Борис Изюмский - Подполковник Ковалев
Дроздов ответил с нескрываемым презрением к растяпе:
— Нашел няньку! Табачок врозь!
Владлен изнемогал от злых подтруниваний Дроздова, от, как ему казалось, жестокости сержанта Крамова и его «рычанья», от «дурацких требований» строевой службы.
* * *— Груня, к командиру полка, бегом на полусогнутых! — выкрикнул Дроздов, появляясь в казарме.
— Зачем? — испуганно уставился на своего мучителя Владлен, лихорадочно перебирая в памяти, что он такое сделал, из-за чего может вызывать сам подполковник? Или это очередной розыгрыш и сейчас Дроздов скажет: «Отставить… Прошу пардону от всей глубины моей мелкой души».
— Ну, что ты, в самом деле, выдумываешь? — с надеждой в голосе сказал Грунев.
Но Дроздов уже серьезно посоветовал:
— Рви когти — командир не любит ждать!
Грунев судорожно одернул гимнастерку, пробежал пальцами по ее пуговицам — все ли застегнуты — и пошел к выходу.
— Каждая сосиска думает, что она колбаса, — пренебрежительно пробурчал Дроздов вслед Владлену.
Эх, жаль, не его вызвал подполковник. Он бы показал, как надо подходить к начальству, громко докладывать, не то, что эта мямля.
Грунев миновал военторговский магазин, где еще сегодня утром покупал леденцы, миновал заправочную станцию у парка боевых машин и асфальтовой дорожкой, обсаженной кустами сирени и маслин, стал приближаться к кирпичному одноэтажному зданию штаба полка.
Возле самого порога стояла урна в виде воробья с разинутым клювом, а на бордовом щите висел набор скребков, веничков, щеток для обуви.
Грунев, с сожалением поглядев на свои довольно замызганные сапоги, потер без особого успеха их щеткой и поднялся по ступенькам в штаб.
В коридоре на стенах вывешены какие-то графики, распорядки, наставления дежурному по штабу. Из строевой части вышла девушка в военной форме, посмотрела на Грунева, как ему показалось, строго. У телефона дежурил дневальный. В первом коротком ответвлении коридора, в самом конце его, замер часовой у полкового знамени.
Грунев отдал честь знамени. Крамов говорил им, что часовой у знамени стоит два часа. И доверяют этот пост лучшим. В Отечественную войну, когда полку не давалась вражеская высота, командир приказал вынести боевое знамя вперед. К нему рванулись бойцы, словно защищая грудью, и взяли высоту. И вот теперь оно здесь: в шрамах, пропахшее порохом, с двумя орденами на полотнище и орденскими лентами на древке.
Перед дверью, обитой коричневым дерматином, с табличкой «Командир полка» Грунев приостановился, поправил ремень, судорожно вобрал воздух и постучал.
— Войдите, — послышалось из-за двери.
— Товарищ подполковник, рядовой Грунев по вашему приказанию… пришел… явился…
— Прибыл, — мягко поправил Владимир Петрович и внимательно поглядел на неуклюжего юношу.
Подворотничок у него пришит неумело и словно бы немного вывернут наружу. Гимнастерка топорщится. На висках волосы выцвели пятнами и от этого кажутся пегими.
— Садитесь.
Грунев перемялся с ноги на ногу и осторожно сел на самый край стула, шаркнув подошвами.
Владлен не знал, надо ли, если сидишь у командира, снимать пилотку, и эта мысль мучила его.
До сих пор Владлен видел командира полка только издали, а теперь боялся поднять на него глаза и разглядеть получше. Он вспотел и, рукавом гимнастерки вытерев пот со лба, решал, куда девать руки. Наконец положил их на колени.
— Ну, как служба идет? — добро поглядев на Грунева, спросил подполковник. Голос у него густой, но гибкий.
— Ничего, — ответил Грунев так, как говорят «ничего хорошего», и посмотрел не на Ковалева, а поверх его головы, словно боясь встретиться с глазами командира полка.
— Рука зажила?
Грунев покраснел. Как надо ответить по уставу? «Так точно». Но сейчас разговор застольный.
— По легкомыслию я тогда… — извиняющимся голосом сказал он. — Зажила совсем. Вот. — Владлен положил на стол правую руку, показывая рубцы на ладони.
— До свадьбы и рубцов не будет, — улыбнулся подполковник.
— Я убежденный женоненавистник! — с неожиданной откровенностью выпалил Владлен.
— Это почему же подобная немилость? — озадаченно спросил Ковалев, вспомнив, что когда-то нечто похоже заявлял его друг Семен Гербов, а потом поразил молниеносной женитьбой.
— Да уж так! — еще гуще прежнего покраснел Грунев, сердясь на себя, что завел недостойный солдата разговор, скосил глаза влево.
У двери на стене висит лампа аварийного освещения. На ее деревянной подставке надпись: «Ответственный — ефрейтор Тучков».
«Даже это предусмотрено», — изумленно отметил Грунев.
«Совсем неоперившийся, — подумал Ковалев, — но, видно, неиспорчен и очень правдив. Интересно, как мой Петька относится к этим вопросам?»
По установившейся традиции раза два в году в полк приглашали юнцов из школ, профтехучилища. Им показывали технику, водили по учебным классам, разрешали посмотреть развод караула и внутреннего наряда. Они так же, как этот парень, робели, наверно, кое-что прикидывали, думая о своей будущей военной службе, задавали неожиданные вопросы: «А кто гладит форму?»
— Вы до армии с бабушкой жили? — спросил Владимир Петрович Грунева.
— Совершенно верно, — удивлённо вскинул густые, длинные ресницы Владлен, — как вы угадали?
Это у него прозвучало искренне и по-домашнему.
— А почему вы ей редко пишете?
Дело в том, что Владимир Петрович получил вчера от бабушки Грунева письмо. «Дорогое командование! — писала она. — Я обеспокоена тем, что наш Владик молчит. Наверно, это неспроста. Сообщите, пожалуйста, как его здоровье?»
Грунев действительно давно не писал бабушке, не до того было. И о чем писать-то? Что тяжко, что вот с рукой… Так у нее сердечный приступ начнется.
— Я напишу, — тихо пообещал он.
— Не обижайте ее.
— Ну что вы! — торопливо произнес Грунев, и его карие глаза словно бы далее подернулись слезой. — Не сомневайтесь…
— А трудностей армейской жизни не бойтесь, — сказал подполковник, — они себя оправдают. Вы читали в комнате Славы историю нашего полка?.. Был в нем молодой волгарь Дмитриев… Его батарея вела бой на реке Аксай. Наблюдатель Дмитриев окопался на кургане, стал передавать важные ориентиры. Но фашисты его засекли. Сначала минами хотели накрыть — не удалось. Выслали отделение автоматчиков… Дмитриев всех уничтожил из ППШ. Тогда в облаву пошло до взвода фашистской пехоты — кругом ползли на курган… Дмитриев видит — не уйти ему, патроны кончаются. Вызвал огонь батареи на себя… Его позже мертвым нашли… И здесь же — фрицев тридцать перебитых.
Ковалев помолчал.
— Был тихий, незаметный паренек… Даже застенчивый…
Грунев вспомнил портрет Дмитриева в комнате Славы, ясно представил себе и этот бессмертный курган, и героя на нем…
— Не бойтесь трудностей армейской жизни, — повторил подполковник. — Знаете, как в беге, когда преодолеваешь критическую точку усталости и появляется второе дыхание?
Это Грунев уже знал и согласно кивнул. Впервые за весь разговор он безбоязненно посмотрел на командира полка.
— Ну, желаю вам ратных удач. — поднялся Ковалев и крепко пожал руку тоже вставшему Груневу, — верю в вас…
— Разрешите идти? — каким-то ликующим голосом спросил Грунев.
— Идите.
Он старательно повернулся через левое плечо, немного качнувшись влево, но выровнялся, вышел из комнаты.
«Ничего, — подумал Ковалев, — основа у него неплохая. Старателен, совестлив. Надо помочь освободиться от бабушкиного тепличного воспитания, подсказать кое-что Санчилову — и будет солдат как солдат… Сергей Павлович и не с такими справлялся».
Мысль о Боканове возникала неизменно и всякий раз, когда наталкивался на трудный случай, когда недоволен был собой.
…Грунев пересек двор военного городка как в тумане: ему пожал руку сам командир полка! И сказал, что верит в него. Да он горы своротит, чтобы доказать, что в него можно верить! Да он… Вот завтра же начнет дополнительно заниматься, три раза пробежит по лабиринту полосы препятствий. Костьми ляжет, а пробежит!
Навстречу шел сержант Крамов. Грунев, шагов за шесть вытянулся, прижал к туловищу левую руку, до отказа повернул голову влево, приложил ладонь к пилотке.
«Смотри ты, — приятно удивился Крамов, — ученье впрок». И, ответив на приветствие, продолжал свой путь.
В спальне налетел с расспросами Дроздов:
— Ну, что, Груня, получил питательную клизму?
Владлен посмотрел снисходительно, на полных губах его заиграла ироническая улыбка.
— О чем речь была? — допытывался Дроздов, словно обшаривая глазами лицо Грунева.
— Допустим, об армейской жизни, — скупо ответил Владлен.
— О ней с лапшой говорить — пустяшное дело, — пренебрежительно скривился Дроздов.