Вера Панова - Собрание сочинений (Том 1)
«Хорошо говорит, — думает старик Веденеев. — Все, что не правда, — все порочно».
— Правда, — говорит Нонна, — то есть реализм. Боюсь, не пресно ли это.
«А ты не бойся, — думает старик Веденеев, — он знает, что говорит; тебе бояться нечего».
— Жизнь не может быть пресной, — говорит Андрей. — Наша жизнь — благородное, вольно растущее дерево. Нелепо вешать на это дерево елочные украшения; оно и без них прекрасно.
— Мне кажется, — говорит Нонна, — что вы обедняете искусство.
— А мне кажется, — с живостью говорит Андрей, — что вы об этом судите непродуманно.
«Получила?» — думает старик Веденеев.
— Ну, конечно, — лениво говорит Нонна. — Я занимаюсь другими вопросами.
— Реализм, — говорит Андрей, — настолько широк и могуч, что вмещает в себя все остальные методы.
— Говорите проще, — просит Нонна, — не показывайте свою образованность. Что вы этим хотите сказать?
«Ага, сдалась!» — думает старик Веденеев. Он снимает очки и вытирает пот, выступивший на лбу от напряжения мысли…
Все же, когда они объяснятся? Каждый день вместе. Беседуют часами. Беседы, прогулки — все это прекрасно, но девушка ждет, чтобы с ней объяснились.
Андрей писал картину: река, розовый туман над рекой, на том берегу, сквозь розовый туман, — трубы Кружилихи. Он уезжал в город перед зарей, на исходе ночи; перебирался на тот берег и до полудня писал свою картину. Он загорел, как рыбак, и среди разговоров вдруг задумывался и начинал кусать губы: он думал о картине.
Однажды он показал ее Нонне.
— Ну? — спросил он. — Как?
Она сказала:
— Андрюша, вы знаете, я в этом ничего не понимаю.
— Нравится или не нравится? — спросил он отрывисто.
— Нравится, — сказала она.
— А что вам больше всего нравится?
Она подумала и сказала:
— Вот это облако.
— Вы действительно ни черта не понимаете, — сказал он и закрыл картину тряпкой. — А замуж за меня вы можете выйти?
Она засмеялась.
— Вам это очень нужно?
— Очень, — сказал он. — Я из-за вас не остался в Ленинграде. — И он обнял ее и сказал: — Нонна!..
Она отстранила его руки.
— Нет, пожалуйста.
— Нет?
— Нет.
…Не понимают обыкновенной человеческой дружбы. Если ей нравится ходить с ним по окрестностям и любоваться пейзажами, это вовсе не значит, что она готова быть около него всю жизнь.
У Мариамны — слух как у кошки: все слышала. Подслушала — хоть была за две комнаты, — как Андрей сделал жиличке предложение, а та отказала. В тот же вечер Мариамна рассказала об этом Никите Трофимычу.
Старик пришел в ярость: что же она о себе думает, жиличка? Какого мужа ей надо? Андрей — ей не пара?..
— Андрюша, — сказал он, оставшись с сыном наедине, — ты как хочешь, а я ее на квартире держать не буду.
Андрей посмотрел на него пристально и сказал:
— Вот что, папа… — Он помолчал. — Пусть она живет. Можешь ты это сделать для меня?
— Сынок, — сказал Веденеев ласково, — я же вижу, что вся твоя жизнь около нее. И мне за тебя обидно; пойми.
— Пусть она живет, — повторил Андрей, встал и вышел.
Старик наблюдал с болью в сердце: ничего не изменилось. Нонна по-прежнему разговаривала и смеялась, а Андрей — как пришитый около нее…
«Сколько слов сказано, — думал Никита Трофимыч, слушая их разговоры, — сколько слов хороших — и все напрасно, и такой человек, как Андрюша, страдает зря».
И о заграничной командировке больше ни слова. Картину увезли в Москву, и о ней ни слуху ни духу, а Андрей — дурак! — пишет портрет Нонны Сергеевны.
«Если бы она была хорошая девушка, — думал старик Веденеев, — она бы дорожила его любовью. Такая любовь на земле не валяется: знай подбирай».
Вдруг принесли телеграмму: картина «Завод у реки» получила премию. Пришла газета, в которой был снимок с картины и большая статья. В статье Андрея называли: молодой талантливый художник. Старик Веденеев созвал гостей на большую выпивку. Такого праздника в доме не было со дня свадьбы Павла. Праздник был испорчен Нонной: она опоздала, и Андрей сидел скучный, как день осенний. Наконец она явилась, и надо было видеть, как взошло солнышко, как Андрей стал говорить, двигаться, смеяться… Этого вечера Никита Трофимыч не простил Нонне.
А Нонна опоздала потому, что ее задержали на заводе. Задержал разговор, один из тех разговоров, которыми отмечаются этапные пункты судьбы. Утром она сдала чертежи приспособлений для обработки деталей мотопилы. Мотопила — это было новое детище завода, детище главного конструктора. После работы главный конструктор вдруг вызвал Нонну.
«Неужели что-нибудь напутала?» — подумала она.
Главный конструктор был тогда еще здоров и сидел в заводоуправлении. Она сейчас же пошла к нему.
— Садитесь, — сказал он. — Я хотел поговорить с вами о вашем будущем. Вы как, серьезно собрались посвятить себя технике?
— Я не понимаю, — сказала она, — что вы имеете в виду.
— Что для вас машины? Страничка биографии или жизненная программа?
Она улыбнулась его высокопарности.
— Я не думала об этом.
— Ну да, ну да! — сказал он с сердцем. — Сегодня вы подаете надежды, а завтра уйдете в декретный отпуск. А потом у ребенка коклюш, корь, всякое там — как оно называется, — и вы бросаете работу… Сколько раз я это видел!
Собственно, какое отношение все это имеет к ней?
— Вот я и хочу знать, у вас это всерьез или от нечего делать?
— Мне казалось, — сказала Нонна холодно, — что я достаточно серьезно отношусь к моим обязанностям.
— Не то слово! — сказал он. — Обязанность — не то слово. Наше дело, как всякое искусство, требует жреческого служения.
Пожалуй, она готова согласиться с ним.
— Что такое настоящий конструктор? Он должен быть металловедом, механиком, моделистом, литейщиком. Должен знать термообработку, электросварку, инструмент — и быть художником. Обязательно быть художником! Науки конструирования нет, как нет рецепта, как написать «Войну и мир». Мы идем дорогами творцов.
Разговор становился интересным.
— Художник, — сказал главный конструктор, — это человек, обладающий чувством прекрасного. Ощущение меры, формы, габаритов мне необходимо не меньше, чем Рафаэлю.
Нонна вспомнила свое первое приспособление…
— Чувство изящного развивается, — сказал главный конструктор, — оно приходит с опытом — при одном условии: если посвятить себя своей специальности полностью. Я видел вашу последнюю работу. Мне рассказывали, что вы быстро поднялись и пошли вверх. Я вам предлагаю работу в моем отделе.
Нонна молчала, опустив глаза.
— Вы согласны?
— Это так неожиданно, — сказала она.
— Вам что же, технология больше по душе?
Она уже привыкла работать у главного технолога, и о ней там сложилось мнение, которым она дорожила. Здесь ей придется заново завоевывать себе место. Кроме того, о неуживчивости главного конструктора ходит столько разговоров…
— Вы не понимаете себя, — сказал главный конструктор, — у вас способности, вы их разовьете, работая в моем отделе. У вас живая мысль. Я предлагаю вам лучшее, что вы могли бы пожелать для себя. Идите, подумайте, завтра утром скажете ответ.
Вот почему Нонна опоздала на веденеевский пир. И на пиру она сидела задумчивая, все решала: переходить к главному конструктору или нет.
Утром она позвонила ему и сказала, что согласна.
Вот так обстояли у Нонны дела накануне войны.
Уходя из дому, Андрей сказал отцу:
— Дай мне слово, что она будет жить здесь, пока сама не захочет уйти.
— Хорошо, — сказал старик Веденеев.
— Что бы со мной ни случилось, — сказал Андрей.
— Хорошо, — сказал Веденеев тихо.
— И что вы будете относиться к ней с уважением и симпатией, как она заслуживает.
Старик прижал руки к груди.
— Андрюша, — сказал он, — с уважением — да; но ты не можешь требовать…
Андрей усмехнулся и погладил отца по спине.
— Понятно, — сказал он. — Ты не прав… Ну, ладно. Замяли.
Опять у Веденеева был приступ тоскливой злобы, когда он смотрел, как Нонна прощалась с Андреем: хоть бы слезинку пролила!.. И на призывной пункт не пошла проводить, только вышла за калитку…
Каждые два-три дня приходило ей письмо от него. Иногда сразу несколько писем. Своим Андрей писал куда реже. И это тоже было для Никиты Трофимыча источником ревности и обиды.
С тех пор как она отказала Андрею, старик был с Нонной официально сух, а Мариамна едва отвечала ей. Нонне не надо было объяснять, что это значит. Когда Андрей уехал, она перестала ходить к ним. Ее не звали.
Они не хотят ее. Это их право. Жалко будет, если попросят освободить квартиру: она тут привыкла. Но от квартиры не отказывали.
