Анатолий Жуков - Необходимо для счастья
Надежда поглядела на него долгим взглядом, вздохнула и грустно улыбнулась. Он был почти взрослый, этот парнишка, почти мужик был, и, как все мужики, был глупый. В точности как ее Алешка. Тот в последнюю ночь говорил ей: «Зачем тебе ребенок? Останешься вдовой, кому нужна с дитем-то с чужим». Рассудил. А сейчас кому она нужна? И ребенка нет. Пустая и одинокая, как дура.
— Ты чего скуксилась? — спросил Васяня подозрительно. — Пахомыч сказал что-нибудь? Так ты плюнь и держи хвост трубой: на стариков, я слыхал, не обижаются, сами старые будем. Ну, веселей гляди!
Надежда слабо улыбнулась, поправила фуражку на голове и сползла с гусеницы.
— Ладно, давай зажгем.
Она свернула пучок соломы, полила его бензином и подставила к запальной свече, работающей на разрыве. Солома вспыхнула розоватым пламенем. Васяня принял факел и побежал с ним по загонке, наклоняясь у каждой копны. Следом за ним распускались сиреневые всходы костров. Когда он шагал обратно, дым уже загустел и стлался над влажной пашней желтовато-молочным туманом. Легкий, но устойчивый ветер гнал потрескивающее пламя по жнивью, и в один час половина загонки сделалась под цвет пашни.
Работать стало легче. Трактор, взбивая гусеницами легкий пух пепла, уверенно прошел один круг, другой, третий. И ни разу плуга не забились. Надо было раньше зажечь, мучились столько. Впрочем, неделю назад копны были еще сырые, а потом дождь побрызгал.
Васяня всегда вовремя подскажет. Сметливый он, ухватистый парень. И ведь недавно вроде без штанов бегал. Надежда оглянулась и не могла сдержать довольной улыбки: Васяня сидел на плуге солидно, по-мужичьи, и взгляд, каким он следил за пашней, был хозяйски серьезен и деловит. Вот и Алешка таким же бычком глядел. Милый, родной Алешка…
На четвертом кругу Надежда совсем повеселела. Трактор подымался на увал с жалостной, правда, но все же с песней:
…Рукой махнула у воротМоя любимая.
Васяня сидел на переднем плуге и слушал.
Влажная земля, вспоротая лемехами, пучилась, лезла на крутые отвалы, срывалась с них в мелкую борозду и застывала черной блестящей рябью. Грачи осматривали ее и о чем-то переговаривались. Может быть, они тоже слушали Надежду.
«Поет, чертовка, — думал Васяня. — Давеча плакать собиралась, сейчас песни, а осенью ругаться станет: мало хлеба собрали! Соберешь при такой пашне, жди!»
Он решительно поднялся и стал заглублять плуг. Черные волны от лемехов пошли заметно крупней. Васяня усмехнулся и засадил плуг по раму. Пой теперь!
Трактор натужно захлопал, задымил, застучал, и вдруг заглох. В наступившей тишине послышался хриплый говор грачей и высокий звон жаворонков.
— Ты что, сдурел! — закричала Надежда. Спрыгивая с трактора, она неловко задела подолом за угол сиденья и порвала платье.
— Не сдурел, а глубже надо, — сказал спокойно Васяня. — Ковыряем, как мотыгой. По такой пашне лебеда только вырастет.
— Да ведь не тянет, глупый ты человек!
— Потянет, если с одним плугом ездить.
— С одним! — рассердилась Надежда. — С одним мы все лето будем пахать. А сеять когда? Пусть хоть мелко, да вовремя. — Она поглядела на порванное мешочное платье, из-под которого выглядывало круглое белое колено, и сердито уставилась на подростка. Васяня был непоколебим.
— Баба ты, по-бабьи и рассуждаешь, — сказал он вразумительно. — Посеять не терпится, а как — тебе и горя мало. Думать надо.
— Вишь ты какой!
— А что ж, конечно.
Надежда с веселым удивлением глядела на чумазое лицо подростка и улыбалась. Васяня обиженно отвел взгляд. Уставила свои фары и не мигнет: думает, ее боятся.
— Васенька, милый, не сможем мы с тобой глубоко-то, не сможем!
— Сможем. Мой отец с твоим Алешей в колено пахали, двадцать пять сантиметров, я помню.
— То они, а то мы… Эх, Васянюшка…
Она вздохнула и присела рядом на плуг.
— Давай тогда хоть один корпус отнимем, — смягчился Васяня.
Надежда покачала головой, но потом согласилась. Уж не первый раз она замечала, что слушается советов этого нескладного парнишки и приглядывается к нему. Не по летам серьезный и рассудительный, он вправду многим напоминал Алешку: такой же неторопливый, спокойный, уверенный, даже походка у него такая же — вразвалку.
Вот и сейчас он деловито пошел к трактору, достал из-под сиденья ключи и молоток и, возвратившись, стал отвертывать болты у корпуса заднего плуга. Работал он сноровисто, быстро, и от этого хмурое скуластое лицо его в грязных потеках пота казалось старше, мужественней.
Когда из гнезд был выбит последний болт, Васяня взял тяжелый лемех обеими руками, напрягаясь, поднял и грохнул на раму плуга.
«И силенка уже есть», — отметила Надежда. Она хотела помочь, но он оттолкнул ее плечом, сказав гордо: «Я сам».
Пахать глубоко им в этот день, однако, не пришлось. Едва трактор поравнялся с ометом на другой стороне загонки, как Надежда уловила подозрительные стуки в моторе и заглушила его.
Опять подплавились подшипники. Говорила зимой, что заменить коленчатый вал надо, не заменили и расточить не смогли. А этот эллипсный, замучаешься опять.
Блок мотора разогрелся и отдавал крепкой вонью горячего железа и масла. Звеня срывающимся ключом, Надежда долго отвертывала горячие болты люков, потом осматривала дымящиеся паром подшипники, и когда вынула первый шатун, стало совсем темно.
— Давай немного поспим, — предложил Васяня, наблюдавший за ней. — Все равно не видать. Встанем пораньше и сделаем.
— Спать холодно будет, — сказала Надежда.
— Вдвоем-то?
— Вдвоем? — Надежда озабоченно подняла голову, обернулась и пристально посмотрела на ожидающего Васяню.
— А что? В омет зароемся и уснем, — ответил он беспечно.
Надежда усмехнулась и вышла из-за гусеницы. Васяня говорил дело, он был почти одного роста с ней, и его можно было послушаться. А почему нельзя? Она уже не раз слушалась его, он всегда говорит дело.
Она вытерла замасленные ладони землей, взяла с сиденья ватник и пошла за Васяней к омету.
Было уже прохладно, выпала роса. В сумеречной тишине плыл рокот трактора с дальнего поля, видны были дрожащие огоньки его фар. Луна еще не всходила. В темном глубоком небе ярко горели набухшие звезды, а Млечный Путь был похож на ленту загонки, по которой рассыпали семена пшеницы.
— Не замерзнем? — спросила Надежда, бросая ватник у омета.
— В мае-то? — удивился Васяня. — Не бойся. Мы с матерью раз зимой в омете ночевали, и ничего. Прижались друг к дружке — теплынь, жарко даже было.
Надежда поглядела на него, странно улыбнулась и стала разрывать солому. Скоро в омете образовалась глубокая черная нора, они заползли в нее, забросали вход соломой и легли, укрывшись ватником.
— Ты горячая, — сказал Васяня, ощущая подбородком ее грудь. — С тобой хорошо. Как на печке.
Надежда не ответила, прижалась к нему, поправила ватник.
В омете с писком возились мыши, дважды сдавленно прокричала сова. Охотилась, наверно. Васяня подтянулся повыше, положил голову на плечо Надежды и, чувствуя, как гулко и редко бьется у нее сердце, закрыл глаза. Перед ним медленно колыхались и закручивались длинные волны пашни, потом они застыли и разгладились в темное озеро — и на его гладь посыпались сверху крупные семена. Они были яркими, как звезды на небе, и в том месте, куда падало зерно, вставали рослые колосья.
Он уже спал, когда почувствовал, что задыхается. Надежда, жаркая, сильная, прижала его к себе и, тиская, целовала губы, щеки, глаза.
— Ты чего? — пробормотал сонно Васяня.
Надежда не отвечала. Ее вздрагивающие руки прижимали и гладили его, лицо горело, жаркие сухие губы шептали какие-то слова.. И сердце у ней колотилось где-то рядом — часто колотилось, громко, будто испуганно. «Сон, что ли, нехороший видит», — встревожился Васяня, окончательно проснувшись. Зимой, когда они с матерью в поездке за кормами заблудились и ночевали в омете, она тоже целовала его во сне и гладила.
Васяня разжал влажные руки Надежды и повернулся к ней спиной.
И тут случилось непонятное: сонная Надежда разразилась проливными слезами. Она плакала вслух, плакала навзрыд, и горячее, потное тело ее вздрагивало. Наверно, она проснулась.
Васяня лежал на боку и слушал. Что-то в этих слезах смущало его.
Понемногу Надежда успокоилась, всхлипывать стала реже, а потом глубоко вздохнула, взяла ватник и, пятясь, выползла из норы. Васяня полежал, подумал и тоже решил работать.
В омете стало как-то неуютно, запахло прелой соломой и мышами, спать расхотелось.
Надежда хлопотала у трактора, налаживая костер.
— Дай-ка огня, — попросила она.
Васяня вынул из кармана «катюшу» и ударил несколько раз кресалом по камню. Когда фитиль начал тлеть и показался огонек, поднес самодельную спичку под названием «сперва вонь, потом огонь». Спичка обволоклась зеленоватым едким дымом — плавилась сера, — потом нехотя загорелась. Он бросил ее на смоченную в горючем тряпку. Пламя взмыло от земли вверх и осветило левый бок трактора с черными провалами открытых люков.
