Федор Панфёров - Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье
— Умный. О-о-о! — с завистью похвалил Ибрагим.
Егор Пряхин передал другу поводья, сам протянул было руку, чтобы отнять воротнюю перекладину, как вдруг увидел: из полутени мелькнуло что-то белое и с рычаньем ринулось на него.
— Ты-ы-ы! — заревел Егор, поднимая увесистый кулак. — Шарахну, и все твои клыки к чертовой матери полетят. Кто хозяин порядка здесь? Я или ты? Сказано, выпусти коней. Ишь, черт!
Степка, чуть пригнувшись, ворча, отошел в сторону и отсюда глянул на маячившие головы волкодавов, как бы говоря: «Что, бездельники, смотрите? Рвать надо тех, кто порядок нарушает. Днем — пожалуйста, ночью — нет».
У крыльца Ибрагим и его сын сели на коней. Ибрагим некоторое время смотрел в далекие, словно залитые голубоватым молоком, лунные степи, затем сказал:
— Егорькя! Кусок есть: себе — нет, ему — дай. Ой, Степка! — и рысцой напрямую пустил коня.
В этот миг откуда-то со стороны, сначала молча, потом рыча, крупными машками метнулся следом за конями Степка. За ним, воя и хрипло лая, кинулась вся стая волкодавов.
— Степка! Убью! — заорал Егор Пряхин, кидаясь следом.
Но Ибрагим знал повадку волкодавов: если не остановить коня, псы сорвут всадника. И тут, как только впереди мелькнул Степка, чабан на всем скаку остановил коня, будто врезал его копытами в землю, а сам замер, не шевеля ни рукой, ни ногой, только произнося:
— О-о-о! Степка! Степка, о-о! Порядок нарушил: за тобой все… а там может волк подкрасться, овцу зарежет. Сынка! Сиди смирно. Не шевелись.
Волкодавы улеглись кругом, навострив уши, напрягаясь, готовые при первой же попытке двинуться с места, стащить всадников с коней, да и коням дать трепку.
Наступила тишина.
Было слышно, как похрапывают разгоряченные кони да Степка издает тихий, но злой рык… И вдруг тишину степей прорезал пронзительный свист. Степка только повел ушами да ощетинился. Остальные волкодавы метнулись на свист… и вот, окруженный волкодавами, из белесой пелены выступил Егор Пряхин и гаркнул в сторону Степки:
— Что? Хочешь, всех на тебя спущу? Ведь мигом, черта, разнесут. Ну! Молчишь?
— Егорькя, — вступился Ибрагим. — Нет. На Степку нет. Яман.
Степка, как будто поняв все, на животе подполз к Егору Пряхину и снова лизнул ему босую ногу.
Ибрагим, а за ним и его сын подстегнули коней и, точно птицы, скрылись в молочной белизне степей.
— Эх ты, срамоту какую учинил: гостей с коней чуть не сорвал, — произнес Егор, намереваясь погладить Степку, но, увидав, как по его спине пошла зыбь, отнял руку: хряпнет еще! — По местам. Эй вы, соколики! — прикрикнул он.
Крупные косматые собаки, неся короткие хвосты, бросились к своим сторожевым постам, а Степка пошел следом за хозяином.
Егор Пряхин скоро спустился в низину, где под руководством инженера, присланного по распоряжению Акима Морева из Приволжска, срочным порядком строился артезианский колодец.
Степка прилег на возвышенности, зорко следя, как бы кто не напал на хозяина. К тем, кто здесь работал, он относился как к неприятным соседям: сам к ним не приближался, но и к себе не подпускал.
Егор стоял в низине и, глядя на разбросанные трубы, на буровую вышку, на движок, на палатки, в которых сейчас спали строители артезианского колодца, думал. Ему за последнее время приходится много думать. А как же? Вызвался круглый год пасти овец на Черных землях. В самом деле, к чему это овечкам отмерять маленькими копытцами триста километров в колхоз, триста из колхоза… каждый год шестьсот километров? Дал слово круглый год держать овец здесь. А опять же новое обстоятельство. Два барана-богатыря друг подарил. Как не думать?
— Стало быть, — рассуждал он, — надо окот переносить. Ибрагим, друг мой, в ста километрах от нас, на границе Черных земель, обсеменение овец производит так, чтобы окот был в начале февраля. За два месяца до жары ягненок около матери становится на ноги. Так почему же нам не перенять такое же? Эге-ге! — воскликнул Егор. — Баранчиков подарил! Ай, молодец! И Марьям молодец. Ну, — дальше Егор стал говорить, подражая Ибрагиму: нукал, восклицал, причмокивая губами, цокал языком и крутил головой. — Два баранчика. Ну! Эх! У директора семь лет просить будешь — не даст. А друг сказал: «На! Марьям велела».
Но вот наступает жара — злая, как смерть. Она высушит воду в озерах, и тогда придется сниматься вместе с отарой и уходить туда, где вода. Два колодца… Что такое два колодца на две тысячи овец? Доставать воду приходится при помощи журавля. У ребят руки отваливаются. У Егора руки отваливаются. Аким Петрович Морев недавно здесь был, посмотрел, как достают воду, сказал:
— До тех пор, пока сюда не придет вода по Большому каналу, надо рыть артезианский колодец.
«Аким Петрович людей прислал. Такой он человек: сказал — сделал». — И тут Егор вспомнил, как они въезжали в глубинку Черных земель под названием Ур-Му-Сала.
— Скоро столица наша, Ур-Му-Сала, — со смехом проговорил тогда Егор, всматриваясь во тьму степей.
Ур-Му-Сала, а кругом тьма: ни огонька, ни костра. Днем по пути виднелись полуразрушенные саманушки, ветхие дворики, обнесенные валами из перегнившего сена.
Бедно, грустно, тоскливо.
— Времянки строят. Ныне построят, а на следующий год опять строй. Будто и не собираются тут долго жить… Как на постоялом дворе: переночевал, плюнул и пошел дальше, — довольно едко высмеял Иннокентий Жук.
— А у вас как? — спросил Аким Морев.
— Увидите. К чему заранее хвастаться! Нет уж, молчи, Егор Васильевич, — остановил предколхоза чабана, который, видимо, собирался что-то сказать.
И вот поздней ночью Аким Морев неожиданно увидел вдали сияющий свет большого электрического фонаря. Странно было смотреть на него. Странно и как-то отрадно. Так же, видимо, чувствуют себя люди, спасающиеся на лодке после крушения корабля. Они плывут по океану день, два, три и вдруг видят, к ним приближается судно. Так и тут — тьму разрезал свет электрического фонаря. Здесь-то, на Черных землях, в полупустыне?
— Что это?
— Столица наша, Ур-Му-Сала! — с легким смехом пояснил Егор Пряхин.
— Спят все, а то не так бы сияло, — с досадой проговорил Иннокентий Жук.
Это была центральная усадьба колхоза «Гигант». Тут их встретил Петин, часа за два до них сюда прибывший. Аким Морев немедленно направил его в совхоз имени Чапаева заняться стадами коров и рассказал, что видел у Клякина, одновременно намекнул и на то, что Петину, пожалуй, лучше перейти на работу в сельхозотдел обкома. А наутро обошел усадьбу. Тут была больница, ветеринарный пункт, школа, клубик, библиотека, радиоузел, обслуживающий и вдали двенадцать точек, где жили чабаны и их помощники.
Аким Морев побывал на всех этих точках и внимательно осмотрел хозяйство. Ему очень понравились дома для чабанов, построенные из сосновых бревен, полукруглые дворы из камыша, примыкающие к домам, крепкие кошары, а главное то, что около кошар сложены огромные стога сена — запасы на всякую беду.
— Молодец. Молодец вы, Иннокентий Савельевич, — расхваливал он в присутствии Егора Пряхина Иннокентия Жука.
Ну, а Жук, он ведь человек «не вешай ухо»: от похвалы секретаря обкома не расплылся в улыбке, как другие, а наоборот, весь как-то перекосился и проговорил будто между прочим:
— Вы хвалите, а прокурор под суд отдаст.
— Это почему же? — недоумевая, спросил секретарь обкома, видя, как к кошаре подкатила грузовая машина, загруженная сосновыми бревнами.
— Видите, Аким Петрович… из какого материала мы тут дома-то понастроили? А где взяли?
— Вероятно, на лесоскладе.
— Угу, — громко произнес Егор Пряхин, предостерегая этим Жука: дескать, молчи, зачем сам головой в петлю лезешь?
Но Жук мужик хитрый: не пожелал продешевить похвалу секретаря обкома.
— Двести раз мы обращались, Аким Петрович, на лесосклад: там только дрань, а нам нужны бревна… Ну, и пошли на дикое… ай-яй! Выслали на Волгу бригаду. Бревна-то по Волге плывут, ребята их ловят, грузят и — сюда… Ай-яй!
— Это как же они плывут? — уже догадываясь о махинации Жука, воскликнул Аким Морев.
— Отбиваются от плотов в Приволжске. Туда плоты гонят на строительство гидроузла и прочая… Ребятки наши ловят и — сюда, — так Иннокентий Жук и не сказал о том, что вынужден был договориться с теми, кто разбирал плоты в Приволжске, и те, за «перепрыг», ежедневно выталкивали из плотов определенное количество бревен и пускали их «вдоль да по реченьке». Про это не сказал Жук, однако «на всякий бедовый случай» намекнул, чем и остался очень доволен.
«Прокурор встряхнет, я к Акиму Петровичу: хвалил, мол, а теперь помогай», — мысленно одобрил свой подход Иннокентий Жук и улыбнулся.
Аким Морев не осудил Иннокентия Жука, но с грустью подумал: «Призывали колхозников строиться, а на лесоскладах доски не купишь… Только дрань… И толкаем такого человека, как Иннокентий Жук, на махинации, — и записал в блокнот: «Надо поручить Опарину, пусть облисполком займется лесоскладами. Пора в районных селах организовать продажу бревен, теса, досок». После этого сказал:
