Точно, вмешаюсь…» — повторяю я вслух. Просто я хочу убедить себя в этом и слабо, по-черепашьи, ускоряю шаги. От девчонок меня отделяет приличное расстояние. Остановился я внезапно. В сердце что-то кольнуло. На лбу выступил пот. Я хочу сделать хоть один шаг. Еще хоть один шаг вперед… И не могу. Я увидел, как из-за угла, на перекрестке, прямо на девчонок вынырнул четвертый, большой, сутулый, с медвежьей походкой. Девчонки прижались к дому с закрытыми ставнями, руками прикрыли глаза, а головы втянули в меховые воротнички.
Разрядка случилась неожиданно. Я не успеваю понять, отчего и как, но четвертый лежит в снегу. Я вижу только, как трое подняли его, дали ему подзатылину, и он, бормоча что-то невнятное, заковылял на другую сторону улицы.
И все. Впереди меня нет темноты и ужаса. Впереди просто смеются. Девчонки плывут по заснеженной улице, парни бредут эскортом, строгим и неприступным. Расстались они у дома с большими темными воротами. Девчонки на прощание протягивают парням руки. Они не боятся, что разбудят улицу. Смех у них легкий, как падающий снег. Потом девочки скрылись в воротах дома. Как будто их никогда и не было. А парни возвращаются. Они проходят мимо меня. Я улавливаю обрывки фраз.
— Зря изгалялись… Понапридумывали…
— Чего ты? Про полбанки точно, — оправдывается парень с челкой. — Именины ж были…
Я долго смотрю им вслед. Они падают в сугробы, толкаются, барахтаются. И мне уже кажется, что они не идут, а перекатываются большим серым комом. Все перемешалось в нем: смех, шутки, снег и шубы. Перемешалось и укатилось за угол, оставив за собой тишину из лунного света и белого, белого снега.
Молчит улица. Дымков над домами становится меньше, как и огней в окнах.
«Наверно, — думаю я, — печи протопились, Сапоговаляльная засыпает…»
Мне расхотелось идти в гостиницу. Я бреду по скрипящему настилу. Улица обрывается через два квартала. Там каменные дома и много света. Но не такой белый снег и ни одного дымка…
Я прохожу кварталы (их здесь называют порядками) и снова возвращаюсь. В сущности, она очень милая, эта Сапоговаляльная улица. Люди устали и спят. Пропала в тучах луна. Только снег решетит и решетит над желтым трудягой фонарем. Ни души. Даже тот, четвертый, растаял. Доковылял-таки, до дома. Чудные они, подвыпившие. А парни явно перестарались.
«Кто же это наговорил мне про Сапоговаляльную? — думаю я. — А, тот маленький, черненький, из Верхней Пышмы. Наверное, и про убийство что-то напутал».
Я прохожу мимо афиши в начале улицы. «Доктора Калюжного» уже сняли. Завтра в клубе будет другая картина. Я подумал, что хорошо сделал, раз не послушался и все-таки посмотрел фильм. Когда я теперь его увижу. Но об этом я снова думаю просто так, чтобы отвлечься и не думать совсем о другом. Например, о том, что все время мечтал совершить что-нибудь очень героическое. Да вот как-то ни разу не подвертывалось случая…
В гостинице все уже спят. В номере накурено, на столе валяется разбросанное домино. Я тихо, не зажигая света, раздеваюсь и ложусь.
«Не подвертывалось случая…», — продолжает щемить сердце.
Мой сосед по койке все-таки проснулся и спросил, понравился ли мне «Калюжный». Я молчу. Я ничего не могу говорить.
— Да, конечно, — сказал сосед и отвернулся. Чудак, он, наверное, подумал, что я просто боюсь разбудить кого-нибудь из спящих в нашей комнате.
НЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ, СВЕТКА!
Нам с Витькой повезло: в первый же год после строительного училища — путевки на Кавказ! Очень здорово!
Ехало нас из Сибири человек двадцать. В Москве присоединились двое — Ян из Прибалтики и Светка, волжанка.
Светка училась в техникуме. Характер у нее такой — вся настежь! Как створки окна, когда ветер! Несерьезная, все время смеялась. Мы думали: почему? Счастья в ней много? Думали, а не спрашивали. Просто радовались, что она, такая, — рядом.
Автобус нес нас от турбазы к турбазе. Было высокое солнце. Нас провожали облака в небе, звон горных речек и Светкин смех. И еще песенка Яна. Даже не песенка, а просто припев: бэля-бэля-бэля, бэля-бэля-бэля… Что такое «бэля-бэля», никто не знал. Не знал, кажется, и Ян. Где-то услышал, вот и пел. Получалось у него звучно, и все с этим мирились. Наверное, потому, что это нравилось Светке. Был Ян красивый и стройный. Нам немного было жалко, что он нравится Светке. Люди они совсем разные. Светку все удивляло. А Ян смотрел на горы и посвистывал. Мелькнет старинная сторожевая башня — куча фотоаппаратов на прицел! Щелк — и снова рулит машина. Светка и все мы — удивление, а Ян — снисходительная улыбка.
— Не воображай, здорово же! — скажет кто-нибудь.
— Что? — ухмыльнется Ян. — «Сигнал» Полетаева — вот что здорово. Скво-Велли — здорово. Город Бразил — здорово, и еще музей Гуггенхейма…
Мы молчим. Потому что не читали Полетаева, не были в Скво-Велли и не знаем, кто такой Гуггенхейм. Разбуди нас ночью и спроси, кто придумал кронциркуль или метод двойной кладки — это пожалуйста. А про Гуггенхейма нам в училище не рассказывали. Кавказ казался сказкой. А Скво-Велли… Мы же там не были. Хорошо Яну — он член какой-то сборной. Бывал за границей. У него блуза из цветов радуги. А еще удивительнее — значки. Он утверждает олимпийские. Может, и правда. Мы прикасались к ним, как к невиданным сокровищам.
А Ян смеялся:
— Вы наивны, старики, как дети. — И начинал свистеть.
Мы опускали головы. Было это, наверное, очень смешно. Иначе почему бы так заливалась Светка? Мы только думали, что она ведь тоже не бывала в Скво-Велли… Зачем же так радоваться?
Наверно, в эти трудные для нас минуты мимо пролетало самое красивое. И тогда мы спохватывались. Задирали головы вверх. И снова нам все казалось прекрасным: бездонная синь неба, снеговые шапки и Светкин смех.
Ян умел здорово острить и все время смешил Светку.
А мы с Витькой ничем не выделялись. Даже мечты у нас были одинаковые, как фотоаппараты «Смена», купленные с первой получки.
Вот построить бы самый красивый дом на свете. Чтоб было в нем солнца, как в лучезарном море. И увидела
