Харий Галинь - Повести писателей Латвии

Но капитан яхты вновь перекинул парус, произведя элегантный маневр, яхта описала широкую дугу, и шляпа Лины спланировала прямо в руки Юрису, даже не успев упасть в воду.

Невесте начинающего писателя ничего не оставалось, как сходить за шляпой.

Она перешагнула через ванту, подошла, на ветру она и без шляпы выглядела очень красивой.

Юрис, видя все это, ощутил в себе мощный порыв ветра, почувствовал себя парусом, который способен преодолеть любую преграду, способен выдержать огромную тяжесть, даже не заметив ее.

Он протянул Лине лиловую шляпу, но не выпустил ее.

Фатум сидел на плече у Антонии тихо и мирно, поэтому Антония ничего не сказала, только взирала на все происходящее, крепко стиснув зубы.

Так как Юрис выпустил руль, яхта вдруг покачнулась, и с полочки в борту на палубу свалился нож с блестящим клинком и выложенной цветными стеклышками рукояткой, свалился и подкатился прямо к ногам Янки Коцыня.

Фатум взревел пронзительно и угрожающе.

— Вот это штука! — Янка поднял нож и взглянул на женское лицо на рукоятке. — Эй, да это же вы, Лина! Как живая!

Действительно, у Лины и женщины на рукоятке ножа было явное сходство. Не столько волосы схожи, и даже не губы и глаза. Скорее уж выражение лица. Такое выражение, которое обычно трудно сформулировать. Обычно с таким выражением лица мужчины и рисуют женщин, если им недостает женщины.

— Это мне сегодня подарили, — Юрис подал Лине темно-лиловую шляпу, взял из рук Янки нож, нажал на небольшой выступ в рукоятке, и блестящий клинок с чуть слышным лязгом исчез, будто его и не было.

Янка Коцынь, на то он и Янка Коцынь, сделал вид, будто ничего не произошло, только взглянул, как Юрис сунул нож в карман, и вновь стал насвистывать танго, то самое исполненное любовного безумия, бурлящей страсти, роковой бури, кровоточащего сердца и безграничной надежды танго.

На мол с грохотом обрушилась водяная гора, словно намереваясь разнести это нагромождение камня, но камень выдержал, водяная масса разлетелась на миллионы мелких капелек, а там уже катилась следующая волна.

Яхта все еще плыла по спокойной реке, но виднелось уже устье, а за каменным молом уже вздымались гребни ярящихся волн.

Янка пытался все так же насвистывать, но на самом деле лишь вытягивал губы трубочкой, а свиста не слышалось, так как за гребнями волн то возникали, то исчезали рыбацкие лодки, точно мелкие щепочки на поверхности неудержимо пульсирующей природы.

На реке все еще было спокойно и прелестно, разве что налетал свежий ветерок, да гремящий мол был все ближе и ближе.

Рихард смотрел на вздымающиеся волны, крепко держа одной рукой мокрую шляпу, а второй поправляя пеструю бабочку, так что уже не фотографировал.

Майя наконец-то уселась рядом с Эдмундом, так как не надо было больше стоять в вызывающей и независимой позе, и оба с опаской поглядывали на приближающиеся страсти.

Антония сидела, крепко прижав к себе Фатума, тот вопил истошнее тысячи грудных младенцев сразу, и Антонии было даже страшно представить, что предвещает волнение Фатума.

Только Лина все так же стояла на носу яхты, не изменив позы, так и казалось, что она просто не может дождаться, когда через яхту начнут перекатываться мощные валы.

Юрису она казалась древней богиней, из тех, которые стояли на носу кораблей, принося безопасность и удачу. Он охотно поплыл бы со своей богиней по бушующим волнам, чтобы вместе сознавать, что эта неудержимая водяная стихия чистый пустяк, что они куда сильнее и умнее ее и что это явилось бы великолепным ознаменованием его дня рождения, чем-то действительно незабываемым, но тут же Юрис подавил в себе эту вдохновенную волну, так как при таких волнах выходить без опытной команды просто безумие, и ему даже стало стыдно за свой здравый смысл.

— Тут неподалеку есть остров с древними развалинами. Может быть, пока пристанем к нему? — Поскольку никто Юрису ничего не ответил, яхта уже заскользила прочь от моря и от устья реки.

Начинающий писатель Рихард опять начал фотографировать. Ему уже страшно хотелось увековечить удаляющийся мол и вздымающиеся волны.

— В море все-таки было бы красивее, — укоризненно сказала Лина и посмотрела на капитана так, словно тот пообещал ей нечто ужасно прекрасное и все это ужасно прекрасное осталось пустым обещанием.

— Такие уж они есть, нынешние мужчины, — поддержала ее Майя. Она вновь оставила Эдмунда на произвол судьбы и переместилась поближе к Лине. Она была очень довольна, так как капитан сделал вид, будто не слышал ее язвительного замечания.

Янка вновь обулся, свист его вновь обрел звучность, мелодия танго неожиданными взлетами обещала сытым очередное чувство голода, утомленным любовью — новую жажду упиться страстью, погрязшим в тихом уюте — неподдельное и первобытное чувство страха.

Пустынный остров почти на самой середине реки все приближался и приближался. Янка все еще насвистывал свое танго, и все было так чудесно, как только может быть чудесно воскресенье, когда светит солнце, когда на солнце играет река, когда этому солнцу, принимая солнечные ванны, подставляют лицо интересные женщины и по крайней мере одна из них красива.

Кидая якорь, Юрис рассказывал своим пассажирам все, что читал и знал про этот остров. Сейчас у этого острова почти и названия нет, но некогда здесь происходили исторически весьма значительные события. В двенадцатом веке немецкие завоеватели возвели здесь свою первую крепость, сюда они созвали на дружеское пиршество предводителей местных племен и во время пира всех их убили. Потом крепость разрушали шведы и поляки, и потом повидала бы она много страшного, если бы с развитием техники это место понемногу не утратило стратегического значения. А до всех этих крепостей, замков, битв и кровавых деяний, как говорится в старых сказаниях, именно сюда рыбацкие парни привозили на лодках своих девиц, чтобы провести здесь первую любовную ночь.

— Ах, вот как! Ну, тогда за мной! Вперед!

Так как все переминались, Янка Коцынь, на то он и Янка Коцынь, первым прыгнул в воду, ему очень хотелось, чтобы все последовали его примеру, но между яхтой и островом была метровая полоса воды, и Янка Коцынь упал в эту ширину так же основательно, как и якорь. Только котелок с птичьего пугала остался плавать на воде.

— Упал в воду, как в глупой комедии, — произнес Рихард.

— И не выплыл, — подхватила Лина.

И Антония не могла увидеть, чтобы Янка вылез на берег, и она растерянно смотрела на своего кота: что же на все это скажет Фатум?

Рихард даже перегнулся через борт, чтобы увидеть, всплывает упавший в воду или не всплывает? Перегнулся он так основательно, что сзади у него по шву лопнули брюки.

И тут Фатум взревел так ужасно и так гнусаво, словно у десяти тысяч чертей оторвали хвосты.

— Так Фатум орал только тогда, когда у нашего главрежа на пикнике лопнули брюки и ни у кого не оказалось ни иголки, ни нитки! — торопливо объяснила Антония, что означает пророческий вопль ее кота, и тут же увидела, что у ее сына лопнули брюки.

Все были страшно изумлены страшным интеллектом Фатума, только Юрису некогда было изумляться, он быстро скинул рубашку и брюки, прыгнул в воду и вытащил Янку на берег.

— Здесь же жуть как глубоко! — пришел к заключению Янка Коцынь, истекая водой.

— Так ведь яхта и не может на мелком месте пристать, — попытался втолковать ему Юрис.

— Почему же меня никто не предупредил?! Я же плавать не умею, — у Янки вдруг начисто пропало чувство юмора. — Утонуть в такой чудесный день! Кошмар!

Лина смеялась и над Рихардом, и над Янкой, потому что оба выглядели такими несчастными и такими потешными.

— Да снимите вы оба пиджаки и брюки, и пошли к развалинам, — рассмеялся Юрис и перекинул трап, чтобы никто больше не упал в воду.

Янка Коцынь послушно встал, бросил на песок фрак, хотел уже было стащить брюки, но вовремя спохватился, что трусов под ними нет.

А Лина все смеялась над обоими, так как на лицах и Рихарда и Янки отражались все мировые страдания, начиная с тех языческих времен, когда сильные просто съедали слабых и неудачники добровольно шли на смерть.

— В обществе таких прелестных дам — и без брюк! Ну нет! Это слишком! — Янка Коцынь стряхнул с фрака песок и вновь надел его, все еще сочащийся водой. Он уже мог преодолевать все неудачи и незадачи, так как чувство юмора вновь вернулось к нему.

Рихард воспринял эти слова как смертный приговор: он обеими руками прикрывал свой зад и очень боялся за судьбу пестрой бабочки под самым подбородком.

— У вас тоже нет ни иголки, ни нитки? — осведомилась Антония невыразимо трагическим голосом, уже заранее зная, что нет.

И действительно, не нашлось ни иголки, ни нитки, ни умного совета.