Николай Иванов - Разговор с незнакомкой

За кустами раздался выстрел. Тихо вскрикнул Нигматулин.

Скорчившегося на тропе немца подняли, набросили ему на голову мешок, затянули веревками. В это время Джавахишвили вывел из-за кустов едва стоявшего на ногах Нигматулина.

— Быстро, быстро к воде! — приказал Леонов, подхватывая с одной стороны «упакованного» немца.

Тревога поднялась, когда они уже были на плоту. Над лесом взлетели ракеты.

— Козленко — за весла! — Леонов балансировал на качающемся плоту, укладывая немца. — К тому берегу, только к тому берегу. Иначе — разнесут в щепки…

Старший лейтенант оказался прав, о возвращения прежним путем не могло быть и речи. Сверху, откуда они только что вернулись, из темноты заговорили невидимые пулеметы. Пунктиры огненных струй рассекали реку, нащупывая плот.

— Трассирующими лупит, зараза, — выругался Козленко.

— Что с Саядом? — спросил Леонов.

— Горло… В горло ранило. Плохо дело… — ответил Джавахишвили, перевязывавший Нигматулина.

— Моя хорошо… ничего… — прохрипел очнувшийся Нигматулин.

— Молчи, Саядик, молчи, все будет в норме, — наклонившись к нему, сказал Леонов.

Крылов и Козленко гребли изо всех сил, вода, вырываясь из-под весел, хлестала по плоту. Леонов, прижав коленом лежащего пленного, взял третье весло, подгребая с кормы, стал выравнивать плот.

Позади не унималась стрельба. Посредине реки взорвалось, вздыбив громадные водяные конуса, несколько мин. А плот, подминая верхушки затопленного тальника, подползал к берегу.

Правый берег встретил разведчиков тишиной. Осторожно поднявшись по сырому глинистому откосу, пошли по-над берегом вдоль реки.

— Похоже, здесь ни своих, ни чужих, — предположил Козленко.

— Скорее всего… — согласился Леонов. — Что бы ни было, теперь надо пробираться к парому.

Они вышли на неширокую влажную колею дороги. Леонов и Козленко вели присмиревшего немца. Крылов и Джавахишвили помогали Нигматулину, крепко взяв его под руки. Саяд выбивался из последних сил, но ни в какую не соглашался, чтобы его несли.

Утром следующего дня капитану Ротгольцу доложили, что разведгруппа прибыла со стороны собственного тыла. Не сдержав радости, он поспешил на берег. Встретив разведчиков возле парома, обнял Леонова, пожал руки остальным. Взглянув на сутулую, нахохлившуюся фигуру пленного в синем замасленном комбинезоне, спросил по-немецки:

— Звание? Должность?

Немец ответил.

— В штаб, — кивнул Ротгольц Джавахишвили и, подмигнув Леонову, с удовлетворением сообщил: — Унтер-офицер двадцать пятой танковой дивизии. Подойдет… Да, Володя… а что с Нигматулиным?

— Оставили на том берегу. Тяжелое ранение в горло, еле донесли до медсанбата…

— Жаль Саяда… Отличный боец и разведчик отменный, с обостренным чутьем охотника.

— Навестить бы его к вечеру, Андрей Васильевич.

— Постараемся, — ответил Ротгольц. — А вообще, как бы нам самим не оказаться на том берегу. Чувствую: может быть приказ…

…15 апреля наша дивизия по приказу командования оставила плацдарм в излучине Днестра и, переправившись на южный берег, заняла оборону в районе населенного пункта Незвиска. Теперь от противника нас отделял Днестр.

17 апреля генерал Пархоменко приказал исполняющему обязанности начальника разведки дивизии капитану Ротгольцу организовать новый поиск с целью выяснения противостоящей группировки противника…

До начала операции оставалось около часа. Сержант Джавахишвили, стараясь ничего не упустить, в который раз уже перебирал в мыслях детали предстоящего поиска.

«Оборона противника отстоит от противоположного берега на километр-полтора, не меньше. Это можно понять, — рассуждал он. — Берег резко спускается вниз и для обороны невыгоден. Так… А от берега рукой подать — полуразрушенный дом. Что же там такое?.. Не до наблюдений было. И все-таки либо это их наблюдательный пункт, либо… там находится боевое охранение… А от Днестра-то уже пар подымается. Тепло… Как-то там в родной Сванетии? Припекает уже вовсю, наверное. И кипит работа на виноградниках…»

— Кирсанов! — позвал он, поднимаясь с кряжистого чурбака, служившего в блиндаже и сиденьем и столом одновременно. — Лодка в порядке?

— С Григорашем шпаклевали. Он специалист… — ответил младший сержант Кирсанов, набивая патронами диск автомата.

— Готовь ребят. Еще раз проверьте оружие.

Через Днестр переправились уже за полночь. Рыбацкая плоскодонка мягко уткнулась в песок возле устья небольшого ручья, впадающего в Днестр. Замаскировав лодку в полузатопленном тальнике, вслушиваясь в темноту, тихо пошли вдоль ручья, который вскоре вывел их к месту поиска — высокому бревенчатому дому со снесенной крышей.

Вся группа — сержант Джавахишвили, младший сержант Кирсанов, рядовой Григораш, ефрейтор Неверов — залегла в кустах сирени, плотной стеной примыкающих к одинокому амбару, ефрейтор Стрелков пополз к полукруглому проему большого, низко начинающегося над землей окна.

Клочковатые, плывущие невысоко облака приоткрыли луну, осветившую на минуту большой, неогороженный двор, колченогую арбу, уткнувшуюся дышлом в столб, неподалеку от крыльца — коновязь.

Через несколько минут вынырнувший из-под куста Стрелков доложил:

— Все спокойно. В доме — никого…

Из предосторожности пошли к дому с двух сторон: Джавахишвили со Стрелковым проникли в помещение через окно, остальные — через вход.

Крутая узкая лестница вела на второй этаж. Джавахишвили, загораживая ладонью тонкий пучок света, осветил фонариком пол. В углу валялись пустые консервные банки, коробки из-под сигарет.

— Недавно были, — сказал Кирсанов, подняв одну из банок, — несколько часов назад…

— Думаю, они вернутся, — Джавахишвили погасил фонарик. — Займем каждый по окну. А Стрелков с Неверовым — к амбару, так будет надежнее.

…К четырем часам утра почти рассвело. По-прежнему было тихо, только за амбаром, в кустах загомонили птицы.

— Братцы, это же бывшая мельница! — воскликнул удивленно Кирсанов. — Гляньте-ка — возле телеги крылья.

Действительно, на земле валялись разбитые деформированные и разбросанные взрывом крылья ветряной мельницы.

— Тоже мне, донкихоты… — вздохнул Григораш.

— Дон-Кихот был рыцарь добра, мирный и тихий человек, — возразил Кирсанов. — А эти — варвары, крестоносцы, звери!

— Тихо! — Григораш отпрянул от окна.

К мельнице приближалась группа немцев.

— Сколько? — тихо спросил Джавахишвили.

— Десятка полтора, — неуверенно ответил Григораш, — за кусты зашли, не видно.

Из амбара послышался предупредительный свист: там тоже заметили.

Не доходя до мельницы, немцы повернули по тропе к берегу Днестра.

— Н-да… об отходе пока нечего и думать, — Джавахишвили, поставив автомат на предохранитель, отложил его в сторону.

Едва успел он договорить, как утреннюю туманную дымку рвануло огнем. Снаряд, кромсая на части устоявшуюся тишину, разорвался где-то у берега, шарахнув во все стороны приглушенным раскатистым эхом. С того берега ответили дружно, как сыгравшийся оркестр, на едином дыхании. Шквальный артиллерийский и минометный огонь взбудоражил землю на этом берегу, круша кустарник и валя молодые деревья, двинулся дальше вдоль позиций противника, выщупывая, стараясь выжечь не только траншеи и блиндажи, но вообще все живое. Началась артиллерийская дуэль.

Джавахишвили не мог вспомнить потом, как оказался на чердаке.

— Джигиты! Ну и НП у нас — в жизни не знал такого!

Григораш и Кирсанов стали карабкаться на его клич.

— Запоминайте все! — восторженно призывал сержант, выглядывая из-за стропил. — Видите пушечки? А сетка над траншеями? За тополями — минометы!

— А слева от тополей, где мазанки, — пулеметные гнезда, — заметил Григораш.

— Молодец, генацвале! — похвалил сержант.

— Эх, скорректировать бы сейчас огонек наш, — вздохнул Кирсанов.

— Ничего. Вернемся, скорректируем, — уверенно сказал Джавахишвили. — Туго им придется…

Через два часа канонада утихла, и Джавахишвили приказал всем спуститься вниз: поднялось солнце, и разведчики могли быть легко обнаружены.

День тянулся очень медленно. В районе мельницы до вечера так никто и не появился.

— Не опомнятся гады никак после артподготовки, — сказал Кирсанов.

— Пожевать у тебя нема, кум? — спросил Григораш.

Кирсанов развел руками:

— Не думали, что задержимся тут.

Джавахишвили вытряхнул из кармана несколько сухарей, сдул с них крошки табака: