Аркадий Сахнин - Неотвратимость
А Крылов о другом думает:
— Вы не знаете такую — Зарудную?
— Зарудную?
— Да, Зарудную, Валерию Николаевну.
— И вас уже начала донимать?
— Нет, напротив, я донимал, но она не пожелала разговаривать.
— И скажите спасибо. — Он покрутил пальцем у виска. — Я целых полгода от нее отбивался, чуть сам с ума не сошел. Упаси вас бог связываться… С одной стороны, ее жалко, конечно, неудачница, всю жизнь ей не везет, на этой почве, видимо, и… Что это, интересно, вы решили встретиться с ней?
— Странно, — не отвечая на вопрос, сказал Крылов. — Выглядит вполне нормально.
— Выглядит? — подмигнул Гулыга. — Слов нет, как женщина экземпляр завидный, все при ней… А вела себя тоже нормально?
— К сожалению, более чем странно.
— То-то и оно… А вообще, Сергей Александрович, — заговорщически наклонился к нему Гулыга, хитро улыбаясь, — где ж и расслабиться в нашей суматошной жизни как не в командировке. Однако не связывайтесь с ней, дорогой мой, как в тину засосет.
Крылов недоуменно взглянул на него. А Гулыга, добродушно улыбаясь, продолжал:
— В нашем городе есть масса возможностей развлечься.
— Петр Елизарович, о чем вы?
Гулыга посерьезнел.
— Ну-ну, дорогуша, это ведь я на таком уровне шучу.
Неужели не понимаете?.. Ладно, посмеялись, и хватит. Смех, говорят, очень полезен для здоровья… Так езжайте, Сергей Александрович. Часа за три вполне управитесь. А потом пообедаем вместе. Лады?
Нажал кнопку, вошла секретарша.
— Машину товарищу Крылову. И вот что — скажите диспетчеру, чтобы по его вызову машину посылали в любое время.
Крылов хотел что-то сказать, но Гулыга не дал:
— И не возражайте, и слушать не буду. Не для прогулок…
Прощаясь, Крылов задержал взгляд на сверкающей модели тяжелого танка, стоявшего на столе:
— Недавно приобрели?
— Подарили, — довольно улыбнулся Гулыга. — Не скрою, приятно. Выступал тут на одном заводе… Даже не то приятно, что подарили, а вот узнали ведь, какой мне больше всего дорог.
— На нем?..
Петр Елизарович любовно погладил модель:
— Воевал на разных, а на таком как раз подбили. Вместе мы с ним горели. Он и спас мне жизнь, дымом своим заслонил, укрыл от вражеских глаз… Машина хорошая. Правда, против «тигров» и «пантер» уже не тянула, но и им от нас доставалось, — и он подмигнул Крылову.
8В районный центр Липань Крылов добрался быстро — всего тридцать пять километров по отличному шоссе, да еще шофер попался опытный, лихой.
Многие улицы Липани были асфальтированы, в том числе и та, что вела к дому Хижнякова.
Хижняков — кряжистый здоровяк, на вид годков пятидесяти пяти, а в действительности на добрый десяток больше. Когда приехал Крылов, он сидел во дворе за толстенным пнем, разбирая, несмотря на воскресный день, бухгалтерский отчет. В домашних сатиновых штанах, без рубашки, в большой соломенной шляпе, почерневшей от времени, он чувствовал себя хорошо, и настроение было хорошим. Да и не могло оно быть другим — судя по отчету, хотя он и без того знал: хорошо шли дела в его свекловичном совхозе.
С лаем бросилась к калитке собака.
— Цыц, дура, — сказал он беззлобно, не оборачиваясь.
А собака заливалась все сильнее, и, оторвавшись от бумаг, он посмотрел в сторону калитки. Сквозь кусты и деревья увидел человека. Хижняков поднялся.
— Ни дня, ни ночи, ни в будни, Ни в выходкой, — ворчал он.
— Здравствуйте, я из Москвы, специальный корреспондент…
За лаем собаки Хижняков не расслышал, из какой именно газеты, но понял: из Москвы. Удивленно и радостно засияло его лицо.
— Заходите, заходите, — открыл он калитку, таких дорогих гостей у нас еще не было.
Крылов органически не переносил лесть. И эти естественные для гостеприимного человека слова показались ему неуместными. Никак не отреагировав на них, спросил:
— Вы — товарищ Хижняков?
— Он и есть. Хижняков. Павел Алексеевич. Извините, что в таком виде встречаю.
— Да нет, вы извините, без предупреждения, явочным порядком, да еще и в выходной день.
Они шли по дорожке к дому. Добротный кирпичный дом, за ним, в глубине, огород, фруктовый сад, меж деревьями — ульи.
— Мария, — крикнул Хижняков, — где ты там? Ну-ка собери что бог послал, гость к нам приехал.
— Да что вы, — запротестовал Крылов, — ничего не надо, я на минутку. Давайте здесь на колоде присядем.
— Э-э нет, — покачал головой Хижняков, — у нас так не положено. Чайку попьем с вишневым вареньем, не с магазина — собственное, со своего садочка. Вы уж не побрезгуйте.
Все это было не по душе Крылову, и он злился на самого себя, что помимо воли настраивался против, судя по всему, хорошего и доброго человека. И, бесспорно, хорошего директора совхоза — по дороге расспросил водителя о нем. Уже много лет директорствует Хижняков, и много лет его совхоз занимает одно из первых мест…
Из-за кустов появилась женщина под стать Хижнякову — крупная, дородная, улыбчивая. Поздоровалась — и исчезла в доме. Вслед за пей, подталкиваемый хозяином, вошел и Крылов. Хижняков тут же отлучился. Вернулся в отглаженной рубашке и добротных брюках. Взад-вперед сновала хозяйка, накрывая на стол.
— Ей-богу, зря все это, — упрекнул ее Крылов, Она только рукой махнула — ничего, мол, не зря.
— А мы по одной, и все! — хитро сощурился Хижняков.
— Нет-нет, — запротестовал Крылов. — Мне еще с людьми встречаться, давайте лучше о деле поговорим. Вы Панченко Ивана Саввича знали?
Павлу Алексеевичу стало обидно. Он-то думал, что писать о нем приехали. Пусть даже не о нем самом, пусть только о совхозе, но это же его совхоз, он здесь полноправный директор, и если что плохо — его вина, но если хорошо, тут уж извините — его не обойти.
Обиды своей Павел Алексеевич не выказал. Решил все же вести себя с ним так же достойно, как и встретил.
— Да кто ж ту фашистскую собаку не знал!
— А все-таки, — спросил Крылов, — что вы могли бы рассказать о нем?
— Да то, что и все, — развел он руками. — Старостой у немцев был, по-ихнему бургомистром, честных людей мордовал, расстреливал.
Как ни странно, но Сергея Александровича эти слова успокоили. Понять его было можно: значит, не ошибся, не оклеветал героя. И все-таки продолжал расспрашивать:
— Вы это сами видели?
— А как же! — не задумываясь, ответил Павел Алексеевич. — Меня самого в своем кабинете избил и хотел расстрелять, да я успел сбежать… Ну, будем, — поднял он стопку.
И Крылов махнул рукой — почему ж по такому поводу ее выпить, — взял стопку, опрокинул.
Хозяин продолжал выказывать гостеприимство:
— Закусывайте, закусывайте, сальцо вот возьмите, тоже не покупное.
А Крылов гнул свое:
— А за что же он вас, Павел Алексеевич?
— А ни за что. За что фашисты измывались над нами? Вот так и он… За то, что коммунистом был. Он перво-наперво коммунистов истреблял.
— Вы вдвоем в кабинете были?
— Когда?
— Ну вот когда он избивал вас.
— Зачем? На глазах у всех, чтоб другие боялись. Нас человек пять было.
— Кто же именно?
— Из живых?
— Конечно, из живых.
Павел Алексеевич задумался.
— В живых мало кто остался, — вздохнул он. — Покосил он нас, гадина, я молодых и старых… Моляева в Германию угнал… Может, из пяти только Чепыжин Степан и остался. Он тут недалеко на хуторе живет.
— Да, я знаю, у меня его адрес есть… И еще вопрос, Павел Алексеевич: облавы были у вас?
— Конечно, были, — словно удивляясь наивности корреспондента, ответил Хижняков.
— В августе сорок второго года, например, не помните?
— На всю жизнь помню. Тогда людей что рыбу сетями позабирали, почти всех в Германию угнали да пять деревень и хуторов сожгли.
Одна загадка за другой. Голубев все досконально знает и ничего не говорит. Только на один вопрос ответил уверенно: никого не взяли, попрятались люди. И Хижняков тоже отвечает уверенно: людей что рыбу сетями позабирали.
— А вот говорят, — сказал Крылов, — будто никто в сети не попал.
— Кто же такое мог сказать? — удивился Павел Алексеевич.
Крылов замялся.
— Не знаете? Так я разъясню. Кто сам далеко упрятался, когда еще немцы не подошли. Или вовремя в эвакуацию отправился. Одним словом, кто не был в то время здесь. Придумают тоже: попрятались…
— Да нет, был здесь.
— А если был, — энергично сказал Павел Алексеевич, — значит, с выгодой для себя так говорит. Не иначе! — отрубил он и снова налил стопку. — По последней, Сергей Александрович.
— Нет, мне пора, — поднялся Крылов. — Скажите, вы не знаете Зарудную?
— Ах, вот кто! Ну, эта что угодно может сказать. Одно гнилье… Панченко, Зарудная…
— Кто она, чем занимается?
— Точно не знаю. Знаю только, что психованная баба.
