Аркадий Гайдар - Том 3. Ранние и неоконченные произведения
Напомним еще, что во французском языке приставка «д» указывает на принадлежность или происхождение, скажем, д'Артаньян — из Артаньяна.
Итак: 1923 год, Аркадий Голиков ранен, контужен, болен. Путь кадрового командира РККА, начатый так уверенно, заволокли тучи. Что делать дальше? Как жить? Созревает решение — литература.
Тогда и придуман, найден литературный псевдоним: «Г» — первая буква фамилии Голиков; «АЙ» — первая и последняя буквы имени; «Д» — по-французски — «из»; «АР» — первые буквы названия родного города.
Г-АЙ-Д-АР: Голиков Аркадий из Арзамаса.
Кстати, поначалу он и подписывался — Гайдар, без имени и даже без инициала. Ведь имя уже входило частичкой в псевдоним.
Лишь когда псевдоним стал фамилией, на книгах появилось: Аркадий Гайдар.
Перелистывая подшивку пермской «Звезды» с ноября 1925 по январь 1927 года, когда он сотрудничал в газете, невольно поражаешься объему проделанной им работы: за год с небольшим им опубликованы 13 рассказов, 12 очерков, 4 повести — они печатались с продолжением почти в 70 номерах. Но главный жанр — фельетон: 115 фельетонов подписаны — Гайдар.
Темы разнообразны, их не перечислишь. Некоторые фельетоны содержат в себе, как говорится, «непреходящие приметы времени», некоторые, к сожалению, не потеряли актуальности до сих пор.
«Неуместная наивность», «Остров вакханалии», «Тихая обитель» — это о тех, кто, занимая ответственные посты, использует свое служебное положение для безудержного приобретения личных благ. «История о неуловимом билете», «Буква закона», «Простая истина», «Купленный человек» — в защиту трудового человека от бюрократов. «Кизеловская щедрость», «Осиновые дела», «Госторговские яйца», «История одной смерти» — о неумелых, нерадивых хозяйственниках, наносящих огромные убытки государству.
От газеты к газете увереннее звучит голос фельетониста.
В конце июня 1926 года опубликован его «Фельетон без визы», в котором цитируется распоряжение директора Лысьвенского металлургического завода:
«По соображениям политико-экономического характера предлагаю всем корреспондирующим как в газеты, так и в другие периодические издания, все корреспонденции, освещающие внутреннюю жизнь завода, представлять на санкцию мне и лишь после моей визы могут быть отправлены по назначению».
Затем следует комментарий — декларация Аркадия Гайдара:
«Тов. директора, администраторы и пр. ответственные и безответственные товарищи вышеприведенного образа мысли, нашу страну, нашу революцию мы, те, кто пишет в газеты, и те, кто еще не пишет, но будут писать, когда научатся и поймут всю роль и все значение советской печати, — любим не меньше вас.
И наша любовь глубже, потому что мы приемлем революцию со всеми ее хорошими и неизбежно отрицательными сторонами, мы не закрываем глаз ни на что… а потому бросьте курить фимиамом напыщенных фраз о тайных политико-экономических причинах, ибо никаких „тайн“ тут нет и угодливого молчания нет и не будет до тех пор, пока будет существовать рабочая печать…»
…Не таким уж заметным среди прочих выступлений Гайдара был фельетон «Шумит ночной Марсель» о судебном следователе Филатове, который подрабатывал вечерами, играя на аккордеоне в ресторанчике «Восторг».
«Кино-эскиз» — так обозначено в подзаголовке.
Утром в служебном кабинете Филатов ведет допрос. В следующем эпизоде время и место действия меняются. Вечер. Ресторан «Восторг». Переменились и роли. Теперь хозяин положения тот, кого допрашивали. Он и заказывает музыку.
Обычный фельетон. Есть факт. Есть его литературная обработка. И урок имеется: представитель советского правосудия, согласившийся на подобное совместительство, может поставить себя в унизительное положение.
Но 13 ноября 1926 года суд рассмотрел «уголовное дело № 683 по обвинению гр-на Голикова Аркадия Петровича, 22 лет, проживающего в гор. Перми, женатого, имущественного положения бедного, в преступлении, предусмотренном ст. ст. 173 и 175 Угол. Код.».
Судья Лифанов начинает зачитывать приговор.
«— …Данными судебного следствия установлено, что фельетон „Шумит ночной Марсель“… дает правильное освещение факта недопустимости совмещения работы следователя с игрой в ресторане „Восторг“, и читателям этот факт дан для оценки с точки зрения общественности, по мнению суда, верно, а в отношении нанесения оскорбления следователю Филатову ни на чем не основано. Таким образом суд считает деяния гражданина Голикова по статье 175 УК не доказанными…»
Судья продолжал чтение:
«— …по статье 173 УК он, Голиков, изобличается вполне. Исходя из изложенного… приговорил гражданина Голикова Аркадия Петровича… подвергнуть лишению свободы сроком на одну неделю… Суд, приняв во внимание, что Голиков социально опасным для общества не является… считает возможным наказание Голикову смягчить, заменив лишение свободы общественным порицанием на общем собрании сотрудников редакции „Звезда“… Меру пресечения Голикову избрать подписку о невыезде…»
В те дни шумел не «ночной Марсель» — Пермь шумела.
— Неужели все-таки удалось упечь в тюрьму этого резвого фельетониста?
— Неужели наш суд осудил Гайдара?
5 апреля 1927 года в «Правде» появилась статья «Преступление Гайдара».
«Форма фельетона не понравилась, — говорится в статье. — Выходит, что фельетонную форму произведений надо изгнать из газеты. Но под силу ли сделать это нарсуду 2-го участка г. Перми? Нет и нет… Рабочий-читатель знает, что партия и Советская власть на газету смотрят не так, как нарсуд 2-го участка г. Перми… „Преступление“ Гайдара рабочим читателем воспринято как его заслуга. Читатель толкает Гайдара на новые такие преступления…»
Пермь Гайдар вспоминал с любовью. Сберегал дружбу, переписывался со многими «звездинцами», в частности с Борисом Никандровичем Назаровским.
«Здравствуй, Борис!
…За эти два года — что мы не видались — постарел я также ровно на два года… Много за это время я ездил по Северу, а теперь вот уже полгода, как живу в Москве. Не работаю пока в газете нигде, но скоро буду работать — потому что долго без газеты скучно. За это время в ГИЗе у меня вышла повесть „Школа“…
Лиля жива и здорова, работает редактором радиопионерской газеты. Тимур — нигде не работает — все больше бегает, загорает и задает вопросы приблизительно такого рода: „Что такое батарея?“ — „А это вот одна пушка, да еще другая пушка, да еще пушка, вот тебе и батарея“. — „А почему лес — не деревья, а лес?“ — „А это одно дерево — значит дерево, а другое дерево, да третье дерево, да еще деревья — вот тебе и лес“. (Пауза.) „А если батареи с лесом сложить (???), что тогда получится?“…
Боренька! У меня к тебе огромная просьба исключительной важности… Здесь одно очень почтенное издательство должно в срочном порядке издать мою повесть („Лбовщина“, переработанная вместе с „Давыдовщиной“). Но вот вся беда — у меня нет ни рукописи, ни одного экземпляра „Лбовщины“ („Давыдовщина“ есть)… Может быть, ты достанешь в Перми и пришлешь мне эту книжку. Может быть, у тебя остался экземпляр…
Если бы я не знал, что ты добр, как Христос и Магомет вместе взятые, я был бы уверен, что, прочтя сии строки, ты злорадно сказал бы: „Ага, сукин кот, то не писал, не писал, а то как понадобилась книга, сразу нашел время… Так вот, пусть…“
Но остерегись, Борис, так поступать. Ибо, как ты человек, изучавший диалектику и философию, должен помнить слова св. Нафанаила-постника, который писал о царе Егудииле: „Всуе сей человек к Господу возводит очи, моля — Господи даждь мне — ибо очерствело сердце его (Егудиила) многажды проклинаемое всяк день всуе просящими его“.
Под письмом дата: 1/IX 1930».
В письме нужно пояснить некоторые места.
«Много… ездил по Северу»: с декабря 1928-го по февраль 1930-го Аркадий Гайдар работал в архангельской газете «Волна» («Правда Севера»).
Разговор об артиллерийской батарее не случаен. Полигон находился в Кунцеве, неподалеку от дома, где мы снимали комнату. Миновав лесок, перебравшись за овраги, можно было наблюдать с пригорка из-за цепей охранения за учебными стрельбами. Напомню, что именно в Кунцеве Аркадий Гайдар написал рассказ «Четвертый блиндаж» о попавших случайно под артиллерийский обстрел ребятишках.
Книга, о которой идет речь, пришла из Перми незамедлительно — тоненькая, очень похожая и форматом и зеленоватой бумажной обложкой на школьную тетрадь. Называется она «Жизнь ни во что», а «Лбовщина» стоит как подзаголовок. Отдельным изданием повесть вышла в Перми тиражом 8 тысяч, мгновенно была раскуплена, но Б. Назаровский все же достал книжечку для автора.
Самое важное, однако, что «одно очень почтенное издательство», собиравшееся, как писал Аркадий Гайдар, «в срочном порядке издать» «Лбовщину», переработанную вместе с «Давыдовщиной», свое намерение так и не осуществило. По той простейшей причине, что рукопись от автора не поступила.
