С добрым утром, Марина - Андрей Яковлевич Фесенко
Раньше всех пришел дед Блажов, подстриженный и наодеколоненный, в праздничном костюме. Увидев, что в клубе еще никого нет, он повздыхал, поахал и куда-то исчез. Спустя некоторое время появилась шумная ватажка мальчишек; они заняли первые ряды, но Марина выпроводила их за дверь, объяснила, что кино сегодня не будет, а состоится вроде делового совещания, детям это вовсе не интересно. Потом пришла с двумя соседками тетка Лопатиха, женщины были в платках и косынках, аккуратные, чинные, сели в самой середине зала. Люся Веревкина с матерью устроилась у окна и раскрыла на коленях какую-то книгу. Мужчины обосновались в углу; среди них выделялся жилистый, высокий, как жердь, Сергей Сергеевич, который рассказывал что-то веселое, остальные посмеивались…
Марина не находила себе места, подсаживалась то к Люсе Веревкиной, заглядывая к ней в книгу, то к тетке Лопатихе, прислушиваясь, как та жаловалась соседкам на своего непослушного сына. Теперь уже не было сомнения, что вечер состоится, раз гремякинцы собрались в клубе и ждут начала, но все же на душе у нее было неспокойно, щеки пылали от волнения. Хорошо, что она увидит сегодня Максима Блажова не на берегу Лузьвы, не на улице, а в этом зале, на людях. Только бы не смутиться, не растеряться, не выдать себя, чтобы никто ни о чем не догадался…
«Пусть он поймет, на что я способна!» — думала она, поглядывая блестящими глазами на входную дверь.
Когда кто-либо появлялся в дверях, она бросалась навстречу и, улыбаясь, сияя, предлагала место получше. Племянницу Чугунковой — Шуру и ее мужа-речника она устроила во втором ряду, они почтительно поблагодарили ее за внимание к себе. Бабка Шаталиха не захотела пройти поближе к сцене, села в последнем ряду. А вдовец Толокнов, как только заметил в зале Люсю Веревкину, подошел к ней, неловко опустился рядом. Был он в сапогах и жилетке, побритый и причесанный. Люся тут же пересела к девушкам и ни разу не оглянулась на свою мать.
Дед Блажов обосновался в первом ряду и теперь, когда зал наполнился людьми, громко переговаривался чуть ли не со всеми гремякинцами. Он явно гордился тем, что они собрались послушать не кого-нибудь, а его родного сына.
Максима почему-то еще не было. Может, он задержался у Павла Николаевича, в конторе?.. Марина все чаще стала поглядывать на свои часики, теребила янтарные бусы на шее.
— Поближе подсаживайтесь, товарищи! Чего жаться в хвосте? — поднявшись над рядами, сказал дед Блажов мужчинам в углу.
— А нам и тут хорошо! — отозвался за всех здоровяк, скуластый и плешивый, сидевший рядом с Сергеем Сергеевичем.
— Где ж твой сын, Федотыч? — выкрикнул кто-то молодо и требовательно.
А другой голос с издевкой добавил:
— Тезисы в районе согласовывает!
Несколько мужчин засмеялись, но недружно, как бы нехотя.
— Я видел его позавчера аж в Думине, с тамошним председателем о чем-то спорил! — объявил в дверях Илья Чудинов и смеющимися глазами оглядел зал.
Вид у него был такой, будто он хотел всех уверить, что знает то, чего другие не могут знать. Он подмигнул девушкам, с которыми сидела Люся Веревкина, и, задевая стулья, пробрался вперед, опустился позади деда Блажова. Сивобородый, глуховатый сосед Лопатихи — бывший пасечник Солодов тоже перебрался поближе к сцене; на ходу гулко бубнил:
— Слыхивал на своем веку разных говорунов! И из района, и из области, и даже из столицы матушки-Москвы. Теперича послухаем гремякинского оратора… Пущай говорит чего не лень. Наше дело — какое? Слухать да на ус наматывать…
— Пора бы начинать! — крикнул кто-то из парней.
— А танцы седни будут? — спросили девушки вразнобой. — Потанцевать охота, аж ноги чешутся.
— Лучше бы кино показали.
Дед Блажов заерзал на своем месте, вскочил на ноги и, подняв руку, призвал всех к тишине.
— Не волнуйтесь, товарищи! — сказал он скороговоркой. — Сейчас он появится, Максим Григорьич, раз такая встреча организована нашей молодой Мариной Звонцовой, то есть встреча со всеми гремякинцами. Это я вам говорю, как отец. А задерживается мой сын, ежли сказать правду, по причине бритья бороды. Зарос за это время. Так и то ж понять надо: у родителя своего, можно сказать, летний отпуск проводит. И вообще, живет, значит. От городской сутолоки, стало быть, отдыхает. Ну, конечно, и пропадает денно и нощно на реке. Пущай! Наша Лузьва, слава богу, еще не загажена заводами, рыбка водится, сами знаете. Кто ж удержится от рыбалки? А он, Максим Григорьич, не просто рыбалочкой увлекается, а и своими делами, оказывается, занимается. Я-то думал, только с удочками сидит, ан нет! Записную книжку показывал мне. Ежли б вы взглянули в нее, в ту книжечку. Чего-чего там не написано! Так что не волнуйтесь, вот-вот сын мой появится, как отец заявляю…
После такого пояснения дед Блажов сел и принялся что-то втолковывать глуховатому соседу Лопатихи. В зале загудели, послышался смех, кто-то зааплодировал, кто-то вышел покурить, а Илья Чудинов то ли в шутку, то ли всерьез объявил, что теперь как раз время пивца попить, да жаль негде…
Марина забеспокоилась.
Ей представлялся этот вечер совсем по-другому. Максим Блажов должен был выйти на сцену, увлекательно рассказать о газете, о своей журналистской работе. Из зала задали бы несколько вопросов, на них бы ответили, и все чинно и спокойно закончилось бы. А тут люди уже разговорились, будто сидели перед домом у калитки. Что ж это он, Максим Блажов, так задерживается? Мог бы заранее сбрить свою бороду и прийти вовремя!..
Марина уже намеревалась попросить деда Блажова сходить домой, поторопить сына, но тут Максим показался в дверях, за ним — Евгения Ивановна, веселая, сияющая, в белоснежной кофточке. Они проследовали через весь зал на сцену. Максим на ходу здоровался. Марина увидела его безбородое лицо и удивилась подковкам-складкам на щеках. Он словно бы похудел, стал старше. Странное дело, бородка молодила его, делала добродушным, а без нее он казался строже, официальнее, суше.
«Ну, вот и встретились, я смотрю на него — и ничего, ничего, просто знакомый человек!» — думала Марина, успокаивая свое сердце.
Взглянув на часы, Максим осуждающе покачал головой:
— Почти полчаса просрочил! Извините, товарищи.
Евгения Ивановна уже приготовилась за столом, чтобы объявить о начале вечера. Шли последние минуты. Максим наклонился к Марине, шепнул ей на ухо:
— Нос бы вам оторвать! Втравили меня в такое дело… Отец заставил бороду сбрить, а я не
