Аркадий Львов - Двор. Книга 1
— Браво! — закричал Граник. — Браво!
— Так я спрашиваю: надо сегодня ставить эту тему или ждать, пока везде будет полный срач, а тогда вспомним и покачаем головой, какие мы были неаккуратные!
— О! — воскликнул Иона Овсеич. — Теперь ты ставишь вопрос по-государственному!
Когда Степа вернулся на место, товарищ Дегтярь крепко пожал ему руку и повернул лицом к публике. В один момент казалось, сейчас обнимутся и поцелуют друг друга на глазах у всего народа, люди ждали и уже приготовились аплодировать, но Степан махнул рукой и поспешил к своему стулу.
— Не волнуйся, Хомицкий, — подбодрила мадам Малая, — такого сантехника, как ты, соседи подсиживать не будут: кто хочет самому себе вред! Слово имеет Дина Варгафтик.
Да, сказала Дина, никто не хочет самому себе вреда. Но не хотеть можно по-разному: один говорит, меня это не касается, и сидит сложа руки, хотя надо стучать руками и ногами в дверь, а другой говорит, меня это касается, стучит так, что в Москве слышно, и получает за это кучу неприятностей. Возьмем пример. Иосиф Котляр, который недавно поменял квартиру из Николаева, каждый вечер после работы и каждое утро до работы крутит свой станок и делает гвозди. Где он достал станок и где он достает проволоку, она не хочет вмешиваться, для этого есть свои специалисты, пусть разбираются, но от станка трясется весь дом. Спрашивается, что она должна делать: молчать или, наоборот, стучать изо всех сил? Но если трясется весь дом, то есть разрушается жилой фонд, кто дал моральное право молчать? Никто не давал, и она уже десять, двадцать, сто раз предупреждала Котляра, что на шум, который идет от станка, как от хорошей камнедробилки, ей и ее Грише плевать, но на разрушение жилого фонда они плевать не будут, и никто не заставит. Гриша, правда, говорит, не надо связываться с Котляром, мы еще не знаем, что это за человек, но она ответила своему Грише, пусть лежит с ногами на диване и читает газету, а ей, когда такое безобразие на глазах у всех людей, не лежится. И что? На днях она опять имела разговор с этим гвоздарем, сначала он как будто понял, а в конце вдруг харкнул и послал ее к такой матери! Сегодня наш товарищ Дегтярь так красиво рассказывал про новую Конституцию, что все люди равны, а для Котляра с его гвоздарней наша Конституция не существует, а есть какой-то отдельный закон, который дает ему право садиться людям на голову и посылать женщину к такой матери. До каких пор, люди хотят знать, где граница?!
Все ожидали, что сейчас выступит со своим объяснением сам Котляр, но вместо него поднялся товарищ Дегтярь. Насчет станка и проволоки, сказал он, нам известно, что Иосиф Котляр, бывший красный партизан, с простреленным легким и без одной ноги, то есть инвалид гражданской войны, держит патент от финотдела. Другое дело, что станок, по словам Дины Варгафтик, стучит день и ночь. Выходит, Котляр имеет от него не приработок, а главный заработок, и тут мы хотим получить ответ, откуда берется столько сырья.
Иона Овсеич не сказал, что в данном случае сырье, проволока-катанка, особенно дефицитное, но каждый хорошо знал, какой дефицит на гвозди, и нетрудно было сделать вывод.
Иосиф Котляр, с огромным, в два солдатских ремня, животом, остановился возле трибуны, потер ладонью плешь, тихо улыбнулся и произнес:
— Товарищи жильцы и соседи, эта женщина сказала, что Котляр разрушает дом. Что я могу ответить на это? Я могу ответить: это неправда, она сама в десять раз больше разрушает, когда стучит на мужа стулом, так что у меня люстра качается. Я не буду мешаться в ее личную жизнь — ей нравится, пусть стучит, ее мужу нравится, пусть терпит, — но если человеку говорят: ты разрушаешь наш жилой фонд, — это больно слышать. Теперь насчет сырья. Откуда я его достаю? Хотите, я могу дать вам адрес, вы тоже достанете — это не левый товар, это отходы, которые отправляют на переплавку, потому что производству не выгодно с ним возиться. Но, с другой стороны, это полуфабрикат, и такой капиталист, как я, не брезгует иметь дело с полуфабрикатом, который идет в отходы.
Ефим Граник закричал с места, что такому человеку надо руки целовать, потому что он экономит государственное добро, но Дина Варгафтик опять повторила: кому по вкусу, пусть целует Котляра куда угодно, а откуда он достает свои полуфабрикаты, мы не маленькие дети, чтобы кормить нас всяким дрек. То же самое насчет жилого фонда, пусть ее режут на куски, она все равно будет повторять: от каждого удара станка, когда выскакивает гвоздь, все дрожит и ходит ходуном. Пусть назначат комиссию, и посмотрим, что скажет комиссия.
— Какая комиссия! — опять выскочил Граник. — Человек — бывший красный партизан, а не какой-нибудь рецидивист, потерял за советскую власть полноги и кусок легкого!
— Сядь! — приказала мадам Малая. — Сядь на место, а то я тебя выведу в два счета.
— А я прошу не кричать на меня, — ответил Ефим. — Граника на испуг не возьмешь!
Слово получил Хомицкий. Что правда, сказал он, то правда: шум от станка идет. Но от машины или подводы, когда они проезжают по мостовой, шуму в десять раз больше, а дом стоит себе на месте и не разрушается, потому что у каждого здания есть запас прочности. У нашего дома тоже есть, так что Дина Варгафтик может спокойно спать со своим Гришей, хоть лицом кверху, хоть другим местом: потолок не упадет на них.
Дина возмутилась: пусть делает свои дурацкие намеки своей жене! А комиссию надо назначить, и посмотрим, кто прав.
Иона Овсеич наклонился к председателю, шепнул несколько слов, Клава Ивановна в ответ кивнула головой, велела всем замолчать и объявила:
— Поступило предложение назначить комиссию. Ставлю на голосование.
— Зачем голосовать? — развел руками Котляр. — Вы хотите комиссию — делайте комиссию.
— Тебя никто не спрашивает, — мотнула головой Клава Ивановна — Мы сами знаем, что нам делать, а хочешь ты или не хочешь, твое дело маленькое.
Все, включая самого Котляра, были за комиссию, против — один, Ефим Граник. Он встал, высоко поднял руку, чтобы все хорошо видели, и держал, пока мадам Малая не приказала:
— Сядь на место и не смеши людей.
Собрание поручило президиуму подготовить список, товарищ Дегтярь тут же поднялся и внес предложение избрать комиссию в составе трех человек, а именно: председатель — инженер Лапидис, члены — сантехник Хомицкий и доктор Ланда, ответственный за исполнение — Малая, Клава Ивановна. Голосовать можно поименно или списочно — как пожелает масса. Клава Ивановна сказала, здесь чужих нету, каждую кандидатуру знают в лицо, так что нет смысла поименно.
Проголосовали список в целом. В этот раз все были за, воздержался один: Ефим Граник.
Поскольку комиссия была утверждена, а время затянулось, председатель, посовещавшись с товарищем Дегтярем, внесла предложение прекратить дальнейшие прения и дать заключительное слово докладчику. Иона Овсеич уже подошел к трибуне, но в это время инженер Лапидис закричал с места, что заявляет решительный самоотвод.
— Вспомнил! — возмутилась Клава Ивановна. — Дома своей жене будешь заявлять отвод, а здесь тебе народ доверил, и скажи спасибо.
— При чем тут доверие! — крикнул в ответ Лапидис. — У меня круглый год командировки, я неделями дома не ночую.
— Где ты ночуешь, это твое личное дело, а раз масса тебе доверила, ты должен гордиться, — сказала мадам Малая, и весь зал поддержал ее, потому что у каждого есть свои личные дела, а если так рассуждать, то для общественной работы надо будет специально нанимать каких-то людей.
— Самоотвод не принимается, — повторила мадам Малая и предупредила инженера Лапидиса, что у собрания может лопнуть терпение, а обращаться по месту его службы — это лишняя трата времени и никому не нужно.
Лапидис наклонил голову, как задиристый бычок, однако было ясно, что подходящий момент для самоотвода упущен и теперь своей настойчивостью можно вызвать только протест и справедливое возмущение.
— Ладно, — сдался Лапидис, — ваша взяла.
Клава Ивановна одобрительно кивнула головой, однако в словах чувствовалась осторожность:
— Еще посмотрим, как ты докажешь на деле.
— Докажет! — весело произнес Иона Овсеич. — Лапидис не такой человек, чтобы отлынивать. А сейчас позвольте мне от имени домоправления, актива и общественности двора выразить благодарность товарищу Гранику, Ефиму Лазаревичу, за добросовестную работу по подготовке объявления, а также выразить уверенность, что и впредь он будет участвовать в художественном оформлении всех мероприятий по линии политмассовой работы.
Товарищ Дегтярь сделал Гранику знак подойти к трибуне, чтобы лично пожать руку, однако, от волнения и полной растерянности, тот направился прямо в противоположную сторону — к выходу. Люди засмеялись, дали ему возможность сделать несколько шагов к дверям, а там взяли за плечи и повернули обратно. Потом, уже возле трибуны, когда товарищ Дегтярь протянул обе руки, все увидели, что у Ефима на глазах слезы, засмеялись еще веселее и захлопали.
