Летние гости - Владимир Арсентьевич Ситников
— Помогать-то, конечно, надо, — уклончиво ответил дедушка. Ему не хотелось обидеть Арапа, но и одобрять его он не хотел. — Сам смотри, Митрий Матвеич, тебе перед детьми ответ держать.
— Ну, чтоб я им ответ давал! — вспылил тот.
У Арапов мы ели хлеб с травой. Зато у них было много обрези, и тетка Дарья делала наваристые щи, тушила картошку с салом. Меня травяные лепешки мало привлекали.
— Хлебца бы ты попросила, Фень, Сан-от даст тебе, раз на трахтере работаешь, — говорила тетка Дарья, — с травы у меня все нутро изболелось.
То ли Феня не осмеливалась просить у председателя зерна, то ли расплата с трактористами не подошла, но хлеба Феня получить не могла. Хлеба у них точно не было, а то Галинка потребовала бы дать его дедушке и самой страдающей желудком тетке Дарье.
Как-то сонливым деньком (с утра до вечера сеял смирный морох) мы перебирали с Галинкой в ограде картошку. Я бы мог долго-долго сортировать и ссыпать в подполье сухие клубни, лишь бы Галинка была со мной и вот так, с доверчивостью и интересом, смотрела на меня.
Вначале я рассказывал ей во всех подробностях о графе Монте-Кристо. Никто нам не мешал. Дедушка возился со своими гармонями, Арап был на конном дворе, Ванюра в извозе, а Феня переехала пахать зябь в деревню Дымы. И теперь там чаще, чем в Коробове, был председатель Сан.
После графа Монте-Кристо я начал рассказывать Галинке об Андрюхе. О том, какой он храбрый и благородный человек. Она должна его ценить. Мне хотелось, чтоб Галинка хоть немного внимания обратила на меня, а получалось, наверное, наоборот. Я хвалил Андрюху, говорил о том, какой у него был «дипик» — токарный станок, как мастер Горшков отмечал Андрюху. И в конце концов я добился того, что Галинка стала упрашивать меня еще рассказать об Андрюхе. «Ты так интересно рассказываешь». Глаза у нее были широко открыты, и удивление и восторг светились в них.
Пьянея под этим горячим взглядом, рассказывал я об Андрюхе даже то, чего с ним никогда не было. Даже замок, который он сделал в школе ФЗО и подарил моей бабушке, я описал так, будто это устройство с ужасно хитрым механизмом: человек, имеющий ключ, не сможет открыть его, потому что нужно его повернуть пять раз вправо и два влево, — а этого ведь никто, кроме хозяина, не знает.
Галинка, наверное, всему верила. Ей нравилось, что Андрюха такой умелый и смекалистый, добрый и красивый.
Правда, рассказывая о девчонке с завода, я чуть не заврался. Я сказал, что девчонка эта красивая-красивая и она даже полюбила Андрюху, но он ответил, что у него в нашей деревне Коробово есть одна девушка, он верен ей и должен поехать повидаться.
Галинка испытующе смотрела на меня, недоверие появилось в ее взгляде:
— Так ведь мы… так ведь я совсем недоростыш была, когда Андрюша последний раз приезжал. Ты почему-то не то говоришь.
Еще немного, и я бы окончательно заврался. Хорошо, что застучал кольцом в калитку Сан. Измученный, в мокром дождевике, в сапогах с побелевшими союзками, председатель отер ладонью лицо и навалился на столб.
— Галина Митриевна, Павел Аркадьевич, пойдемте со мной ненадолго. Дело одно.
Это он меня так назвал, по имени-отчеству. Мы встали и пошли по расквашенной улице, укрывшись от дождя пустыми мешками. Хорошо, что пришел Сан, вывел меня из тупика.
Но Галинка не забыла и, когда мы шли, опять спросила, как же Андрюха мог сказать той красивой эвакуированной девушке, что есть кто-то в деревне? К этому времени я придумал ответ. Уводя в сторону свой взгляд от Галинкиных открытых, ждущих ответа глаз, я сказал:
— Так ведь он хоть тебе ничего не говорил, а, видно, тебя приметил. Ведь ты и тогда была красивая.
Это добавление было от меня.
Галинка с сомнением покачала головой:
— Так, Паша, не бывает.
— Но он же говорил мне, — не сдавался я.
Не работать позвал нас председатель. В теплушке, которая была и конторой, и сторожкой, а иногда и складом для зерна, находились двое — Галинкина мать, тетка Дарья, и уполномоченная из района товарищ Сокол. Тетка Дарья была вся мокрая, домотканый сарафан в глине. Рядом с ней на лавке лежал мешок с колосьями. Товарищ Сокол, в мужской кожаной шапке, в дождевике с поднятым башлыком, стояла спиной к двери. Я сразу почувствовал что-то недоброе. Галинка бросилась к матери. Лицо ее побледнело. Она показала глазами на колосья.
— Это ты, что ли?
Тетка Дарья испуганно замотала головой.
— Это я подобрала, подобрала, ей-богу!
— Александр Иванович, ты кого привел? — спросила холодным голосом Сокол. — Почему ты дочь ее привел?
— Больше никого нет, — промямлил Сан, уводя глаза.
Тетка Дарья заплакала, приговаривая:
— Да что вы, родимые, я ведь колоски-то на убранном поле нашла. Не обрезала я. У меня и ножа нету. Отпусти уж меня, милая начальница, отпусти!
Заплаканное лицо старухи было замученным и каким-то безучастным одновременно, хоть она и упрашивала начальницу. Казалось, что она давно устала от всего, и ей даже безразлично, как поступят с ней.
Товарищ Сокол со стуком положила на стол нож. Я узнал Арапов резак.
— Вот твой нож, ты его выбросила, как только увидела меня, — сказала товарищ Сокол.
Но тетка Дарья не узнавала нож.
— Не мой, не мой, — одно и то же повторяла она.
Наверное, уполномоченная хотела передать тетку Дарью в милицию. А потом ее посадят в тюрьму. По закону военного времени. Нельзя брать колхозный хлеб.
Меня тоже поймал в прошлом году объездчик в пригородном совхозе, когда я рвал турнепс, и хотел отправить в милицию. Хорошо, что вечером пришел директор, однорукий дядька. Он сразу понял, почему я сижу в конторе под охраной объездчика, и, скривившись, махнул своей левушкой.
— Беги, а если еще поймаем — в колонию попадешь.
Если тетку Дарью, такую старую и больную, посадят в тюрьму, она там умрет. Не надо признаваться, что это ее нож. Тогда уполномоченная, может быть, отступится.
Но Галинка вдруг шагнула к товарищу Сокол и сказала прерывистым голосом, которого я ни разу не слышал у нее:
— Наш этот нож, Анна Ивановна, наш, но я прошу вас, отпустите маму. Она никогда больше не будет. Я ручаюсь, честное комсомольское, ручаюсь. А я, я буду всю осень работать бесплатно, ни зернышка не прошу, только отпустите!
Она прижала руки к груди и с мольбой смотрела на уполномоченную. Товарищ Сокол сбросила с головы башлык.
— Ты что это, хочешь, чтобы мы на хищения
