Юрий Васильев - Право на легенду

— Да они и не разъезжались. Старшекурсники, третий семестр: на строительстве нового корпуса работали.

Теперь закурил Женя и сел на диван.

— Отец, как ты думаешь, не помянут мне, что я вроде как по твоей протекции поступил.

— Ты поступи сначала.

— Я поступлю, не бойся.

— Кто ж помянет? Никто не знает.

— Это верно… А ты не помянешь?

— Я не должен. Ты, Женька, особенно-то не копайся. Ты так рассуди: если у тебя все хорошо будет, если ты штаны даром не просидишь и образование на пользу обернется, значит, все было по совести. Ну, а если что не так, тебе я, конечно, не помяну, а себя упрекать буду. Тем более что скоро не только за себя отвечать придется.

— Почему?

— Я вот сегодня шел по городу и думал: какую вам с Леной комнату к свадьбе оставить? Твоя вроде мала, свою отдавать жаль. Однако, думаю, ничего не попишешь. Сын женится, не комар начихал.

— Понятно… — Женя опустил голову. — Ты дома, был, да? Я заметил, что-то ты очень быстро в передней тогда появился. И вид у тебя был не с улицы. Ты не думай, отец, я ведь собирался тебе и маме сказать. Просто, все еще не решено, мать у нее… Ну, сам понимаешь. Я бы посоветовался.

— Меня ты можешь просто в известность поставить, — серьезно сказал Жернаков. — Человек ты взрослый, жить тебе… А вот с матерью уж постарайся как-нибудь по-другому, чтобы она хоть не поняла, что ты без нее решил.

— Я постараюсь, отец. — Он робко улыбнулся и предложил. — Слушай, давай я машину стиральную посмотрю, а то тебе опять разгон будет.

— Посмотри. И в сарае, кстати, прибраться надо. Еще кое-что сделать. У меня послезавтра отгул кончается, мать скажет, что мужика вроде как в доме и не было. — Он заглянул через плечо сына на лежавший перед ним медный лист. — М-да… кособочит маленько. До чеканки тут еще далеко. Что-то мы не додумали.

— Вообще-то, отец, можно и консультацию получить. Чего гордиться? Опыт перенимать надо. Павел из больницы выйдет, все толком объяснит.

— А он здесь при чем?

— Так он этим знаешь как занимается? Ну, не всегда, конечно. Ты в ресторане «Волна» был? Он там весь интерьер им сделал.

— У Казаряна?

— Ну да… Ему говорят: «Давай мы с тобой договор заключим, заплатим, как положено», а он надулся: «Мне тут работать, мне самому, может, приятно, чтобы рабочее место красивым было».

— Ишь общественник, — усмехнулся Жернаков. — То-то мне Казарян говорил, что все даром обошлось. Угостил, говорит, раз или два… Уважения к труду нет. Ну, ладно. Как он там?

— Ничего. Врачи говорят — испугом отделался. Аппетит, как у слона.

— Значит, порядок, — улыбнулся Жернаков. — Оклемается. Ты мне скажи, Женя, как такое получиться может? Я, когда узнал, что это Павел, растерялся даже сначала. Но потом думаю: выходит, из человека человеческое до конца не вытравишь, как ни старайся.

— А я не удивился, — сказал Женя. — Он парень отчаянный, смелый. Только он просто не знает, куда себя приткнуть.

— Верно. Говорил я с ним… Только плохо как-то. Надломился парень. Теперь бы вылечить его. Знаешь, если кость прочно срастется, то это навсегда, даже захочешь сломать, не выйдет.

— Так то кость, — сказал Женя.

— Я понимаю. Это я для сравнения. Будешь у него — привет передавай. А сейчас давай потрудимся еще маленько. Получится — Касимову подарим. Похож на него, правда?

День пятый

Пятница выдалась дождливая. Над Каменным Венцом собрались белесые тучи, а это значит — быть снегу.

Жернаков с утра еще немного повозился с чеканкой, потом до обеда паял радиатор. Может, к завтрашнему дню и распогодится, а не распогодится, все равно надо на базу отдыха съездить, Бадьянова навестить, грибов подсобрать хоть немного. Настя ворчит, что у Артура полные кадушки, а ей на рынке покупать приходится. Да и дела кое-какие накопились: ребята жалуются, что рыбозавод спускает в реку отходы.

А еще исхитриться надо сегодня до вечера к зубному врачу успеть. С понедельника тянет. Страх перед этими врачами — признаться стыдно. Хорошо было, когда в больнице лежал: пока печень лечили, всего подлатали. По мелочам, правда. Сказали: если бы не ваша печень, вам бы штангой самой тяжелой заниматься можно.

Починив радиатор, он еще немного повозился в гараже, потом присел возле дома на лавочке. Настя должна с работы возвращаться, вместе в магазин сходят: завтра за город ехать, не с пустыми же руками.

— Жернаков? — подошел к нему пожилой мужчина в кожаной куртке. — Ну да, Жернаков! Привет! Ты же здесь работаешь, я забыл. Сергей я. Не узнаешь?

— Садись, Сережа, — сказал Жернаков. — Как же не узнаю? Хоть и стареем понемногу, а все те же…

Он пододвинулся, освобождая место. Узнал он его скорее по разговору. Это был тот самый парень, что плыл с ними когда-то на «Джурме» и все докучал Ламашу разговорами о людях и овцах. Сергей, правда, за это время вошел в годы, но был все еще подвижным и бойким.

— Ты откуда и куда? — спросил Жернаков.

— Да вот… Помнишь, встретились мы с тобой в больнице? С этого все и началось. Здоровье, то се… Фурункулы какие-то пошли. А! — думаю, — провались все пропадом, пора закругляться. Годы-то бегут.

— Какие годы? Ты еще молодцом!

— Да ну, молодцом! Пятьдесят пять настукало, пенсию схлопотал, жена всю плешь переела — поедем да поедем! Ну, поехали на Кубань, хату купили — дворец! Погреб, службы всякие, виноградник — по три бочки стоведерных вина надавить можно. Устроился, кобеля завел. Ни хрена не получается! Почему? Может, какие изменения в организме за эти годы произошли? Читаю, например, газету: в газете про уборку говорится, про хлеба. Понимаю, важное это дело. А только все заглядываю: как путина идет или, скажем, как с золотом, чего нового разведали? Ничего про это нет. Опять же — фамилии незнакомые. Раньше, бывало, откроешь газету: вот он! Петров или там Иванов, все свои. Одного ругают, другого хвалят… Понимаешь, какая петрушка получается? В чужом доме живу, новости вроде новостями, а не для меня!

Жернаков рассмеялся:

— Ты бы нашу газету выписывал.

— Да ну! Легче самому приехать. Я вот, знаешь, сейчас вспоминаю: молодые мы ехали, холостые — ну, не считая тебя. В тайгу ехали, к черту, можно сказать, на кулички, героями себя считали. Нарасхват шли, помнишь? Сманивали нас начальники друг у друга: умеешь лопату держать — ценный работник… Теперь — шалишь. Теперь специалисты нужны. Я вот племянника привез, токарем он может, руки у него толковые. Ты бы не поспособствовал?

— А чего же? — согласился Жернаков. — Приводи. Мне как раз человек нужен. Молодой. Чтобы у него своих вредных привычек не было, чтобы свои ему передать.

— Шутишь ты все, Жернаков, годы тебя не берут. А если еще и девчонку Пристроить, не получится? Племянница тоже со мной увязалась. Быстрая девчонка, самостоятельная.

— Да ты, смотрю, как вербовщик хороший, всю родню прихватил. Что она умеет?

— Она-то? Да она пока ничего не умеет. Электростанцию, понимаешь, строить приехала. В газетах прочитала. Я приведу? Ну, спасибо! Я ведь и сам у вас на заводе работать буду. Шофером на конторскую машину зачислили. По-стариковски сгодится.

— Понятно, — сказал Жернаков. — Вместо Паши Вершинина.

— Я не знаю. Ну, может, зайдем куда? Новое мое местожительство отметим.

— Не могу, Сергей. У меня нынче дело ответственное. Вот мой дом, квартира на втором этаже, сразу налево. В любое время заходи, посидим, поговорим. «Джурма» — все-таки эпоха, можно сказать.

— Вот и я про то. Овцы-то передохли! — снова, как много лет назад, рассмеялся он. — Передохли, недотепы. А мы живем! Ну, бывай, пойду хозяйство принимать.

— Сергей Алексеевич, — сказала архивариус Фимочка, — накурили вы тут до невозможности, прямо хоть святых выноси. Разве можно так? — И застеснялась: все-таки Кулешов! — Я ведь о вашем здоровье думаю.

— Да-да, конечно. Вы уж извините, я на лестницу выйду.

Он вышел на лестницу, присел возле ящика с песком, усмехнулся: «Видал, какая персона! Другого бы за такие художества из архива в три шеи вытолкали, а о тебе еще беспокоятся: как бы легкие не испортил. И ты принимаешь это как должное».

Ах ты черт! Шуточки шуточками, только как же это все получилось? Когда он впервые почувствовал, что становится спокойным или, лучше сказать, просто-напросто равнодушным? Да никогда он этого не чувствовал, потому что очень уж пологой была эта его дорога — ни ухабов, ни кюветов, ни разу не встряхнуло его — откуда же было почувствовать?

Вот сидит он сейчас в архиве, роется в газетных материалах и то и дело натыкается на Кулешова. На Кулешова десятилетней давности, который ему приятен, и на Кулешова сегодняшнего, в больших роговых очках с какими-то новыми, странными, очень удобными для ежедневного пользования стеклами: они обладают избирательной способностью пропускать только то, что не требует избытка душевных сил и ложится на бумагу само по себе. Он когда-то читал у Светлова: «…для того, чтобы писать: раньше люди жили плохо, теперь живут хорошо — головы не надо. Вполне достаточно авторучки». Читал и улыбался. Теперь вот не смешно.