Евгений Дубровин - Племянник гипнотизера

– На, может пригодиться.

Скиф ходил по комнате мрачный.

– Надо же быть таким остолопом, – бормотал он. – ПМ вместо ПОМ написал.

Два раза Скиф попадался Свирько на лестничной клетке, и два раза декан равнодушно с ним здоровался.

– Хоть бы немножко варил своей башкой, – негодовал племянник гипнотизера. – Что мне делать возле его квартиры? Почему я взлохмачен и щека в помаде? И глаза бегают.

Скиф пошел бы и третий раз, но Петр отсоветовал ему:

– Бесполезно все… Не поверит он… Раз было ПМ – значит, все. Документ…

– М-да. Это верно. А что же делать?

– Пусть исключает…

Второй экзамен бывший отличник тоже завалил.

– Я и знал, что завалишь, – сказал Скиф. – Принимал-то дружок его. Вместе на рыбалку ходят. Ладно, что-нибудь придумаем.

III

Однако вскоре Скифу стало не до Музея, потому что у него самого начались крупные неприятности. Сашка погорел с пиджаком. Погорел глупо, недостойно Александра Скифина. Племянник гипнотизера забыл после экзамена отстегнуть подкладку. Дело было так.

Декан факультета механизации сельского хозяйства Дмитрий Дмитриевич Свирько бежал по коридору, как вдруг возле стенной газеты «За механизаторские кадры» увидел студента своего факультета Александра Скифина, по прозвищу Скиф. Студент рассматривал карикатуры на задолжников и, притопывая ногой, пел противным голосом: «То-реа-дор». Но не это привлекло внимание Дмитрия Дмитриевича. Руки Скифа были засунуты в карманы, полы пиджака распахнуты и вместо традиционной сатиновой подкладки оттуда выглядывала бумажная, вся испещренная формулами.

Свирько остановился на полном ходу, проехав на подошвах (пол в коридоре только что натерли). Скиф, не замечая декана, продолжал притопывать и петь «Тореадор». Свирько на цыпочках подирался к нему и заглянул в подкладку. Формулы были из курса «Механизация сельскохозяйственных ферм». Декан ахнул. Сердце его заколотилось, как у охотника, увидевшего в двух шагах от себя дичь.

– Ну-с! – Дмитрий Дмитриевич протянул руку к подкладке, но в это время в рукаве пиджака что-то щелкнуло, и формулы исчезли.

Скиф обернулся. Декан торопливо схватил его за плечо.

– Снимай пиджак!

– Вы что, Дмитрий Дмитриевич…

– А я смотрю, шпарит и шпарит, – разговаривал сам с собой Декан. – Даже пятерку ему хотел поставить, а оно вот что. Снимай – и пошли в деканат!

Не дослушав монолог до конца, Скиф бросился бежать.

– Стой! – закричал Дмитрий Дмитриевич. – Держи его!

Кто-то кинулся наперерез Скифу. Сашка толкнул его, и тот влип в витрину с насекомыми. Посыпались стекла. Племянник гипнотизера припустил еще сильнее. На ходу он рвал бумажную подкладку и швырял ее в урны. Привлеченный шумом, из буфета выскочил лаборант Пахомыч с бородой, запачканной кефиром.

– Лови! – крикнул ему декан.

– Куды? – услужливо растопырился Пахомыч посреди коридора.

– С дороги! – завопил Сашка, но было уже поздно. Тщедушный Пахомыч покатился в угол, громыхая ключами.

Может быть, Скифу удалось бы уйти, но по коридору как раз двигалась густая толпа заочников. Беглец запутался в их нестройных рядах, как рыба в сети. Тут подбежал Свирько, лаборанты, аспиранты, и Скифа повели.

Декан Свирько исключал и не за такие дела. А тут попался сам неуловимый Сашка Скиф. Вопрос решился за какие-нибудь полчаса. Секретарша факультета Лорочка, которой через дверь все было слышно, рассказывала, что племянник гипнотизера оказался жидок на расправу. Он унижался, умолял не исключать его из института, каялся, обещал исправиться и т. д. В общем, вел себя, как обыкновенный задолжник, а не король списывания Александр Скифин. Однако этим он еще больше подлил масла в огонь. Через дверь Лорочка слышала радостный смех Свирько. Секретарша утверждала, что до нее якобы доносились и всхлипывания племянника гипнотизера, но тут ей уж никто решительно не верил.

Выскочив из дверей кабинета декана, Скиф, красный, взъерошенный, побежал в общежитие, собрал чемодан и куда-то уехал на автобусе.

Обо всем этом Петр Музей и Мотиков услышали от людей, потому что, когда они пришли домой, Скифа уже не было. На заваленном всякой всячиной столе лежала наспех нацарапанная записка: «Уехал к дяде в Душанбе. Не поминайте лихом. Скифин».

Демобилизованный матрос Добрыня, видевший Скифа, когда тот уезжал, рассказывал, что племянник гипнотизера был страшно возбужден, ни за что ни про что избил ногами кубового кота, сорвал никому не мешавший, висевший в коридоре на одном гвозде динамик и ушел, шипя проклятия в адрес Свирько.

– Кто бы мог подумать? – демобилизованный матрос Добрыня покачал головой. – Всегда смеялся над исключенными…

Всеми этими событиями Петр Музей был убит.

– Что же теперь делать? – растерянно спрашивал он чемпиона. – Хотел меня спасти, а сам…

Но Мотиков в ответ лишь сопел, потому что он готовился к межобластным соревнованиям и без конца выжимал гирю.

Неожиданно фортуна повернулась к бывшему отличнику лицом. На экзамене по «Эксплуатации машинно-тракторного парка» Музей получил «хорошо». Если так удастся сдать и два оставшихся экзамена, то можно будет надеяться, что вопрос об исключении из института снимется и Петру дадут возможность пересдать «заваленные» экзамены. Все, конечно, будет зависеть от позиции декана. После длительного размышления Петр решил сделать еще одну попытку поговорить со своим мучителем.

В деканате Музею сказали, что у Свирько сейчас должна быть лекция на заочном отделении, но он внезапно отменил ее, сославшись на какие-то срочные дела, и уехал. Следующая лекция лишь через два дня. Поразмыслив, Петр решил караулить Свирько возле его дома. И безопасно (в случае, если декан опять вздумает драться, всегда можно убежать), и издали, из засады, легко определить настроение декана. Приняв такое решение, Музей сел в автобус и поехал в центр города.

Сошел он, специально не доезжая две остановки до дома Свирько, чтобы не попасться на глаза декану раньше времени. Лучше всего за домом наблюдать из скверика напротив. Там есть скамейки, можно купить газету, провертеть в ней дырочку и вести обзор совершенно незаметно для окружающих, как это делают шпионы.

Музей так и поступил. Он купил газету и направился к скверику. Однако, подходя к дому Свирько, Петр вдруг увидел возле него огромную толпу, которая занимала весь тротуар и часть дороги. Чуть сбоку стояла «скорая помощь». Музей не смог преодолеть любопытства, перебежал улицу и очутился в толпе. Толпа гудела.

– Пока я подбежала, а он уж, сердешный, не колышется, – рассказывала сгорбленная старушка с кошелкой.

– Может, оживят. Сейчас, пишут, есть такие машины, – говорил мужчина в лавсановом костюме.

– Шутка ли… с третьего этажа…

– Он его или сам?

– Сам… Застал их в самый интересный момент… Ну он, сердешный, и сиганул…

– Ишь ты… Правду говорят, никогда не приходи ненароком.

– Не бери молодую.

– А она молодая?

– На двадцать лет.

– Ишь ты. На Краснознаменной тоже такой же случай был. Тот с четвертого сиганул. А время – три часа ночи, ни машин, ничего. Так муж его на себе два километра до больницы пер.

– А я вот еще знаю. Это давно, правда, было. Тоже вот так вернулся муж из командировки, а дома, значит, гость. Жена туда, сюда – что делать? Так она ему балкон отворила, а мороз в тридцать градусов, а он в одних трусах…

– Замерз?

– Насмерть.

– Несут…

– Молоденький какой…

Толпа расступилась, Музей встал на цыпочки и увидел носилки, которые несли два дюжих санитара. На носилках, накрытый до половины, лежал бледный Алик Циавили. Следом шел не менее бледный Свирько. Когда Алика проносили мимо, он открыл глаза, что-то пробормотал и опять закрыл.

– Живой…

– Повезло. Говорят, как раз тетка с ковром проходила. Прямо в нее угодил.

– Не с ковром, а с пылесосом.

Носилки с Аликом вставили в машину, и она уехала. Толпа стала расходиться. Декан повернулся, чтобы уйти, и нос к носу столкнулся с Музеем.

– Здравствуйте, Дмитрий Дмитриевич… – промямлил бывший отличник.

Декан ничего не ответил. Петр автоматически схватил его за рукав.

– Теперь вы видите… Дмитрий Дмитриевич… П.М. – это «помни обо мне»… он просто ошибся… не вставил букву «о». А ваш халат я надел случайно, я просто облил брюхи чаем… У нас с Ритой… Маргаритой Николаевной… никогда ничего не было… Даже наоборот. Мы всегда не любили друг друга. Мне как женщина, например, она глубоко безразлична… То есть как женщина она, конечно, хороша… Вернее, я не то хотел оказать…

– Да… Да… Потом, – Свирько потер лоб и быстро ушел.

На остановку Музей шел почти вприпрыжку. Весь вечер у него было отличное настроение.

– Может, все еще обойдется, Дима, – говорил он радостно чемпиону. – Я ему, рассказал, почему на зажиме ПМ, а не ПОМ. Мне кажется, он поверил. Вообще, если говорить честно, его понять можно. Находит в квартире зажим с буквами ПМ, потом видит меня в своем халате и тапках… Поневоле «неуд» поставишь.