Сергей Малашкин - Записки Анания Жмуркина
— Да, товарищ. Тут, признаться, солдаты, а больше мы, рабочие, виноваты — опростоволосились… Разгромив жандармов и полицию, мы стали приветствовать солдат. Солдаты, конечно, нас. Потом открыли митинг. Ну и, конечно, увлеклись здорово, не заметили, как казаки окружили район заводской и открыли сразу огонь по нас, а потом пошли в атаку. Словом, сильно виноваты. Впрочем, о победе казаков помолчим.
— Выпьемте за солдат, — поднимая рюмку, предложил Прокопочкин.
Все выпили. Арсений Викторович снова наполнил рюмки.
— Э-э, так не годится, товарищи, — запротестовал Семен Яковлевич. — Раньше выпейте сами, сравняйтесь со мной, и тогда…
Гости подчинились его требованию, выпили. Хозяин наполнил их рюмки.
— Теперь, товарищи, за солдат! — воскликнул Семен Яковлевич, повторил тост Прокопочкина и выпил. — А теперь, товарищи, баста: моя душа, как вы знаете, больше пяти рюмок не принимает.
Выпили все, кроме меня и хозяйки. Серафима Петровна, поставив пустую рюмку на тарелку, толкнула меня локтем в бок:
— Ананий Андреевич, а вы? За солдат, заступившихся за рабочих, не хотите выпить? Не хотите, а? Если не выпьете, то в гости не приходите: не приму.
— Вы и не приглашали меня, — ответил я и отказался от водки. Отставил подальше от себя рюмку. Водка чуть золотилась — в ней плавала лимонная корочка, и она казалась огоньком.
— Ну ладно… тогда вот что сделайте для меня… — не закончив фразы, женщина остановила смеющийся взгляд на мне.
— Что?
— Бороду сбрейте, — рассмеялась она громко. — Уж больно вы страшны в бороде… на дикобраза похожи.
Я в свою очередь пошутил.
— Хорошо, — ответил я соседке, — если освободят от службы меня, то я сбрею бороду и усы… И приду в гости к вам.
— Идет, — со смехом звонким подхватила она, и глаза ее стали синеватыми. — Значит, договорились. Теперь закусывайте! — Она наклонилась и вилкой стала отделять кусочки от розового ломтя ветчины и есть их.
Семен Яковлевич глянул на хозяина, сказал:
— Займемся, пожалуй, более серьезным делом, — потом он задержал взгляд на мне, Игнате, Прокопочкине и Синюкове.
Арсений Викторович, видя в глазах Исаева как бы недоверие к нам, представил еще раз меня и моих друзей своим гостям.
— Вот они, — он кивнул головой на Игната, Прокопочкина и Синюкова, — члены нашей партии… рабочие. Ананий Андреевич земляк мне… Честнейший человек… Да что уж скрывать, скажу: большевик, профессионал.
Я покраснел от такой похвалы земляка и чуть было не поперхнулся шинкованной капустой: фраза «честнейший человек» будто лаком покрыла меня с ног и до головы. Я сам почувствовал себя после этой фразы скользким и блестящим. И мне стало, признаюсь, не по себе.
— И отлично, — подхватил Исаев, — теперь мы лучше знаем друг друга… — И он повернулся к Карнаухову: — Володя, опять тебе читать. Не возражаешь?
— А кто позволит ему возражать? — улыбнулся Рыжиков, поглядел выразительно на собравшихся и погладил пышные светлые усы, — Володя, садись вот на мое место, ближе к лампе.
— Ничего, у него молодые глаза, — заметил Иван Фомич. Он наклонился к Лухманову и что-то шепнул ему.
Тот рассмеялся и сказал:
— Постараемся не подвести.
Карнаухов сел на стул Рыжикова, Рыжиков — на место Карнаухова. Исаев достал из бокового кармана пиджака журнальчик, развернул его и подал Володе. Тот положил его на стол перед собой, разгладил ладонью страницы. Стало тихо. Все смотрели на юношу. Семен Яковлевич закурил папиросу. Закурили Иван Фомич и Подольский. Рыжиков достал трубку и кисет из кармана, набил ее табаком и закурил.
— Не особенно дымите, — попросил Илья Захарович Подольский и, посмотрев на нас, пояснил: — Нынешний вечер посвятим чтению статьи Ленина «Империализм и раскол социализма».
Карнаухов, поправив синий с белыми цветочками галстук, начал тихим и отчетливым голосом читать. Гости, отодвинув от себя тарелки и отставив рюмки, приняли свободные положения за столом — позы слушателей: одни облокотились на стол; другие откинулись к спинкам стульев; третьи, отодвинув от стола стулья, заложили ногу на ногу и склонили головы.
— «Есть ли связь, — читал Карнаухов, — между империализмом и той чудовищно-отвратительной победой, которую одержал оппортунизм (в виде социал-шовинизма) над рабочим движением в Европе?
Это основной вопрос современного социализма. И после того, как мы вполне установили в нашей партийной литературе, во-1-х, империалистический характер нашей эпохи и данной войны; во-2-х, неразрывную историческую связь социал-шовинизма с оппортунизмом, а равно их идейно-политическое одинаковое содержание, можно и должно перейти к разбору этого основного вопроса.
Начать приходится с возможно более точного и полного определения империализма. Империализм есть особая историческая стадия капитализма. Особенность эта троякая: империализм есть (1) — монополистический капитализм; (2) — паразитический или загнивающий капитализм; (3) — умирающий капитализм».
— Ясно, — сказал удовлетворенно Семен Яковлевич, — так ясно, что… — Он откинулся к спинке стула и закрыл ладонью левый глаз и часть лица.
Рыжиков, хозяин, Серафима Петровна, облокотившись на стол, сидели неподвижно и внимательно слушали. Прокопочкин, Игнат и Синюков сидели прямо и не спускали широко открытых глаз с чтеца: для них, как чувствовал я, статья Ленина по-новому освещала мировую бойню, разоблачала социалистов II Интернационала, их иудину роль в отношении рабочего класса и крестьянства. Остальные гости, положив перед собой записные книжки, записывали в них отдельные мысли статьи.
— «Пролетариат есть детище капитализма — мирового, а не только европейского и не только империалистского. В мировом масштабе, 50 лет раньше или 50 лет позже — с точки зрения э т о г о масштаба вопрос частный — «пролетариат», конечно, «будет» един, и в нем «неизбежно» победит революционная социал-демократия. Не в этом вопрос, гг. каутскианцы, — Карнаухов возвысил немного голос, — а в том, что в ы сейчас, в империалистских странах Европы л а к е й с т в у е т е перед оппортунистами, которые ч у ж д ы пролетариату, как классу, которые суть слуги, агенты, проводники влияния буржуазии, и б е з о с в о б о ж д е н и я от которых рабочее движение остается б у р ж у а з н ы м р а б о ч и м д в и ж е н и е м. Ваша проповедь «единства» с оппортунистами, с Легинами и Давидами, Плехановыми или Чхенкели и Потресовыми и т. д. есть, объективно, защита п о р а б о щ е н и я рабочих империалистскою буржуазиею через посредство ее лучших агентов в рабочем движении».
— Ясно, — вздохнув, сказал восхищенно Семен Яковлевич, — очень ясно! Ходить далеко не надо: мы видим таких агентов и на своем заводе.
— Они имеются и на нашем, — поддержал Исаева Арсений Викторович, — и ведем борьбу с ними… вытаскиваем на свет и разоблачаем… и они, как ужи, извиваются. Эта статья Ленина не в бровь, а в глаз им.
Карнаухов откашлялся, выпил воды, взглянул на хозяина и стал продолжать чтение. Опять установилась тишина. Только карандаши в руках Подольского и Ивана Фомича Кадимова шуршали по листкам записных книжек. Особенно налегал на карандаш первый, Илья Захарович. Второй, Иван Фомич, водил карандашом быстро, словно не прикасался им к странице. Слушая статью, я видел, как перед рабочими все ярче и ярче возникала картина обмана и лжи, картина мировой бойни во имя капиталистов и помещиков, во имя их «цивилизации». Громово-патриотические речи «демократов» о войне, патриотизме в России, которые они читали в «Русском слове» и в «Русских ведомостях», стали более понятны им в свете статьи Ленина.
— «Механика политической демократии действует в том же направлении. Без выборов в наш век нельзя; без масс не обойтись, а массы в эпоху книгопечатания и парламентаризма н е л ь з я вести за собой без широко разветвленной, систематически проведенной, прочно оборудованной системы лести, лжи, мошенничества, жонглерства модными и популярными словечками, обещания направо и налево любых реформ и любых благ рабочим, — лишь бы они отказались от революционной борьбы за свержение буржуазии», — продолжал Карнаухов, волнуясь. Он, как все мы, восхищался мыслями статьи, ее беспощадным сарказмом по адресу «социалистов» и «демократов» — агентов буржуазии.
Среди гостей оживление, на их лицах улыбки радости и гнева. У Рыжикова повлажнели глаза, и он потирал руки.
— Володя, на журнал моя очередь. Сегодня же я возьму его. Прочту эту статью в кружке, на своем заводе.
— А я возьму у тебя, — проговорил Кадимов. — Запомни — моя очередь за тобой. Сам дня через два зайду за ним.
— Приходи, — ответил Рыжиков и вздохнул, потирая руки. — Ленин крепко пригвоздил всех предателей и шовинистов к позорному столбу. — Он вышел из-за стола и возбужденно стал прохаживаться.
