Своим судом - Адольф Николаевич Шушарин
Взрывники готовили второй заряд, но приехал Три Ниточки, отругал Женьку последними словами и прогнал взрывников. Они достали из ямы запал, а взрывчатку бросили и поехали дальше, сбивать деревья.
— Черт его знал? — оправдывался Женька.
— Бог рассудку не дал — беда неловко! — сердился Три Ниточки. — Плывет теперь твой Мишка вверх брюхом.
— Не должен бы… — жалел осетра Женька и сам себе не верил.
За бульдозером по просеке пришли экскаваторы. Они шли друг за другом — три снизу, скребли мерзлоту роторами. За последним со дна готовой траншеи выступала вода, болото промерзло неглубоко, метра на два. Машины двигались тихо, нагревались от непосильной работы.
«Полтора года так едут… — размышлял Три Ниточки, наблюдая за экскаваторами. — Машины и те устали…»
Экскаваторы оставили на земле след и ушли за реку, чтобы двигаться дальше к назначенному месту.
Три Ниточки в последние дни торопил народ.
— Основная труба придет скоро, а мы — не у шубы рукав! — говорил старик и завел ночную работу.
Подводники теперь тоже работали на дюкере, обшивали заизолированную трубу досками. Чтобы не повредить при движении, приворачивали на хомуты понтоны.
— Самое неприятное — снимать их, когда протянут трубу, — рассказывал старшина Михайлов водолазам и тщательно мазал болты хомутов солидолом. — Бьют в лед как из пушки, зацепит — поглядеть не на что будет…
Понтоны делали из тех же труб, обрезали кусок, заваривали дыру заглушками и укладывали поплавок сверху на основную трубу, чтобы не очень прогибалась в воде.
Понтонов было четырнадцать — труба над трубой, только верхняя с разрывами.
— Намаемся мы с этими поплавочками! — вздыхал Толя Чернявский и говорил Женьке, чтобы не туго заворачивал гайки.
Трубу повезли в марте, когда дни стали подлиннее и не так холодно. Три Ниточки известил начальство телеграммой и засел у лебедки рядом с полевым телефоном, чтобы передать указания на другой берег.
— С богом, стало быть, — сказал он, хотя в бога не верил.
Все свободные люди стояли на льду и смотрели на дюкер, опутанный канатом толщиной в руку.
«Только бы не лопнул…» — думал Женька.
— Давай полегоньку, — сказал Три Ниточки лебедчикам охрипшим голосом.
Дюкер — длинная через всю реку труба — на другом берегу зашевелился и пополз незаметно по каткам к срубленному бульдозерами яру, чтобы уйти в прорубь и выплыть через несколько дней к многотонной лебедке, которая его тащила.
Труба шла легко, голова ее уже спустилась под лед, и старик остановил движение, чтобы осмотреть механизмы, работавшие под сильной нагрузкой.
Люди отдохнули ночью от нервного напряжения и утром снова взялись за работу. Лебедка заскрипела и натянула трос, но труба не двигалась.
«Упереться ей не во что, — размышляла Нина Сергеевна, она сидела у телефона рядом с трубой. — Шла свободно…»
— Трактором, может, толкнуть сзади? — предложила она выход.
Приехавшие корреспонденты приготовились, чтобы заснять движение трубы, но снимать было нечего.
— Давай, пожалуй! — сказал Три Ниточки в трубку Нине Сергеевне, холодея от нехороших предчувствий.
Дюкер подтолкнули вперед тракторами метра на два, трос ослаб, скрутился подо льдом петлей и порвался, когда пустили лебедку.
— Все верно! — сказал корреспондентам Три Ниточки, вздохнул и пошел в вагон, чтобы побыть одному.
Водолазы два дня искали концы, потом вытащили их на лед машинами и стянули петлей.
— Мишка-то живой? — спрашивала Женьку Анюта, когда он являлся ночью домой.
— Живой, чего ему сделается? — говорил Женька и засыпал с ложкой в руках, истощенный непосильной работой.
«Отлупили бы его чем-нибудь, чтобы ушел», — думала Анюта, раздевала и укладывала Женьку, а сама шла кормить голодных корреспондентов.
Корреспонденты были злые, ругались, что задерживается командировка, обещали прислать Анюте фотографии, чтобы лучше кормила, и записывали что-то в блокнотах. Анюта рассказала им про осетра, корреспонденты обрадовались, что водолазы сохраняют ценную рыбу, записали все и уехали в тот же день, как труба вышла к лебедке.
Три Ниточки проводил корреспондентов и велел отдыхать всем четыре дня. Люди нагрели в тазах и другой посуде воду, смыли с себя трудовую грязь и стали отдыхать, кто как хотел.
— Куда мы теперь, Коля? — спрашивала Нина Сергеевна Михайлова, она трясла над электрической плитой короткими волосами, сушила после мытья.
Старшина лежал одетым на постели, читал и не обратил на слова жены должного внимания.
— Куда-нибудь пошлют, — сказал старшина. — Понтоны еще сковырнуть надо.
Нина Сергеевна не стала больше беспокоить мужа: ей было все равно, куда ехать, только бы с ним.
Анюту тоже интересовал вопрос дальнейшей жизни, потому что женщины всегда любят, чтобы был постоянный дом и все как у людей.
— Как сообщил нам начальник отдела транспорта нефти Министерства нефтяной промышленности СССР товарищ Ефремов, работы хватит, — сказал ей Женька и протянул газету, — читай.
«В перспективный план развития СССР внесена еще одна важная деталь. Закончены экономические расчеты, связанные со строительством крупнейшего нефтепровода Усть-Балык — Дальний Восток, протяженностью 6,5 тысячи километров…» — прочитала Анюта и вздохнула.
Водолаз Женька Кузьмин уже заразился бациллой бродячей жизни, и Анюта вздохнула, потому что куда иголка, туда и нитка.
Старик Мочонкин Иван Прокопьевич писал в это время письмо начальнику отряда Назарову в Москву, чтобы отпустил на пенсию.
«…За меня тебе искать никого не надо, — успокаивал начальника Мочонкин. — Нина Сергеевна показала себя настоящим работником, и деваться ей некуда, потому что вышла замуж за старшину водолазов Михайлова Н. И., которого ты тоже хорошо знаешь…»
«В Николаев поеду виноград разводить», — решил Три Ниточки.
9
В конце марта стали снимать понтоны. Лед гудел на многие километры и трескался от тяжелых ударов.
Ошалевший осетр мотался по траншее, мешал работать.
— Подойдет и трется, а у меня понтон на соплях держится! — ругался Толя Чернявский.
— Не троньте его! — предупреждал Михайлов. — Замор, вода горит, видал в прорубях, сколько малька дохлого? Вот и волнуется рыбина…
— Жить ему негде, — сообщил Женька заинтересованным людям. — Нишу-то завалили…
Четырнадцатый понтон достался Женьке.
— Смотри шланги! — предупредил Михайлов.
Женька спустился на дно, нашарил на понтоне хомут и стал крутить гайку.
«Жалко Три Ниточки, а куда денешься — старость не радость», — соображал он, прикидывая, что неплохо будет заявиться к старику в Николаев, когда выйдет отпуск.
Гайка сошла легко, болт был смазан. Женька подобрал шланги, чтобы не перерубило, достал из-под веревки на поясе кувалду и выбил болт. Обычно понтон, освобожденный от одного хомута, дергался и выскакивал из другого, сейчас он только приподнялся свободной стороной и остался на месте.
— Не идет, собака. Заклинило! — сказал Женька.
— Попробуй кувалдой с другого конца, — предложил старшина.
Придерживая шланги, водолаз стал подвигаться к другому концу понтона, зажатому хомутом, и наткнулся на осетра.
— Иди,
