Туманная страна Паляваам - Николай Петрович Балаев
— Эх, жаль, погода подвела и попал я к шапочному разбору, — вздохнул Сергей. — Кроме как на канавах, нигде не успел побывать.
— А чем ты там занимался? — спросил Федор.
— Документировать помогал. Одну даже сам всю обработал, прораб посмотрел, сказал — неплохо.
— Вот отучишься и давай сюда.
— Так ясно… — Сергей минуту шел молча, потом засмеялся. — А ведь я никогда, ну, ни разу в школе не подумал, чтобы в геологию пойти. Мать все напевала про педагогический, а я вообще ни о чем не думал. Это меня сосед потянул в геологию… Старше он на два года, чуть не с первого класса книжки геологические читал, а когда поступил, ну, прямо места не находил от радости. Вот и уговорил меня… Он-то скоро оканчивает, практиковался на Памире, туда, говорит, и работать поеду. А мне кажется, тут лучше. Дома охали: куда едешь, там снег, да лед, да белый медведь. А тут, смотрите…
Часа через два долина стала расширяться, осыпи сменились невысокими увалами и наконец за одним из них открылась ровная тундра. Неисчислимое множество озерков сверкало в лучах солнца, словно какой-то щедрый человек рассыпал по желто-красной скатерти горсти драгоценных камней.
Далеко над тундрой, чуть влево, торчала темным пузырем одинокая сопка. Древний мастер, создававший этот уголок планеты, наверняка знал живительную силу асимметрии.
В распадках той сопки брал начало Кружевной и уходил влево, огибая горный кряж, у края которого стояли сейчас Федор и Сергей. Ясный здесь тоже поворачивал и вдоль отрогов кряжа добирался до Кружевного.
— Еще километров десять, — сказал Федор. — До вечера придем.
— Только перекурить не мешает, — сказал Сергей.
— Безусловно. И чаек пятиминутный сообразим.
Дальше они опять шли по берегу Ясного и на месте его впадения в Кружевной оказались перед сумерками.
— Как олени. — Сергей повалился на чисто отмытую береговую гальку. — Многовато без привычки за один день. Километров пятьдесят отмахали!
— Тридцать, — сказал Федор.
— Да что вы? А я уж думал… Ух! Палатку ставить будем?
— Ставь, а я пройдусь по речке, пока не стемнело.
Прихватив лоток и лопату, Федор медленно пошел вверх по Кружевному. На ровной тундре ручей делал невероятные петли, оттого Кружевным и назвали.
Нагнувшись, Федор набросал в лоток песка, зашел в ручей и отмыл пробу. Потом снял бинокль, перевернул его и приблизил окуляр к шлиху. Шлих почти целиком состоял из железистых соединений. Федор долго разглядывал его. Стальным блеском отливали четырехгранные пирамидки арсенопирита, искрились ярко-желтые зерна халькопирита, красные, малиновые, красно-желтые гранаты. Железистые соединения, спутники золота… А вон и оно само. В ложбинке лотка тускло поблескивало несколько еле видных чешуек…
За спиной грохнул выстрел и следом раздался восторженный вопль Сергея:
— Э-ге-гей!
Не промазал…
Да… Вот так же и прошлый раз: вели, вели эти блестки, а потом хлоп — и нет их. Корова языком слизнула…
Когда Федор вернулся к стоянке, над костром уже шипела крупная тушка серой тундровой утки. Жир капал на угли и горел синим пламенем.
— Ловко я ее срезал! — похвалился Сергей. — Влет! Так в землю и саданула — все кругом задрожало. Минут через пять будет готова.
— Смотри, раздобреешь в тундре, как кот, — усмехнулся Федор.
— А что? — Сергей, согнув длинные руки, похлопал себя по бокам. — Вот приеду, и будет на курсе наглядная агитация в пользу Чукотки.
Разбудил Федора нудный тягучий шорох. Как будто на крыше палатки сидела унылая осенняя мышь и меланхолично скребла лапкой, вспоминая ужасы прошлогодней зимы.
Дождь, тоскливо подумал Федор. Вот и осень кончается, и хорошо, если будет только дождь. Ну что ж, надо вставать.
Серые завесы скрыли горный кряж, небо и одинокую сопку в верховьях Кружевного. Не то дождь, не то туман висел в воздухе — самое паршивое явление Севера. От обычного дождя можно укрыться под любым навесом, даже плащом, от этого нет укрытия. Где бы ты ни прятался, чувствуешь себя так, словно обложен мокрой ватой.
— Ад! — коротко сказал Сергей.
После завтрака они закатали кукули в палатку и пошли по Кружевному, срезая бесчисленные петли. Федор часто брал пробы, и в каждом шлихе тускло светились золотинки. Сергей вначале с любопытством заглядывал в лоток, но с полудня нахохлился и молча шагал сзади, молча работал лопатой, когда останавливались. В сущности, тут можно было не брать пробы, вся эта часть Кружевного была хороша отработана в июле, но Федор искал какую-нибудь зацепку, которая сможет хоть что-то прояснить, когда они выйдут к району, сложенному вулканогенными породами. Зацепок не было. Кружевной являл пример классического пути, ведущего к золотой россыпи: вверх по ручью с каждой пробой золота становилось все больше. По всем канонам ближе к верховьям или в самых верховьях должна открыться россыпь. Но летом он ее не нашел. И близко не было.
Туман чуть приподнялся, открыв видимость метров на пятьсот. Капли дождя стали крупнее и туго забарабанили по спинам и рюкзакам.
— Дом по такой погоде на месте стоять должен, а не висеть за плечами, — сказал Сергей. — Промочим кукули, Федор Васильевич.
— Да, — согласился Федор. — Давай располагаться, тут совсем рядом.
В кустарнике на берегу они выбрали маленькую прогалину, поставили палатку, запихнули в нее вещи и пошли дальше, прихватив лотки и лопаты. В такую погоду единственное спасение — сухой и теплый ночлег.
Обратно, к палатке, они пришли поздно, мокрые насквозь. Пока собирали плавник на костер, потянул сырой ветер. Федор глянул на компас — ветер шел с севера. Значит, завтра-послезавтра надо ждать снег. В сентябре северный ветер устойчив.
Дождь перестал. Кое-где в сивой мути образовались провалы, и оттуда на землю глянули тусклые звезды. Ветер усиливался, влага в нем быстро исчезала.
Костер развели большой и начали торопливо раздеваться, развешивая одежду вокруг огня на кусты.
— Даже кости промокли, — стуча зубами, сказал Сергей. — Ну и жизнь наступила. А ведь действительно — север есть север, как ни крути.
— Ничего, сейчас ужин, чайку попьем и в мешки — там мир сразу становится иным, покладистым. Благодать там… Ты вот что — давай ныряй сразу, грейся.
— А чай кто будет ставить, Федор Васильевич?
— Поставлю, я вроде не особенно продрог, — Федор незаметно поежился. Ну и холодина! Хотя и привычка, но все же… А он пусть
