Владимир Корчагин - Путь к перевалу
Она метнулась к двери:
— Саша, ты? Раздевайся, проходи!
— Нет, я на минутку…
— Пройди хоть в комнату, — она заглянула ему в глаза. — Ну, как?
— Плохо. Сначала вообще не хотели с нами разговаривать. Ладно, корреспондент помог. Дошли до самого управляющего, объяснили, что и как. Узнали, кто дежурил в понедельник. — Саша вынул из кармана записную книжку. — Вот, Крылов Степан Егорович. Но тут новое осложнение — ушел он в отпуск. Разыскали его адрес, поехали. Это в слободке, за мостом. А он вчера в деревню к родным укатил…
— Как же теперь?..
— Не знаю. Мы уж все передумали. Побывали с корреспондентом в редакции газеты. Потом опять поехали в Горэнерго, упросили показать журнал дежурного. Там ничего…
— Что же будет?
— Все говорят, снимут Юрия Дмитриевича с работы, раз такой случай на кафедре.
Люся закрыла лицо руками, отвернулась к окну.
— Что с тобой? Ты плачешь? Люся… Плохо ты знаешь Юрия Дмитриевича. Его так просто с ног не сбить. Да и мы не будем сидеть сложа руки.
— Но что толку! — проговорила она сквозь слезы.
— Как что толку! Борьба, которую ведет Юрий Дмитриевич, не на день и не на год.
— Да что говорить теперь об этом, зачем вообще жить, если его не будет на факультете!
— Что ты сказала?..
Тут только она поняла, что у нее вырвалось то, что нельзя было говорить ни в коем случае. Особенно Саше.
— Я сделаю все возможное… — с усилием проговорил он. — Нет, я сделаю даже невозможное, но разыщу этого диспетчера и докажу, что Юрий Дмитриевич ни в чем не виноват.
— Саша! — она бросилась К нему, но он молча отстранил ее руки.
Глухо стукнула дверь. Ушел…
И тут она увидела на полу небольшой, сложенный в несколько раз листок бумаги. Он выпал, должно быть, из записной книжки Саши.
Люся развернула листок. Стихи… И две большие буквы вверху: Л * А *. Но это же ее инициалы. Значит, и стихи написаны ей!
Бывает так: исчезнет солнце,И сразу все во власти тьмы.Ни освещенного оконца,Ни звёзд на небе, ни луны.
Лишь мрак и холод. Все застыло.Замолкли звуки. Опят леса.И уж не верится, что былоКогда-то солнце, в небесах.
Не верится… Но ночь проходит,Восток румянится, и вдруг —Лавина света: солнце всходит,Рассыпав золото вокруг!
Люся ниже склонилась над плотно исписанным, потертым на сгибах листком:
И так бывает: жизнь ударитС плеча, наотмашь, не щадя,Рукой безжалостной придавит,Да так, что и вздохнуть нельзя…
Да, так бывает. Так было у него, наверное, когда чуть не исключили из университета и он решил уехать.
И вдруг, когда уже, казалось,Гремит последняя гроза,Увидишь сквозь окно вокзалаТвое лицо, твои глаза…
И снова хочется работатьДо чертиков! Назло судьбе!Бороться, лезть в любую пропасть,Мечтать и думать о тебе.
Вдыхать смолистый запах дымаВ тайге у жаркого костраИ называть тебя любимой…
Больше она ничего не могла разобрать.
— Сашка, милый…
И вспомнился первый день в университете. Огромная заполненная до отказа аудитория, чужие, незнакомые еще лица, — и неожиданно приветливый голос:
— Вам сесть негде? Садитесь на мое место.
Потом — деревня. Ночь. Шаткий дощатый мостик. И его слова:
— Мне всегда казалось, что когда-нибудь я встречу…
И другая ночь — у подъезда ее дома. Пора расставаться, но так не хочется высвобождать руки из его широких теплых ладоней…
Взгляд Люси снова упал на потертый, убористо исписанный листок.
И называть тебя любимой… А она не остановила его, не крикнула, чтобы вернулся…
***В университет он зашел просто так, чтобы только не оставаться одному. Свернул к кабинету Воронова, надеясь застать там Вадима или кого-нибудь из лаборантов. Тогда можно хоть поработать. Но кабинет был закрыт, пусто и в препараторской. Он вернулся в коридор и у деканата увидел группу ребят. Они что-то оживленно обсуждали. Он прошел мимо.
— Саша! Вот хорошо, что ты здесь, — догнала его Наташа. — Я хотела с тобой посоветоваться… Да что с тобой? На тебе лица нет!
— Устал очень… — Он опустился на подоконник. — Весь день на ногах. А толку… Слышала, наверное?
Она села рядом:
— Да, Костя рассказывал… А я насчет практики. Сегодня ведь места распределяли…
— А что места… Нас это не касается. На днях письмо получил от отца. Его назначили главным геологом новой экспедиции по комплексному обследованию Ваи. Народу потребуется уйма. Поедем туда?
— С тобой на Ваю?.. Это ты вправду?
— Сегодня же напишу отцу.
Она вздохнула. Он поднял глаза и словно впервые за эти месяцы увидел ее лицо, заметно похудевшее, с грустной задумчивой улыбкой. Знакомое теплое чувство проснулось где-то в глубине души.
— Хорошо там было, Наташа…
— Да… — она опустила голову, но он видел, как задрожали ее ресницы.
«Наталка…» — он положил ей руку на плечо.
Голова Наташи склонилась ниже. Волосы почти коснулись его лица, они пахли весенним лесом, и у щеки, возле уха, все так же вилась непослушная прядка.
— И снова все будет так же, — сказал он одними губами.
Но она покачала головой:..
— Нет, Саша. Спасибо, тебе за то, что я еще раз увидела тебя прежним Сашкой. Если бы ты знал, как я этого ждала! Но я не поеду с тобой на Ваю. Так будет лучше… И для меня и для тебя. Если вспомнишь там обо мне, буду рада. А если окончательно забудешь… значит так и нужно, — она мягко отстранила его руку и выпрямилась.
— Куда же ты едешь?
— В Казахстан. Мы с Колей записались в одну партию. Как ты думаешь?..
— Колька парень хороший. Да и в Казахстане тоже интересно.
Она встала:
— Пошли, Саша.
— Иди, Наташа. Мне надо посидеть одному.
С минуту она смотрела на него, словно стараясь запомнить таким, каким не видела уже давно.
— Какой ты… трудный.
Он почувствовал, что рука Наташи легла на его вихры.
— До свидания, Саша. Не сердись на меня…
Он долго смотрел, как шла она по коридору, легкая, стремительная. Шла туда, где гомонила еще их группа и раздавался веселый задорный бас Кольки Краева.
29. ЧЕРЕЗ НЕВОЗМОЖНОЕ
Препятствие возникло на последнем километре. Деревня уже вырисовывалась впереди, когда накатанная дорога неожиданно уперлась в реку. Дальше пути не было: река стояла еще подо льдом, но у берегов темнели широкие полыньи.
Саша остановился. Ближнюю полынью, пожалуй, можно перепрыгнуть, но дальнюю — вряд ли. Да и берег там крутой, обледенелый…
Саша подошел к воде, опустил в нее руку. Пальцы обожгло холодом. Что делать? Не возвращаться же назад. Да и вечер близко, уже темнеет. И он решился.
— Эх, была не была! — разбежался и прыгнул. Из-под ног брызнули фонтанчики воды. Но лед выдержал.
Удача! Он поправил шапку и медленно пошел вперед, ощупывая каждый метр пути. Вот и середина. Только бы перебраться через этот горб. Но, кажется, он трещит, оседает. Лучше ползти…
Саша лег на лед и пополз. Сначала на боку, потом на животе, стараясь распластаться как можно шире… Уф! Самое страшное позади. Он осторожно встал и снова зашагал, сгибаясь под ударами ветра.
Теперь полынья. Да, здесь она была такой широкой, что не перепрыгнешь. Но лучше провалиться там, у берега, чем снова перебираться через предательский горб.
Саша смерил глазами расстояние до берега. Главное — получше разбежаться и прыгнуть вон в ту лощинку. Ничего, что там вода, ноги все равно мокрые. Он отошел назад, наметил место, откуда лучше оттолкнуться. Но лед неожиданно треснул, и Саша оказался в воде.
Он попытался плыть, — в грудь уперся обломок льдины. Пришлось карабкаться на лед, — льдина осела, и Саша с головой ушел под воду. Холод пронизал его до костей. Он изо всех сил махнул руками и сильно ударился обо что-то твердое: лед сомкнулся у него над головой. От одной этой мысли остановилось дыхание. Однако ноги коснулись дна. Стало быть, здесь не глубоко. Спокойно!
Саша открыл глаза и увидел светлую полоску. Трещина! Он из последних сил рванулся к ней и вынырнул из воды. Воздух!.. И берег совсем рядом. Стоп! На лед взбираться нельзя, лучше обогнуть эту проклятую льдину. Теперь уже все равно вымок насквозь. Ну вот и берег.
Какой собачий холод! Саша почувствовал, что ноги начинает сводить судорогой. Бежать! Он припустил вверх по косогору и у первой же избы заметил ватагу ребятишек.
— Эй, ребята! — крикнул им Саша. — Где Крыловы живут?
— Какие? У нас их много, Крыловых-то.
