Иван Шамякин - Сердце на ладони
Ярош отошел к окну и жадно выпил холодную вкусную воду.
— Пригласил бы меня на дачу… Говорят, живёшь как в раю.
— В гости приглашают друзей семьи.,
— А разве я тебе не друг? Незаметно она очутилась совсем рядом,
— Не притворяйся, Тамара, мы не маленькие. Ты отлично знаешь, как тебя «любит» Галина. А мне покой жены дороже всего…
— Она становится мещанкой, твоя Галина. — Сейчас глаза ее, казалось, метали серые искры.
— Черт его знает, трудно сказать, в чем оно больше проявляется, мещанство:
Она подошла так близко, что Ярошу стало неловко. Он отступил в угол между столом и стеной.
— Почему ты избегаешь меня? Я тебя люблю…
— Я это уже слышал, Тамара. Не однажды.
— Ты должен понять… Поцелуй меня. Один раз. Жалко тебе?
Женщина теряла приличие.
Никогда еще, при всей ее развязности, ей не удавалось поставить Яроша в такое нелепое положение. На миг он растерялся. Но тут же нашелся. Он умел удивлять людей неожиданностью своих поступков. Вдруг подхватил Тамару под мышки, рывком поднял и… поставил на письменный стол. Пусть кто-либо из персонала увидит через окно своего главного врача на столе со стаканом в руке!..
Тамара Александровна чего угодно могла ждать от Яроша, но только не этого. Опешила. Застыла.
Ярошь успел отойти к двери и взять шляпу.
Наконец она соскочила на пол, даже стекла зазвенели. Рассмеялась.
— А ты становишься шутником. Прогресс!
Лицо ее горело. Но все-таки она пошла следом за ним. Ярош услышал за собой стук ее каблуков и рассвирепел. Бесстыжая баба! Как можно такому человеку поручать руководство больницей?
Он не вышел сразу во двор, а умышленно прошел в терапевтическое отделение. В длинном полутемном коридоре на койках лежали больные. В той больнице, где Ярош заведовал отделением, этого давно уже не было: больные в коридорах не лежали и все вокруг сияло чистотой. О здешних непорядках он писал в своей докладной записке исполкому горсовета.
Не обращая внимания на больных, на персонал, Ярош загремел на весь корпус:
— Когда здесь наконец будет похоже на больницу?
Тамара Александровна догнала его, сжала локоть.
— Антон!
— Клиника! Помойная яма, а не клиника! — не унимался он. Тогда и она заговорила громко, отводя удар:
— Нам не отпускают столько средств, сколько вам, профессор. Походатайствуйте за нас. Вы председатель комиссии горсовета.
Они вышли во двор. Под ярким солнцем — все вокруг сияло и зеленело — гнев Яроша утих. Он взглянул на Гаецкую и увидел, что она, щурясь от света, уже опять улыбается.
«Чертова баба! С нее, что с гуся вода. Ну, погоди же!»
Сказал спокойно, с улыбкой, мирно шагая рядом с ней по асфальтовой дорожке:
— Мне Шикович рассказал. В редакцию пришло письмо. Пишут добрые люди, как ты используешь санитарную машину. С утра — на рынок, вечером — в лес. На Украину за вишнями. А врачи неотложной ходят пешком. Я ему говорю: если о Гаецкой, можешь давать без проверки. Все правильно, ручаюсь головой. Сенсационный фельетон выйдет!
Она остановилась. Ярош по инерции прошел еще шага два и обернулся. Лицо ее, минуту назад пылающее, побледнело. Сказала с угрозой:
— Появится фельетон — я тебе этого до смерти не забуду, — и, не попрощавшись, пошла назад.
Майзис, маленький, курчавый, в больших черных очках, встретил консультанта на крыльце отделения, сказал:
— У вас сегодня, коллега, хорошее настроение.
— А разве вы видели меня когда-нибудь в плохом? — шутливо откликнулся Ярош.
— Нет, но вы так погружены в свою работу, что иной раз кажется, ничего вокруг не замечаете. Даже того, какой день. А день — красота! Посмотрите!
Ярош засмеялся.
— Знаете что? Приезжайте ко мне на дачу. Я покажу вам такую красоту, какой вы, горожанин, сроду не видывали.
Проконсультировав нескольких больных, Ярош вновь почувствовал усталость. С ним это редко случалось.
— Должно быть, будет гроза. Хочется спать, — зевнув, сказал он Майзису, когда они переходили из палаты в палату. — Последний?
— У меня последний. Но очень просила больная из терапевтического, чтоб посмотрели её. Именно вас просит, Антон Кузьмич. По-моему, интересный случай. Митральный стеноз. Согласна оперироваться.
Ярош взглянул на часы, вздохнул,
— Пользуетесь вы моей слабостью.
По дороге в терапевтическое отделение он сказал Майзису:
— У Гаецкой в кабинете холодильник. Шелковые шторы, новая мебель. А рядом больные в коридоре!
Майзис поднял голову, и очки его рассыпали ослепительные блестки. Улыбка тронула толстые губы.
— У нас ее называют «царица Тамара».
— Потому что вы беззубые здесь, как моллюски. Пропесочили бы эту «царицу» на партийном собрании.
Молоденькая женщина-врач, встретившая их в коридоре, растерялась — покраснела, назвала Яроша профессором. Он не рассердился, но, опасаясь, что всё вместе — эта почтительность, вид отделения, Тамара — вызовет в нем гневную вспышку, нахмурился, опустил голову, выключился (он умел это делать), чтоб не видеть и не слышать, что творится вокруг.
Они вошли в палату, где теснилось шесть-семь коек, между ними оставались лишь узкие проходы. Как ни старался Ярош, все равно сразу увидел все: грязные стены, латаные наволочки, простыни, застиранные полотенца, обшарпанные тумбочки.
— Вот наша больная, — сказала врач, подойдя к койке в углу, и, спохватившись, придвинула Ярошу табурет.
Больная как больная. Он видел таких сотни. Маленькая женщина, до того худая, что казалось, под одеялом ничего нет. А на подушке измученное лицо с ярко выраженными симптомами болезни: бледные, синюшные губы и крылья носа, а щеки зарумянились. Волнуется. И глаза… Какие глаза и как они смотрят! В них были вопрос, мольба, надежда, страх — вся сложная гамма чувств человека, жаждущего жить.
Присаживаясь, он подумал, что у большинства больных женщин красивые волосы. По контрасту, очевидно. У этой тоже чудесные — светло-золотистые, пышные. Чтоб не встречаться взглядом с больной, Ярош разглядывал свои большие, отбеленные спиртом и эфиром руки и слушал лечащего врача. Давно выработалась профессиональная привычка: слышать и фиксировать в памяти только то, что нужно ему как консультанту. Все остальное, в том числе имя и фамилию, он выяснял потом, когда сам осматривал больного. Но сообщение врача, что больная перенесла первую атаку ревматизма в немецком концлагере, взволновало его. Он посмотрел на эту маленькую женщину с интересом и жалостью, встретил её глаза, полные мольбы, подумал: «Вот она — война. Восстановлены города. А сердца людей… Сердца изувечены». Он думал о сердцах не вообще. Нет. Как врач, представил конкретное маленькое сердце, в котором развился порок. Ординатор рассказывала, в каком состоянии больная поступила в больницу.
— Отек нижних конечностей… Резко увеличена печень…
— Когда поступила? — спросил Ярош.
— Две недели назад. — Смутившись, она забыла, на чем ее перебили.
— Продолжайте, пожалуйста. — И снова со стороны могло показаться, что консультанта интересуют только собственные руки.
— Был проведен курс лечения…
И вдруг в монотонный доклад, пересыпанный латинскими терминами, ворвалось шепотом произнесенное слово:
— Кузьма…
Ярош сперва даже не обратил внимания.
— Антон Кузьмич, — громко поправил Майзис, стоявший за спиной у Яроша.
Тогда Ярош резко поднял голову, посмотрел на больную. Она виновато улыбнулась и опять несмело прошептала уже другое имя:
— Виктор…
Ярош ощутил, как руки его словно пронизал электрический ток, закололо в кончиках пальцев: он услышал свои подпольные клички! У него были необычайно чуткие пальцы, «патологически чуткие», даже эмоции свои он прежде вcero ощущал в пальцах. Вот так заколет — а в душе гнев, или радость, или удивление. Сейчас он узнал эту женщину. Но не верил глазам. Разве мертвые воскресают? Сколько лет прошло! Где она была до сих пор?
Он медленно поднялся с табурета.
Врач с испугом смотрела на свою пациентку: что она, бредит?
Майзис легонько свистнул: он был романтик, любил приключенческие фильмы и книги, неожиданные встречи. Больная успокоила своего врача вопросом:
— Не узнаете, Антон Кузьмич?
Ярош, умевший владеть собой в любых обстоятельствах, растерялся.
— Зося? — прошептал он так, что вздрогнули, приподнялись на локтях больные, а Майзис в восторге потер руки. — Зося! — повторил он громче и, высокий, могучий, сильный, склонился над постелью, как бы пытаясь оградить ее от чужих глаз, от болезней, от всех бед. Взял тонкие исхудалые руки в свои мягкие широкие ладони, осторожно сжал — Откуда вы взялись Зося?..
5
На стоянке такси у вокзала один из шоферов радушно пригласил Яроша:
— Пожалуйте, доктор, в мою.
