Александр Кулешов - Победил Александр Луговой
Александр нахмурился.
— Что значит «с кляузником»? Почему вы считаете, что человек, обратившийся в печать с просьбой защитить его, — кляузник?
— Потому что, — быстро заговорил Трюфин, — человек, которого никто не обижает, — если он жалуется, кляузник. А этого Лукавого никто здесь не обижает. И нечего вам было время на него тратить.
— Ну, на что мне тратить время, мне видней. — Теперь Александр был явно настроен против этого самоуверенного да еще склонного к нравоучениям Трюфина. Лукавый, конечно, не бог весть какой симпатичный, но он хоть понимает, с кем разговаривает. А этот просто нахал. — Вы скажите мне, товарищ Трюфин, почему вы исключили Лукавого из вашего коллектива?
— А потому что нам такие не нужны!
— Это не ответ.
— Ответ. Можете спросить всех, они вам скажут то же самое.
— Но ведь Лукавый участвовал в соревнованиях, приносил вашему коллективу победу, не подводил вас.
— Как не подводил! Как не подводил! — Глаза Трюфина засверкали. — Да, он действительно завоевал грамоты. А как дошло дело до работы, так и подвел. Весь физкультурный коллектив вышел на субботник. И как иначе! Люди молодые, здоровые, сильные! А он — нет. Разве это не называется подвести?
— Но на следующий день намечались соревнования. Лукавый — ваш лучший спортсмен. Какой смысл было выводить его на субботник? Один человек погоды не сделал бы, а на соревнованиях мог выступить неудачно.
— А он вообще не выступил. Мы его не допустили. И, между прочим, из-за этого проиграли.
— Вот видите, значит, он был прав...
— В чем? В том, что возомнил себя чемпионом? «Звездной болезнью» захворал? Для чего он гири поднимает? Чтоб на боку валяться, пока его товарищи строят спортплощадку, на которой он же будет тренироваться?
— Ну, допустим, это плохо. Можно же было поговорить с ним, разъяснить. А вы сразу исключать.
— А чего с ним говорить! Вот вы с ним говорили. Скажите честно, по-вашему, он русский язык понимает? По-моему, нет. Вот где деньгу прихватить, где себе легкую жизнь устроить, на соревнование сбегать за счет рабочего времени — это он может. А вот поработать, когда гудок прогудел, — это не дай бог!
Трюфин резко поднялся.
— Вы извините, товарищ журналист, я ведь не Лукавый, я рабочее время ценю. Так что, если вам все ясно, я с вашего разрешения пойду работать.
И не попрощавшись, как и не поздоровался, Трюфин быстрым шагом, прихрамывая, направился к дверям цеха.
Некоторое время Александр продолжал сидеть. В нем все кипело. Какой-то щенок, нахал, руководитель какого-то заштатного спортколлектива отчитал его — специального корреспондента всесоюзного журнала, повернулся спиной и ушел себе!
Ну ничего! Он напишет такую корреспонденцию, он так его пропесочит, что тот дай бог, если в комсомоле удержится! Он ему покажет! Нахал! Действительно диктатор. Наверняка всех травит здесь, кто ему не по нраву!
Александр мысленно уже писал свой материал, оснащая его особенно ядовитыми фразами в адрес Трюфина, призывая общественность, дирекцию, партком, а может быть, даже райком комсомола сделать серьезнейшие выводы.
Он уже видел себя на общем собрании рабочих фабрики, обсуждающих его корреспонденцию, слышал гневные фразы в адрес Трюфина, его покаянную речь, свое собственное спокойное, солидное выступление...
Он не заметил, как прошел мимо проводившего его долгим взглядом вахтера, как вновь прохлюпал по ухабистой, размоченной дороге, как сел в вагон электрички.
Успокоился только тогда, когда за окном возникли вокзальные постройки и поезд медленно подкатил к перрону вокзала.
Выйдя на широкую площадь, Александр первым долгом посмотрел на вокзальные часы.
Настроение его сразу улучшилось.
Пять часов, а в шесть они договорились с Люсей идти к Ивану Васильевичу. Тренер Александра давно приглашал его и, Люсю вместе, хотел как следует познакомиться, но все как-то не получалось.
Александр немного волновался: мнение Ивана Васильевича много значило для него. Впрочем, как могла Люся кому-нибудь не понравиться! Александр решил не рассказывать Люсе подробностей своей поездки на фабрику. Он сразу принесет ей экземпляр журнала, когда материал будет напечатан.
Поэтому на вопросы Люси, которая всего лишь с получасовым опозданием прибежала к метро «Площадь Революции», он отвечал уклончиво: «Съездил, надо разобраться, продумать, дать материалу улечься».
Иван Васильевич жил далековато — на Ленинском проспекте, в новой квартире. Жил с женой и дочерью.
Александр и Люся доехали на метро до «Октябрьской», пересели на автобус и через четверть часа уже подходили к одному из столь похожих друг на друга огромных домов, вытянувшихся вдоль проспекта.
Они обошли дом, зашли в подъезд, выходивший во двор, сели в лифт. Александр нажал кнопку рядом с цифрой «7» и, быстро повернувшись к Люсе, обнял ее и поцеловал.
Поцелуй длился недолго. Через минуту они уже звонили у дверей Ивана Васильевича.
Глава шестая
В ТЫЛУ ВРАГА
Теперь это был один из полузабытых эпизодов Отечественной войны. Но в свое время о нем много писали в наших газетах. Да и в немецких тоже. А в начале шестидесятых годов вышла небольшая книжка «Путь «Красного спорта», рассказавшая о героической борьбе в тылу гитлеровских войск диверсионного отряда советских спортсменов, носившего название «Красный спорт».
...Железнодорожная магистраль, по которой осуществлялось снабжение немецких войск, наступавших на Москву, охранялась весьма тщательно. В частности, на участке, о котором пойдет речь, хоть и довольно открытом, через каждый километр располагался сторожевой пост, вдоль путей курсировали дрезины с патрулями. Ночью охрана усиливалась. Долгое время никаких происшествий на участке не было, и начальник охраны, капитан Рорбах, спал спокойно.
Но однажды поступили сведения, что километрах в сорока от Жуковки, где помещался штаб охраны, русские высадили десант. Совершенно случайно это обнаружил возвращавшийся с попойки поздней ночью полицай. Над лесом довольно низко пролетел самолет, сделал круг и сбросил нескольких парашютистов. Мгновенно отрезвевший полицай погнал лошадь в ближайшую комендатуру. Лес прочесали дважды, вдоль и поперек, но никого не нашли. Через день поступило сообщение о новом десанте, а через несколько дней — еще об одном. На этот раз немцы серьезно обеспокоились, всюду были разосланы приказы о повышенной бдительности, в течение недели посты выставлялись в удвоенном составе.
Постепенно страхи улеглись, и все пошло по-прежнему.
И вдруг телефонный звонок разбудил Рорбаха в два часа ночи. В десяти километрах от Жуковки был пущен под откос эшелон с артиллерийскими снарядами. Через полчаса капитан прибыл на место. Мощные прожекторы освещали печальную картину: десятки искореженных, развороченных вагонов лежали вдоль насыпи, взрывы снарядов опалили траву, лес, кустарник на сотни метров вокруг. Пока Рорбах и его солдаты суетились, вынося убитых и раненых, а ремонтная команда восстанавливала пути, небольшая группа гестаповцев внимательно изучала место происшествия.
На следующий день коменданту округа генералу Ранке лег на стол доклад. Из доклада явствовало следующее.
Партизаны (а скорее всего те самые парашютисты, которые были недавно замечены) незаметно подкрались к сторожевому посту, сняли часового и, заминировав путь возле самого поста, скрылись. Труп часового, чудом уцелевший среди огня и взрывов и лишь отброшенный на два десятка метров взрывной волной, был тщательно осмотрен. Эксперты установили, что к часовому подкрались, видимо, совершенно незаметно и мгновенно задушили искусным приемом.
Сторожевые посты были вновь усилены, через каждые полчаса вдоль полотна проходил патруль, а через каждые два-три часа проезжала дрезина. Обходы и смена часовых производились в самое неожиданное и каждый раз разное время.
Прошла неделя, и под откос полетел новый эшелон. На этот раз генерал Ранке лично прибыл на место катастрофы. Его сопровождал опытный следователь из гестапо Крамер, эксперты, целая толпа эсэсовских офицеров. Выяснилось, что все произошло так же, как и в прошлый раз, но была одна непонятная и пугающая деталь: создавалось впечатление, что диверсант, незаметно подкравшийся теперь к уже удвоенному сторожевому посту, дождался, пока оба часовых окажутся к нему спиной, и, бросившись на них, с невероятной быстротой уничтожил одного за другим. И при этом опять-таки голыми руками. На недоверчивый вопрос генерала — не было ли нападавших двое-трое — эксперты категорически заявляли: нет, действовал один человек!
Диверсии участились. Теперь не проходило двух-трех недель, чтобы на полуторастакилометровом участке не взрывались, не летели под откос поезда с техникой, живой силой, снарядами. А иногда партизаны нападали и на расположенные в окрестностях склады, бензохранилища.
