Эльмар Грин - Другой путь. Часть первая

Я пошел за ним, и Илмари Мурто шел в моем сердце вместе со мной. Это он вел меня вперед, укрепляя каждый мой шаг и обостряя глаз. Увидев, что Муставаара уже нащупал что-то своей жердью и, кажется, готовился начать переправу, я прибавил шагу и крикнул ему:

— Эй, Муставаара!

Я крикнул это таким вольным и громким голосом, каким кричат у себя дома на мирном поле. Он замер пригнувшись, а я добавил так же громко:

— Иди назад, Муставаара! Здесь ты не пройдешь!

Он спросил быстро хриплым шепотом:

— Это Арви? Ты что? Почему не на месте?

Но я сказал:

— Нет, это не Арви. Это я пришел тебе сказать: иди назад!

Он молча и быстро пошел в мою сторону, не выпуская из рук жерди. Мне следовало прыгнуть в кусты и продолжать свои выкрики оттуда. Этого вполне хватило бы, чтобы заставить его отказаться от своего намерения и вернуться назад. Но я не прыгнул в кусты. Мысль об Илмари Мурто не позволила мне прыгнуть. Вместо этого я продолжал идти ему навстречу и только выхватил нож на ходу. Но у него была жердь. Об этом я не подумал. Подойдя ко мне ближе, он вгляделся в меня и сказал по-русски, приглушая голос:

— А-а, вот это кто! Ты что, пьян? Или спятил?

Я ответил ему громко на том же языке:

— Иди назад, Муставаара! С финской земли ты в Россию не пройдешь!..

И в этот момент он ткнул меня концом жерди в грудь. Он хотел ткнуть в лицо, но темнота помешала ему нацелиться, а мне она помешала схватить рукой конец жерди. Перехватив ее поудобнее за тонкий конец, он принялся колотить меня толстым концом справа и слева, стараясь попасть по голове. Но длина жерди не позволяла ему взмахивать часто. А я воспользовался этим и в промежутках между взмахами подскочил к нему ближе, выбирая момент, чтобы ударить ножом.

В это время длительное шуршанье пронеслось по кустам ивы, и оттуда выскочил с ножом в руке запыхавшийся Арви Сайтури. Может быть, и он тоже готовился выполнить где-то неподалеку отвлекающую роль, но, услыхав шум, поторопился к своему союзнику на выручку. Издав приглушенное ругательство, он прыгнул в мою сторону и, не рискуя приблизиться к моему ножу, ударил меня ногой в бок. Я быстро обернулся к нему, увертываясь в то же время от жерди. Некогда было задумываться над тем, что этот человек всю жизнь был моим хозяином. Не от своего имени я в этот миг действовал. Илмари Мурто был в моем сердце. И были со мной также вместе мои славные друзья далекого детства Ууно и Оскари, был Антеро Хонкалинна со своей умной красавицей сестрой, была белокурая гордая Матлеена и были многие другие хорошие финские люди, чьи лица промелькнули перед моими глазами в то короткое мгновение, когда я хватил рукояткой ножа по широкой скуле своего хозяина. И не успел он опустить на землю ударившую меня ногу, как уже сам ткнулся головой в мох.

Но зато в это же мгновение Муставаара успел отпрыгнуть от моего ножа назад. Бросив жердь, он выхватил топор. А топор для его огромной руки не имел никакого веса, и за какие-нибудь пять секунд он взмахнул им крест-накрест раз десять. От некоторых ударов я увернулся. Но один удар пришелся мне по руке ниже плеча и заставил выронить нож. Выискивая его среди мха глазами, я не успел увернуться от следующего удара, который рассек мне пиджак на груди. Я отпрыгнул назад, сгибаясь пополам. И в этот миг топор скользнул острием по моей голове, сбив с нее шляпу, а при обратном взмахе угодил мне обухом возле уха. Это было похоже на то, как будто внутри моей головы что-то вдруг ярко вспыхнуло и взорвалось, пронизав меня болью. Кости моего черепа разлетелись во все стороны, и не стало больше на свете Акселя Турханена.

Но, должно быть, один из осколков моего черепа все же как-то удержался на своем привычном месте. А в этом осколке сумела сохраниться одна маленькая мысль, которая овладела мной сразу же, как только я на минуту пришел в себя. Возле меня к тому времени уже было тихо и пустынно, и только в отдалении слышались восклицания на русском языке. Это могли быть русские пограничники. Но я не хотел попадать к русским пограничникам. Незачем было мне к ним попадать. Не туда вела меня теперь жизнь.

Крохотная мысль, вспыхнувшая в уцелевшем осколке моего разбитого вдребезги черепа, все настоятельнее кричала мне о том, что у меня в жизни уже давно наметился совсем другой путь, светлый и обширный. И, стремясь поскорее выбраться на этот новый заманчивый путь, я полз и полз изо всех сил по сырости болота, пока все вокруг меня опять не погрузилось в безмолвие и мрак.

38

Все не так совершилось в моей жизни, как я предполагал. Не следовало мне предполагать, не сообразуя своих предположений с разными посторонними обстоятельствами. За это мне и было дано столько испытать. Но мог ли я предвидеть заранее, что судьба забросит меня на целый год в страну русских, где заставит протащиться по всем их лесам и степям, а потом вытолкнет в этаком виде, обмытого грозовым дождем, на их знаменитый Невский проспект? Предусмотреть подобное было бы трудно. Рикхард Муставаара преподнес мне этот сюрприз. Это его топор прошелся обухом по моему бедному черепу так основательно, что разнес его на мелкие куски там, на далекой северной границе между Суоми и русской Карелией, Но, должно быть, куски моего черепа не очень далеко тогда разлетелись, потому что, когда я вновь открыл глаза, все осколки его уже были собраны, укреплены на своих прежних местах и обвязаны бинтами. Сквозь щели бинтов я увидел молодую женщину в белом халате, смотревшую на меня сверху вниз, и понял, что лежу на кровати, а она стоит у моего изголовья. Краем глаза я увидел спину другого человека, идущего к двери. На нем тоже был халат, но сзади он не сходился, позволяя видеть зеленую солдатскую гимнастерку, опоясанную ремнем, и такого же цвета брюки, заправленные в сапоги.

Перехватив мой взгляд, женщина что-то быстро сказала этому человеку по-русски. Он остановился, обратил ко мне молодое загорелое лицо, а в следующий миг его круглая, коротко остриженная солдатская голова уже склонилась к моему изголовью. Быть может, он хотел что-то мне сказать. Но я не стал ждать его слов и заговорил первый, желая поскорее узнать про самое главное, что меня тревожило. Я спросил по-русски, имея в виду Рикхарда Муставаара:

— Он прошел?

И русский солдат ответил:

— Нет.

— А где он?

— Ушел обратно.

Больше мне пока не о чем было его спрашивать, да и трудно было. Голова и тело в разных местах отзывались на шевеление и разговор такой болью, словно меня перед этим пропустили сквозь молотилку. Я закрыл глаза. Он понял, что это означает, и вышел из комнаты.

Вот каким путем занесло меня к ним. Но нельзя сказать, чтобы это меня особенно порадовало. Сам я уже не видел в этом надобности. И без того намечалось у меня в жизни что-то большое и прочное в моей собственной родной стране, о чем давно пришла мне пора подумать как следует. Но череп мой на этот раз был слишком слаб, чтобы осилить груз подобных раздумий, и я опять не стал утруждать его ими, как не утруждал сорок пять лет.

Зато позднее моя умная голова поработала на славу, вызволяя меня из разных трудных положений, в какие мне здесь приходилось попадать. О, я знал, как надо обходиться с русскими. Обходиться с ними надо мягко и вежливо — и тогда легко можно прибрать их к рукам. Арви Сайтури не сумел найти для них достаточно мягкий язык и потому потерпел крах. Не тот путь он выбрал, пытаясь их завоевать. Меня следовало ему спросить. Я знал более верный способ завоевания России. Не с ножом в руке надо идти к русским, а с мягким, вежливым словом. И тогда их добрые сердца тают и покоряются. А я недаром заглядывал в старинный шведско-русско-финский разговорник. Оттуда я извлек столько русских вежливых слов и выражений, что мог сыпать ими направо и налево, не боясь оскудения их запаса: «Будьте добры, пожалуйста, не откажите в одолжении, сделайте любезность, примите мою к вам признательность, извините, разрешите, простите».

Что угодно можно сделать с русскими, если быть с ними помягче и повежливее. На все мягкое, ласковое и вежливое они всегда были податливы. И я в полной мере усвоил эту выгодную для меня истину. О, я очень ловко опутал тут их всех, начиная с той пограничной воинской части на севере Карелии, где меня за две недели поставили на ноги. Еще там я выдержал первый крупный разговор, во время которого меня спросили:

— Вы русский?

Я ответил:

— Нет.

— А кто?

— Финн.

— А почему язык знаете?

— Я жил в русском приюте.

— Вы всю жизнь прожили в Финляндии?

— Да.

— Но у вас есть метрика, оформленная на русском языке, из которой следует, что вы гражданин России, а не Финляндского княжества. Или вы не знали, что имели в свое время право поселиться в России?

— Знал.

— Так почему же вы им не воспользовались?

— Я теперь воспользуюсь, если не откажете мне доброту в любезности, пожалуйста, будьте в одолжении.