Река непутевая - Адольф Николаевич Шушарин
— Что же теперь? — сказал Степанов. — Хрен с ними, переживем!
Но что-то, видно, беспокоило его, поскольку позже он приказал повыше бани поставить бетонный столбик с куском молибденита. А Леша Самурай, который при этом, естественно, присутствовал, нацарапал палочкой по сырому бетону надпись собственного сочинения:
«Здеся покоятся японские военные преступники — самураи. Они работали в горе. Аминь».
— «Аминь»-то — зачем? — спросил я его. — Вера-то у них не православная, надо думать…
— Да? — он говорит. — Но им-то — аминь ведь? Верно?
Верно, я подумал, а Леша, по обыкновению, вспомнил, как они работали.
— Лихие пацаны были! — говорит. — Все — генералы!
— Ой ли? Полковники, может?
— Пошел бы ты! — он возмущается. — Генералы — до единого. Полковников давно отпустили, а эти сколько еще работали? Не знаешь? А я с ними, как с тобой… Бугром у них самурай был вовсе старый, Квазимода назывался, самого императора родственник. Мастерам нашим — и лафа же была! Сейчас-то они бегают, сам знаешь, язык на плечо, а тогда ходили, как министры — руки в брюки. Надо забой, скажем, обурить, мастер бугра вызывает, показывает ему забой, так и так, говорит, господин Квазимода, надо мне, чтобы вы этот забойчик за сегодняшнюю смену обурили. Вот здесь шпур, вот здесь и вот здесь. Двадцать два шпура, значит, и вруб чтобы — звездочкой. «Карашо, товарыса, — Квазимода мастеру отвечает. — Обурим». Колонки-то у перфораторов и сейчас все время отказывают, а тогда и подавно. Бурят, самурайчики, бурят — бац! — колонка полетела. А запасной нет да и некогда за ней бегать — смена-то идет. «Карамба!» — тогда Квазимода кричит. Приказ есть такой по-ихнему. Выскакивает шустряк какой-нибудь и на четвереньки становится. А они кладут ему перфоратор на горб — и дальше поехали. Минут через пять оттаскивают этого: перфоратор-то сорок, считай, килограмм, да и бьет же! «Карамба» — Квазимода опять орет. И другой к нему бежит на карачки вставать вместо колонки. Пока обурят, намаются, но уж сделают, как положено, если Квазимода пообещался…
— Не ври! — посоветовал я, но Лешка только отмахнулся.
— Толковый пацан был, руку мне пожал, когда уезжали они — без конвоя уж. «До свидания, — говорит, — Алеша. Нах хаузе топаю». «Рули! — я ему разрешил. — Да не лезь больше, куда не просят». Помер уж теперь, должно… Старый был…
2.
Да, так вот… Баня-то на японском кладбище стояла. Но банька подходящая. По очереди в ней мылись: день — мужчины, день женщины. Мы с Костей, когда в воскресенье туда пошли, веники по дороге наломали. Он париться любил и лично наблюдал, как каменку и топку в бане выкладывали. Хитро там все придумано: каменка в парилке, а топка за стенкой. И котел паровой есть, но пар из него не берут, только воду. Пар в бане сухой должен быть, с камней.
Федя-контрабандист нас встретил, обрадовался:
— Постричь? Побрить?
Интересный у нас парикмахер в бане. Спиртоносом на золотых приисках, что ниже по ручью располагаются, промышлял в молодости. Контрабандой по-крупному занимался, в Китай на тройках гонял. Туда — золотишко, обратно — шелк, спирт в баночках запаянных. А посмотришь — не поверишь: человек как человек, только сидеть не может, либо стоит, либо лежит. Вкатили-таки в свое время, корешки пульку ему в позвоночник. С тех пор и выпрямился, не сгибается.
Лавку для себя специальную в парикмахерской держит. Когда устанет топтаться вокруг клиентов, на нее валится, как подрубленный, не сгибаясь. И вскакивает — прямой сразу, как Ванька-Встанька.
Когда мы пришли в баню, он лежал как раз.
— Обойдемся! — сказал ему Костя. — После бани уж, ежели что…
— Ну, ну, — согласился он. — Парок сегодня хороший, Константин Сергеевич. Хороший парок!
Степанов уверен, что баня у нас лучше сандуновской. Не знаю, как там, но здесь — по пути все. Мы сначала в душ пошли, головы намылили, мочалками спины потерли друг другу и веники сполоснули. Потом Костя мне заявил, что если не убегу из парилки, то он меня за человека держать будет.
— Спасибо! — поблагодарил я его. — Но не обещаю…
Уж я-то знал, что предвидится, не первый раз.
В парилке пусто было, а полок оказался мыльный, скользкий. Степанов взбеленился сразу. В кочегарку прокричал (труба там переговорная есть, как на корабле), что если директор бани еще кого-нибудь в парилку с мылом пустит, то он ему самому устроит «баню».
— Хорошо! — кочегары ему отвечают. — Передадим!
А камни на каменке только что не светятся, так накалились.
Степанов шайку воды набрал и полез с ковшиком на самый верх, а я остался внизу. До камней вода, по-моему, из первого ковша и не долетела, раньше взорвалась. У меня уши сразу, как кипятком обварило, а Степанов уж опять плещет…
Но в общем-то здорово это — разочек в неделю попариться, грязь шахтовую смыть. Тело пощипывать начинает, а ты воздух на него каленый гонишь, пришлепываешь веничком.
Оха, оха,
Без милого плохо!
Я уже под душем остывал потихоньку, когда Степанов в клубке пара вывалился, малиновый весь. До меня дойти не смог, упал на скамейку. Потом мы еще один заход сделали и уж оделись почти, когда Федя-контрабандист вбежал и позвал Степанова к телефону.
— Авария, — сообщает, — какая-то у вас там случилась, зараза ее возьми!
Да, гляжу, Костя серьезный от телефона идет.
— На шахту! — говорит. — Быстро!
Я и расспрашивать не стал. Но Степанов сам сказал, когда в гору поднимались, что Копыркин звонил. Я остановился даже.
— Так он же дундук, твой Копыркин!
— Неважно! — Степанов говорит. — Ему мотористка водоотлива звонила с третьего горизонта. Сообщила, что глина в ствол глыбами падает, чуть клеть не оборвала.
— Клеть-то они подняли?
— Это она без тебя сообразила, а сейчас уже к стволу подойти невозможно…
«Кто же там?» — подумал я, и почему-то Зойку вспомнил. Не спросил вчера — работает она в воскресенье или нет. Может, и работает. Невесело там сейчас. Горизонт новый, запасных выходов нет еще, а к стволу подойти нельзя. И одна, потому что воскресенье сегодня, — ни стволового, ни рабочих…
— Неужели, плывун? — спросил я, хотя и сам не верил. Откуда? Гора же… или мерзлота нам опять подгадила?
— Если плывун, — прикинул Степанов, — то прорвался он где-то ниже второго горизонта.
— Ну, это не Америка. Но как мы на этот плывун не наткнулись, когда углубку шахты вели? Рядышком, получается, были?
3.
Копыркин встретил нас на пороге раскомандировки, в каске стоит, перепуганный. Пока Степанов в шахту звонил, я тоже оделся.
— Ниже второго горизонта — так
