Расссказы разных лет - Лев Маркович Вайсенберг
К оросительному бассейну примыкал второй, маленький цементный бассейн, в котором Гаджи Гусейн разводил для продажи золотых рыбок. Саяра любила, поджав ноги, сидеть на толстой стене бассейна и, бросая крошки, наблюдать, как сверкают золотисто-красные спинки пленниц Гаджи Гусейна. Ей было больно видеть, как он своими большими руками хватал рыбок, клал их в банку и увозил в город. Она утешалась своим любимцем — павлином, бродившим по саду, распускавшим и собиравшим свой яркий хвост.
Внутри ограды раскрылась перед Саярой неприглядная тайна рождения.
Саяра видела, как, завернув в одеяло, катали вторую мачеху, затем заставляли прыгать через огонь, ползти между ног ослицы. Широко раскрыв глаза, Саяра наблюдала, как измученная роженица лежала на кирпичном полу, не шевелясь, и как женщины дергали ее за уши, щипали, лили холодную воду на голову и.живот. Саяра дрожала от ужаса, слыша, как Гаджи Гусейн с крыши стрелял из револьвера, дабы отпугнуть шайтана, не терпящего появления на свет нового правоверного. Ока слышала писк новорожденной, шевелившейся на полу, в луже крови, и слова женщин, утешавших роженицу:
— Не унывай, аллах еще пошлет тебе мальчика!
Аллах был, видимо, милостив, ибо мачеха родила двойню, и второй ребенок был мальчик. Когда он появился на свет, все женщины затараторили:
— Аллах послал превеликую радость, да будет благословенно имя его!
И сразу все принялись целовать и ласкать мальчика, заботливо запеленали его, повесили на колыбель амулеты против дурного глаза. А сестренка еще долго лежала на полу и жалобно пищала.
Саяру приставили няней к близнецам. Она с интересом приглядывалась к крохотным, сморщенным личикам, распознавала в лице девочки черты второй мачехи, а в мальчике — черты отца. Девочка была спокойна и лишь забавно вздрагивала во сне, точно желая отогнать от себя что-то дурное, а мальчик был неугомонно криклив и дрыгал ножками, отбрасывая одеяло. Это казалось няне тем более странным, что люлька у брата была несравненно красивее, чем у сестры: она была обвешана амулетами и полна игрушек, которыми сама няня не прочь была позабавиться.
Когда мальчик подрос, он стал бить Саяру кулачком по лицу, царапал ей щеки, тыкал в глаза пальцами. Саяра жаловалась Биби-Ханум.
— У сестры, бранящей брата, отсохнет язык, — отвечала Биби-Ханум и прогоняла от себя Саяру.
Особенно было обидно Саяре, когда Гаджи Гусейн нежно брал мальчика на руки и позволял теребить свои густые усы. Гаджи Гусейн никогда не брал на руки дочерей, ибо не подобает мужчине возиться с ними. Видя однажды, как ласкает Гаджи Гусейн мальчика, Саяра убежала в дальний угол сада и, обняв ствол айвы, горько заплакала:
— Я хочу быть мальчиком!
Однажды, работая в огороде, Саяра услышала пронзительный крик со стороны дома. Она обернулась и увидела свою старшую сестру Пикя, мечущуюся на терраске. Огонь и дым исходили от одежды Пикя. Саяра выронила мотыгу и, подбежав к дому, увидела, что женщины неизвестно зачем набрасывают на Пикя ковры и одеяла.
Став старше, Саяра поняла всё, что произошло с Пикя. Еще в колыбели Пикя была обручена с Ага Бабой. Он и в ту давнюю пору был не молод и к тому же дурен собой, но он предложил Гаджи Гусейну десять золотых десятирублевок, два больших ковра, и устройство свадебного торжества на всё селение. Гаджи Гусейн давно мечтал породниться с богачом Ага Бабой и стать у него в доме первым человеком, вызывать почтение у сельчан. И он согласился отдать в жены Ага Бабе сбою дочь Пикя, когда той исполнится тринадцать лет. Но Пикя, когда пришло время, не захотела идти за Ага Бабу. И так как Гаджи Гусейн неволил и угрожал Пикя, она поступила так, как нередко поступают в этих краях доведенные до отчаяния женщины: облилась керосином и подожгла себя.
Когда Саяра увидела горевшую Пикя, она так перепугалась, что руки у нее стали дрожать и она сразу лишилась голоса. Со временем, правда, голос восстановился, но заикание осталось у Саяры на всю жизнь. Особенно сильно она заикалась, когда волновалась.
Мертвой Пикя завязали глаза, стянули платком челюсти и покрыли чадрой — той самой, которой Пикя надлежало, по выходе замуж, скрывать себя от людей. Всю ночь горела лампа, и мулла читал молитвы возле покойницы. Когда же наступило утро, мулла поднялся на крышу и монотонным голосом провозгласил, что умерла Пикя, дочь Гаджи Гусейна.
— Слава аллаху, что потеряли девочку, а не мальчика, — громко сказал Гаджи Гусейн, точно в ответ мулле, и сердце Саяры болезненно сжалось.
И всё же вокруг мертвой Пикя немало было хлопот, слёз и печали.
В уши покойнице положили комочки хлопка, чтоб ей не услышать неподобающих слов земной суеты, а мойщицы-плакальщицы тщательно омыли мертвое тело; старшая из них опускала костлявую руку в котелок, озабоченно пробуя, не горяча ли вода для омовения, ибо не должно причинять боль покойнице. Со всех концов селения собрались родственники и наблюдали, как женщины-домочадцы бьют себя в грудь, царапают крашеными ногтями лицо, рвут на себе волосы. И вместо свадебных развлечений, которые сулило сельчанам замужество Пикя и которых они так ждали, были похороны. На головах женщины несли медные блюда с печеньем и халвой из пшеничной муки с медом, и всё, что лежало на блюдах, было роздано присутствующим, чтобы умерить печаль.
Тело Пикя понесли на старое кладбище на холме, и Саяра, не желая расставаться с тем, что еще так недавно было ее сестрой, незаметно выскользнула за ворота. Следуя в отдалении за гробом, словно чужая, она поднялась на кладбищенский холм. Впервые в жизни увидела Саяра широкий желтеющий берег и синие воды моря, сходящиеся с небесами, и серую степь за холмом, и далекие горы. Она разглядывала надгробные памятники — в виде каменных ящиков с затейливыми резными узорами и в виде простых придорожных камней, — те самые памятники, на долговечность и крепость которых ссылался Гаджи Гусейн, расхваливая свою ограду.
Пикя уложили в землю на правый бок, лицом к югу, в сторону, где похоронен пророк, и засыпали серым песком. Северный ветер дул над холмом, вздымал черные покрывала женщин, как паруса.
С этой поры Саяра стала избегать людей: говорить заикаясь ей было стыдно и трудно. Она молча работала на