В тени аллей - Петр Сосновский

Зинаиды, ее сестры, да и брата: ― он жил в Щурово, после женитьбы работал шофером и возил директора совхоза, ― по жизни были теплыми. Они уважали моего родителя. Я помню, что, когда у нас не было бани, баба Гаша позволяла нам пользоваться своей с условием: топить ее должен был отец и никто другой. Возможно, другим не доверяла. Я думаю, что, соседка, наверняка желала видеть его своим зятем. Однако, неожиданно двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года разразилась война. Она изменила, ― поломала судьбы многих наших людей. В мире творилось страшное, несусветное ― описать невозможно, да я и не буду этого делать, хотя бы по причине того, что родился несколько позже всех этих событий.

У меня мало информации, да и спросить уже не у кого ― близкие мне люди умерли. Надежда лишь только на память. Я, садясь за компьютер, напрягаю свои мозги, сопоставляя события и факты что-то домысливаю, находя нужные слова, продолжаю развивать сюжет. Порой мне кажется, что я блуждаю по тенистым аллеям старинного Щуровского парка. Мне интересно, каким образом могла встретиться с подростком Володей девушка из поселка Вариново ― Надя ― моя мать и изменить историю его жизни. Из слов родительницы: она его знала еще до войны, видела мельком то в магазине, то на Большой улице у школы. Девушка после окончания у себя в поселке «началки», мечтая в будущем пойти учиться на фельдшера, доучивалась в Щурово. Ей необходим был аттестат за семь классов.

Надя знакома с Володей за руку не была, да и необходимости в знакомстве тогда не видела, хотя однажды, столкнувшись с ним, задержала на парне взгляд. Это из-за его, сказанных с иронией слов: «Сапожки, наверняка, у еврея шила, ― затем он сделал паузу и, неожиданно громко заявил: ― А я бы лучше пошил». ― Нет, не пошил бы он, лучше ― обманул.

Я помню, как однажды жена дядьки Максима ― тетка Ариша похвасталась перед матерью и другими женщинами, шедевром своего мужа ― отменными сапожками. Обувь идеально сидела у нее на ноге. Отец это тоже заметил, и с завистью буркнув: «я тоже могу» ― сшил. Однако они отличались. У отца не было времени самому выделать кожу: та, которую он сумел приобрести на базаре, оказалась несколько толще, и оттого качество обуви было другим.

Мать в них сходила раз-другой в центр, покрутилась перед подругами, а затем по настоянию отца сняла обувь и забросила в угол. Очень уж они отличались от Аришиных: не имели того шика. Да оно и понятно, хотя учитель у отца был хорош, но не было той практики: война и служба в армии забрала целых семь лет, а еще для того, чтобы построиться он был вынужден переквалифицироваться. Отец, зарабатывал большие деньги, гоняя на луга по договору людских коров, к инструментам почти не притрагивался, пользовался ими лишь при случае, когда требовался ремонт обуви домочадцам, а еще в тяжелые времена. Это бывало по весне, когда заканчивались приготовленные на зиму впрок запасы и есть было нечего, снимать деньги со сберкнижки, для того чтобы сходить в магазин за хлебом мать не давала и тогда отец принимался за работу. Он, накидывал на себя подаренный еще в годы ученичества двоюродным братом Максимом специальный фартук, и что-то мурлыча себе под нос, подшивал соседям кому сапоги, кому валенки. Из-за бедности отбоя от людей, приносивших отцу на починку изношенную обувь, не было.

Мне нетрудно представить как молодой парень Володя, окончив работу и выйдя за пределы длинного, что та колбаса, здания артели, сразу же направлялся в парк и шел домой через него. Там, в тени аллей могла, будто случайно появляться и его возлюбленная ― Зина, но никак не Надя. У нее не было времени гулять в парке. Незадолго до войны у девушки от воспаления легких умер брат и ей, пришлось взять на себя заботы о младших сестрах, едва заканчивались занятия, она торопилась домой ― в поселок Вариново. Выбравшись из Щурово, девушка для сохранения обуви тут же снимала ее и шла босой. А это три километра пути пехом по шоссе, выложенным мелким камнем.

Я не бродил в парке со своей Зазнобой ― соседкой Надей. Я расстался с нею сразу же после призыва в армию, и после долгое время с девушкой не виделся, ― не было в том необходимости. Не знаю, какими бы стали наши отношения встрется она мне во время краткосрочного отпуска, когда я однажды прибыл летом на побывку. Не приехала она тогда в Щурово. Мать Нади, увидев меня случайно на улице сообщила, что дочь завалила экзамены в медицинский институт (выходит зря в детстве экспериментировала, ― резала лягушек), чтобы не возвращаться домой, она пошла на стройку, ее очень привлекли слова прораба: «Три года поработаешь, выскочишь замуж, ― вы девушки такие, ― и получишь от строительного управления свой угол. Поди, плохо!». ― Не знаю, возможно, Надя рассчитывала привезти меня к себе на квартиру. Однако я не захотел стать ее примаком, так как на тот момент к женитьбе не был готов. В столицу меня никто не тащил, приехал самостоятельно, было куда. В Москве жила моя тетка ― сестра матери. Одно время и моя родительница после войны успешно работала, правда, недолго на одном из крупных предприятий столицы. Но, не выдержав карточной системы снабжения ― полуголодного пребывания, вернулась домой. Этот ее возврат на родину позволил возобновить знакомство с демобилизовавшимся на тот момент бравым солдатом Володей. Что еще я бы сказал о себе: у меня не было желания возобновлять свои отношения с Надей. А все по причине того, что я еще таская портфель в школу, там, на танцплощадке вбил себе в голову ― мы неровня. Не мог я так уверенно и страстно ее поцеловать как парень с Криуши, обозвавший меня «сопляком». Я боялся перед девушкой опозориться. А вот закрутить роман с ее подругой Наташей для меня было намного проще. Она оказалась более упертой: ради мечты подолгу вечерами сидела над учебниками. Год работы на стройке для нее не пропал даром: стаж был полезен при поступлении в ВУЗ. Девушка горела желанием снова попытать свое счастье. Я с нею провел все десять дней отпуска. Время тогда было жаркое. Мы ходили купаться на речку. Никаких «обжиманий» у нас не было. Однако Наташа смотрела такими искрящимися глазами, что это меня тогда зацепило.