Римма Коваленко - Конвейер
— Познакомьтесь. Наш высокий гость, доктор технических наук Поликарпов.
— Игорь Андреевич, — добавил гость, подавая руку Татьяне Сергеевне.
Высокий гость первым же вопросом вогнал мастера в смущение:
— Татьяна Сергеевна, рабочий день заканчивается, что, если нам поужинать и заодно поговорить в ресторане? Я не пью, так что разговор будет деловым, обслужат нас быстро — администратор мой приятель.
Все это он сказал, глядя на нее глазами, потускневшими не от трудов сегодняшнего дня, а от прожитых долгих лет, сказал тоном человека, которому в этой жизни уже все можно. Татьяна Сергеевна смутилась, покраснела, почувствовала вдруг на ногах своих разношенные полуботинки, а под халатом байковую стираную-перестираную кофточку и уж только потом подумала о Лаврике, как это она будет сидеть в ресторане, хотя бы даже и с ученым, за деловым разговором, а Лаврик на табуреточке, на кухне, дома.
— Это невозможно, — сказала она, сердясь на себя, что покраснела, как девчонка, и от этого краснея еще больше.
— Жаль, — вздохнул Игорь Андреевич, — я не обедал сегодня.
— Но почему обязательно в ресторане? У нас есть буфет. Закажем чай, бутерброды и… поговорим.
Говорила и страдала, что не может ему соответствовать, пойти в ресторан. Даже если бы под халатом была дареная «тальма со стеклярусом», все равно бы не могла. Из-за Лаврика. Такой он приехал с курорта прежний, так радовался, когда, придя с работы, видел, что она уже дома.
— Татьяна Сергеевна, а что вы можете сказать о Соне Климовой? — спросил гость.
Час от часу не легче. При чем здесь Соня Климова? Татьяна Сергеевна посмотрела туда, где сидела Соня, и не увидела ее. Она была на своем рабочем месте, но как-то так сдвинулась, что только руки ее были видны и часть белого накрахмаленного беретика с русой прядкой под ним.
— Соня Климова — одна из лучших работниц на конвейере. Студентка-заочница, уже на четвертом курсе института. Серьезный человек.
— Мне это очень приятно слышать, — сказал старик, — особенно от вас, Татьяна Сергеевна. Как вы думаете, у нее есть данные для научной работы?
Этого Татьяна Сергеевна не знала.
— Я интересуюсь Климовой в силу не совсем обычных обстоятельств. — Поликарпов опять внимательно посмотрел на мастера добрым, как из тумана пробивающимся взглядом. — Бабушка ее сына по линии отца — моя сестра. Вам это что-нибудь говорит?
— Говорит, — сказала Татьяна Сергеевна, — я знаю, что она приезжала и что Соня вела себя с ней очень плохо.
Их разговор прервала Наталья, не вышла, а вырвалась, сверкая гневом, из дверей кабинета Никитина. Не замечая гостя, подбежала к Татьяне Сергеевне.
— Подставила меня, а сама в кусты?! Не выйдет, Татьяна!
— Что, простите, не выйдет? — чтобы обнаружить себя, не быть свидетелем их ссоры, спросил Игорь Андреевич.
Наталья свела брови, взглянула на гостя и осеклась.
— Татьяна Сергеевна, — сказала она, сдерживая гнев, отчего щеки ее дрожали, — вам надо быть на совещании. Решается вопрос о вашей работе на новом конвейере.
— Ты что-то перепутала, — Татьяна Сергеевна была рада, что рядом Игорь Андреевич, он был сейчас ее опорой и защитой, — решается вопрос о твоей работе, Наталья, на новом конвейере. Лично я «за», что ты опять будешь мастером. Так и доложи там, на совещании. — Она говорила спокойно совсем не потому, чтобы еще больше досадить потерявшей голову Наталье. Слова Игоря Андреевича о Соне ввергли ее в это спокойное, задумчивое состояние. О Соне она думала, и возмущение Натальи не коснулось ее. Как все не просто в жизни, думала она; отказался человек от своего ребенка, нет уже этого человека на свете, а сын растет, собирает вокруг себя людей, делает их родными.
Наступил конец рабочей смены. Наталья, поубавив в себе гнева и возмущения, повернулась и направилась к кабинету начальника цеха. Зоя в это время, как всегда, когда Татьяны Сергеевны не было на месте, выключила конвейер. Не спеша поднялась со своего стула Марина, развела руки, потянулась. И тут же зевнула Невеста, и Солома, вытянув рот восьмеркой, зевнул. Такие дружные ребята: один зевнул — и пошло-поехало от одного к другому, как по конвейеру. А если бы кто-то успел первым рассмеяться, сейчас бы дребезжало все от их беспричинного молодого смеха.
Подбежала Верстовская:
— Татьяна Сергеевна, говорят, вы ездили к Лиле?
— Надя, я не одна, видишь, занята с гостем.
— А все-таки ездили или нет?
— Умрешь ведь от любопытства, до утра не дотянешь. Ездила.
— Про наш разговор ей сказали? Ну про тот, когда я вам призналась?
— Как я могу сказать? Ты меня об этом не просила.
— Татьяна Сергеевна, я сейчас уйду, не буду вам мешать. Я только хочу, чтобы вы знали, как я вам благодарна.
Соня исчезла в толпе, не подошла. И Бородин прошмыгнул, не желая попадать в поле зрения мастера. А Зоя подошла, протянула руку Игорю Андреевичу.
— Здравствуйте. Будем знакомы. Зоя Захарченко.
Игорь Андреевич назвал свое имя и место работы.
Зоя одобрительно ему кивнула.
— Мы с Татьяной Сергеевной остаемся на старом конвейере. Старые на старом. Посадим «практикантов» — и все сначала.
— У нас ребят из ПТУ в шутку зовут «практиквантами», — объяснила Татьяна Сергеевна. Испугалась, что Игорь Андреевич подумает, что Зоя по собственной темноте так выговаривает это слово.
Глава одиннадцатая
На этот раз примирение с Натальей затянулось. Наталья несколько дней глядела на нее, как на врага, но вдруг не выдержала, высказалась:
— Что-то не спешат тебя на мою должность переводить.
— На какую должность? — не поняла Татьяна Сергеевна.
— Так уж и не знаешь? Для кого же меня сдвинули, для кого место расчистили? Я и сама не сразу догадалась. А потом эта статья в газете, и все стало понятно.
Статья появилась перед праздниками. Посвящена она была не Татьяне Сергеевне, даже не заводу. Говорилось в ней о человеке на конвейере, о его профессиональном самочувствии. И только примером, в двух абзацах, приводились слова мастера Соловьевой: «Вы сходите в отдел кадров, посмотрите личные дела руководителей производства. Сравните трудовой путь тех, кто пришел к нам прямо из института, и тех, кто его начинал с конвейера, у кого высшее образование заочное». Корреспондент написал, что сходил он в отдел кадров и увидел эту разницу. Действительно, у бывших рабочих с конвейера и рацпредложений больше, и наград, и детей в семье. Директор завода, прочитав статью, позвонил в цех, сказал Наталье, что порадовала его Соловьева. «Нам вообще стоило бы не с точки зрения производства, а вот такого душевного осмысления исследовать наши конвейеры. Кому бы это поручить?» Не сказал: «Не взяться ли вам за это, Наталья Ивановна?» Уже знал, наверное, директор, что кончаются ее денечки в должности профсоюзного руководителя.
— Зачем мне твое место? Подумай своей головой. — Татьяна Сергеевна устала от Натальиных обид, появилось подозрение: может, она глуповата? — Я и на новый конвейер не пошла, потому что не могу бросить старый. А ты просто одурела от неземной своей красоты.
Наталья смягчилась.
— Кончается уже красота, — сказала она. — Знаешь, Татьяна, приду в ателье на примерку, зайду за ширму, где с трех сторон зеркала, посмотрю на себя, и плакать хочется.
— А ты готовые вещи покупай.
Наталья закатилась своим прежним смехом, чмокнула Татьяну Сергеевну в щеку, и опять они зыбко, до следующей ссоры, помирились.
Новобранцев провожали каждый год накануне Октябрьских праздников. В Доме культуры под музыку, под аплодисменты вручали каждому подарки и листок с письменным напутствием. В подарках цех соревновался с цехом и в цене и в выдумке, а напутствие было одно для всех. И содержание не менялось: вы, мол, служите, а мы подождем, только, пожалуйста, после службы не виляйте в сторону, возвращайтесь. Листки были отпечатаны в типографии, текст готовила редакция заводской газеты. На праздничном вечере в последние годы их исписывали по новой моде с двух сторон автографами.
И вдруг она понадобилась, мастер Соловьева. Принесли в цех письмо в запечатанном конверте: «Уважаемая Татьяна Сергеевна! Просим зайти во вторник в удобное для Вас время в редакцию многотиражки». Шла и держала в голове отказ: «Пусть ваш работник придет в цех, я ему все расскажу и покажу, а сама писать статьи не умею». Приготовилась, да не к тому.
— Татьяна Сергеевна, у нас в этом году солдатиков мало. Ваших трое, и по другим цехам набирается чуть больше дюжины. Решили вручить каждому персональное напутствие. Вот и захотелось, чтобы вы нам дали факты о каких-то индивидуальных особенностях, ну о характерных случаях, эпизодах в жизни Соломина, Бородина и Колпакова.
Может она дать факты, не трудно вспомнить и эти так называемые индивидуальные особенности. Глядят на нее работники редакции, ждут подробностей из жизни будущих солдат. А она думает. Не подробности вспоминает, думает, как прочитает Солома строчки об оставленных в паечках хвостиках, даже если это самым добрым сердцем будет написано. Подумает Солома: значит, уже все знают и о киоске и значках. И Бородин свою «тальму со стеклярусом» дарил все-таки не для того, чтобы она рассказывала об этом всему свету. И Колпачок сожмется, если увидит в напутствии имя своей невесты.
