Фазиль Искандер - Паром
Вечер
Серебристый женский голосЗамер у опушки.Гулко надвое кололосьГуканье кукушки.
День кончался. ВечерелоНа земной громаде.В глубине лазури тлелаИскра благодати.
День кончался. ВечерелоВ дачном захолустье.И душа сама хотелаЭтой свежей грусти.
И, как вздох прощальный, длилсяМиг, когда воочьюБожий мир остановилсяМежду днем и ночью.
Ода апельсину
Хозе Ф.
О апельсин, моя отрада,Мы в южном все-таки родстве.Ты — как внезапная ГренадаВ январской ледяной Москве.
В нас оживают сластолюбыПри виде долек золотых.Преувеличенных, как губыУ современниц молодых.
Вокруг оранжевого шараДвиженье стужи и жары.Но проспиртована недаромТкань его плотной кожуры.
Еще отравленные тучиДождят с отравленных небес.Но сладок дух его могучий.Он в панцирь золотистый влез.
Так мы храним от жизни хмуройНадежды сладостный мотив.Своею собственною шкуройВсю горечь быта процедив.
И мир становится огромней,Когда великолепный плодС лотка морозного в лицо мнеИспанской кровью полыхнет!
Упряжка
Что за выдумка, однако?Среди зимних сосен рыжихВпереди бежит собака.Сзади — девушка на лыжах.
Легкой палкою махая.Поводок в руке — внатяжку.Мчится девушка лихая,Рвется храбрая упряжка.
В снежном вихре, в клубах дымаНалетели, пролетели.Полыхнул румянец мимо.Мимо лыжи прошумели.
Здравствуй, творческая тяга.Жизни древняя приманка.Ты, лохматая собака.Ты, лохматая беглянка.
Только пар качнулся зыбкоНад лыжней, едва протертой.Мне запомнилась улыбкаНа большой собачьей морде.
Затихает в дальней чащеСеребристое виденье.Ну, а что такое счастье —Чудо, молодость, везенье?
Может, зимняя дорога.Да веселая отвага.Да фантазии немного.Да хорошая собака.
Детство
Какая это благодать!Я вспоминаю: ночью летнейТак сладко было засыпатьПод говор в комнате соседей.
Там люди с нашего двора,У каждого свой странный гонор.Мир, непонятный мне с утра,Сливается в понятный говор.
Днем распадется этот кругНа окрики и дребезжанье.Но сладок ночью слитный звук,Его струенье и журчанье.
То звякнут ложкой о стекло,То хрустнут скорлупой ореха…И вновь обдаст меня теплоУюта, слаженности, смеха.
И от затылка до подошв.Сквозь страхи детского закута.Меня пронизывает дрожь.Разумной слаженности чудо.
Я помню: надо не болетьИ отмечать свой рост украдкой,И то, что долго мне взрослеть,И то, что долго, — тоже сладко.
Я постигаю с детских летДоверчивости обаянье.Неведенья огромный свет,Раскованность непониманья.
Да и теперь внезапно, вдругЯ вздрогну от улыбки милой.Но где защитный этот кругПревосходящей взрослой силы?
Бесплодный, беспощадный светИ перечень ошибок поздних…Вот почему на свете нетДетей, растеряннее взрослых.
Змеи
Дымился клей в консервной банке.С утра, как братья Райт, в чадуСмолистые строгаем дранки.Рисуем красную звезду.
И вот, потрескивая сухо,Сперва влачится тяжело.Но, ветер подобрав под брюхо,Взмывает весело и зло.
Он рвется, рвется все свирепей!Потом мелькает вдалеке,Как рыба, пойманная в небе.Зигзагами на поводке,
До самой, самой верхней сини,Последний размотав моток…Под ним ленивые разини.Под ним приморский городок.
А он с размаху бьет по снасти.Дрожит пружинистая нить!И полноту такого счастьяНе может небо повторить.
Звезда горящая, флажочек,Я помню тайную мечту:Когда-нибудь веселый летчикПодхватит змея на лету.
Но летчики летели мимо.Срывались змеи со шнуров…Назад! Назад! Неудержимо!А где-то Чкалов и Серов…
Змей улетал из захолустья.Как чудо, отданное всем.Глядели с гордостью и грустьюИ понимали — насовсем.
Ночные курильщики
Мужчины курят по ночам,Когда бессонницу почуют.Не надо доверять врачам,Они совсем не то врачуют.
Ночных раздумий трибунал.Глухие ножевые стычки…Когда бессилен люминал.Рукой нашаривают спички.
Огонь проламывает ночь.Он озарил глаза и скулы.Он хочет чем-нибудь помочь.Пещерный, маленький, сутулый.
По затемненным городамИдет незримая работа,Мужчины курят по ночам.Они обдумывают что-то.
Вот низко прошуршит авто.Вот захлебнется чей-то кашель…Но все не так и все не то,И слышно, как скребется шашель.
Трещит, разматываясь, нить:Удачи, неудачи, числа…Как жизни смысл соединитьС безумьем будничного смысла?
Спит город, улица и дом.Но рядом прожитое плещет.Как птица над пустым гнездом.Над ним душа его трепещет.
Он думает: «Мы днем не те,Днем между нами кто-то третий.Но по ночам, но в темнотеТебя я вижу, как при свете».
Две тени озарит рассвет.Они сольются на мгновенье.Она в него войдет, как свет,Или уйдет, как сновиденье.
Огонь, вода и медные трубы
Огонь, вода и медные трубы —Три символа старых романтики грубой.И, грозными латами латки прикрыв.Наш юный прапрадед летел на призыв.Бывало, вылазил сухим из водыИ ряску, чихая, сдирал с бороды.Потом, сквозь огонь прогоняя коня.Он успевал прикурить от огня.А медные трубы, где водится черт.Герой проползал, не снимая ботфорт.Он мельницу в щепки крушил ветряную.Чтоб гений придумал потом паровую.И если не точно работала шпага.Ему говорили: не суйся, салага! —Поступок, бывало, попахивал жестом.Но нравился малый тогдашним невестам.Огонь, вода и медные трубы —Три символа старых романтики грубой.Сегодня герой на такую задачуГлядит, как жокей на цыганскую клячуОн вырос, конечно, другие успехиЕму заменяют коня и доспехи.Он ради какой-то мифической честиНе станет мечтать о физической мести.И то, что мрачно решалось клинком,Довольно удачно решает профком.Но как же, — шептали романтиков губы, —Огонь, вода и медные трубы?Наивностью предков растроган до слез,Герой мой с бригадой выходит на плес.Он воду в железные трубы вгоняет,Он этой водою огонь заклинает.Не страшен романтики сумрачный бредТому, кто заполнил сто тысяч анкет.
Христос
Христос предвидел, что предаст Иуда,Но почему ж не сотворил он Чуда?Уча добру, он допустил злодейство.Чем объяснить печальное бездейство?Но вот, допустим, сотворил он Чудо.Донос порвал рыдающий Иуда.А что же дальше? То-то, что же дальше?Вот где начало либеральной фальши.Ведь Чудо — это все-таки мгновенье.Когда ж божественное схлынет опьяненье.Он мир пройдет от края и до края.За не предательство проценты собирая.Христос предвидел все это заранеИ палачам отдался на закланье.Он понимал, как затаен и смутенДвойник, не совершивший грех Иудин.И он решил: «Не сотворится Чудо.Добро — добром. Иудою — Иуда».Вот почему он допустил злодейство.Он так хотел спасти от фарисействаНаш мир, еще доверчивый и юный…
Но Рим уже сколачивал трибуны.
Завоеватели
