Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли
— Это несомненно! — Груздев окинул взглядом стол. — Вы еще не обедали?
— Что вы! Мы с Юриком и Юлией обедали. Я всегда говорю Сене: «Правильное, то есть вкусное и своевременное, питание — залог здоровья». А он на работе, как ребенок заигравшийся, забывает даже стакан чаю выпить вовремя. Вот сегодня… Надо же было: прямо с самолета ехать на какую-то установку!
— «На какую-то установку!» — с мягким укором повторил Груздев. — На ЭЛОУ мы заезжали, дорогая Татьяна. Когда-то вы были в курсе всех наших дел, а теперь отстаете.
— Так когда же мне? — Танечка еще что-то передвинула на столе и, обернувшись к двери, крикнула: — Маруся, давайте заливное! — И по тому, как она приняла из рук Маруси украшенное зеленью блюдо и начала устраивать его среди пышной сервировки, было видно, что еда в этом доме — дело священное.
«Вот вышла бы Надя за Юрия, то-то закормила бы ее свекровушка!» — подумал Груздев, взглянув на Семена, и ему стало обидно за него.
Когда заезжали на ЭЛОУ, там Семен Тризна был совсем другой: увлекал заразительным азартом и знанием дела, а дома походил на заплывшего жирком лавочника. Всем тут, конечно, верховодила Танечка, целиком погруженная в домашнее хозяйство и в своем самодовольстве уверенная, что идет к коммунизму.
Груздеву опять вспомнился дом Щелгунова, его дети, Христина… «Детей мы с малых лет приучили к самообслуживанию, — говорил Щелгунов. — Когда они не боятся физической работы, то во всем деловые получаются человечки. Любой быстро оденется, постель уберет, младшему поможет собраться в ясли или в садик. Такая самодисциплина хорошо сказывается и на занятиях в школе».
Десятеро детей у Щелгунова, а мать занята общественным трудом, и домработницы не держат. Какая завидная дружба в семье!
«То, что я всю жизнь работаю, вызывает уважение детей, — заявила Хатиря-Христина. — Они никогда не видят меня раздраженной или неряшливой. Ради счастья детей мы сами должны быть красивы, и я строго слежу за этим».
— Значит, и муж хорош, дай бог ему здоровья! — шутливо похвастался Щелгунов.
А к Танечке трудно предъявлять моральные требования: все от нее отскакивает, как от стенки горох.
— Юлька! Юрик! Идите ужинать! — звала она где-то в глубине квартиры. — Посмотрите, какой у нас гость!
— Почему ты Тризна? — Груздев опять критически поглядел на товарища. — Откуда в деревне появилась такая фамилия?
— Не знаю. Кличка дворового, возможно. Я родословную свою дальше деда не прослеживал.
— Алексей Матвеевич! — воскликнула Юлия и картинно остановилась в дверях в ярко-синих брюках и малиновой кофте навыпуск. — Здравствуйте, дорогой товарищ директор! — Развинченной походкой она прошла по комнате, пожала руку Груздева и села, развалясь, рядом с ним на тахту.
Зеленые глаза ее были подведены так, что углы их приподнимались к вискам, завешанным прядями прямых волос, крупный рот накрашен под цвет кофты, ногти тоже малиновые.
— Юлия, когда ты сбросишь с себя эту «дурочку»? — спросил Тризна, неодобрительно посмотрев на дочь. — Ты похожа на попугая, честное слово.
— Я тебе верю и без честного! Но мне скучно, когда все обыкновенно.
— Замуж тебе пора выйти. Тогда перестанешь дурить.
— Как сказать! Имейте в виду, что я выйду только за генерала или академика. За художника тоже могу, если он уже проявился.
— Любому из этих возможных претендентов инфаркт обеспечен, — предсказал Юрий, усаживаясь за стол.
— Не болтайте глупостей, неудобно! — попросила Танечка, поведя взглядом на Груздева, хотя сама никогда не стеснялась старого друга семьи.
— Что значит «неудобно»? Молодежь двадцатого века свободна от условностей. Я, во всяком случае, смотрю на жизнь реально, а не через розовые очки, как Надя Дронова, поэтому не кинусь в реку от разочарования, а тем более назло кому-нибудь: себе дороже обойдется! Алексей Матвеевич, что она говорила вам, когда вы ее вытащили из воды? Ведь она хотела утопиться, это факт! Помните, в каком состоянии вы доставили ее домой? Казалось, она совсем обезумела: лежала и молчала, уставясь в одну точку, целую ночь напролет, не смыкая глаз. И я промучилась до утра — пока не приехала Дина Ивановна, боялась, чтобы она не повторила свой номерок. А почему? — Юлия сердито вздернула брови. — Я не верю, что тут виноват Ахмадша: он, бедняжка, до глупости влюблен в нее. Она сама чем-то себя растравила, да так, что с ней заговаривать об этом невозможно. Все выдумывают, осложняют! А жить надо легко, просто. Я ничего ни от кого не требую, а чем я хуже других?
— Тем, что ты эгоистка. Думаешь только о себе, — заметил Юрий.
— А ты обо мне думаешь? Ты тоже заботишься только о себе, да еще о Наде Дроновой. Я всерьез заявляю, что с охотой вышла бы за старого человека с хорошим положением в обществе. Когда у интересной женщины старый муж, это, во-первых, всегда молодит ее и делает привлекательной в глазах мужчин. Во-вторых…
— Во-вторых, прикуси свой противный язык, слушать тошно! — не на шутку рассердился Семен Тризна и — к Груздеву: — Садись за стол, дружище. На воле разверзлись все хляби небесные, а тут благодать!
— Да, не то что там, где сейчас мокнут рабочие, — сдержанно сказал Груздев; его все больше раздражала обстановка в семье Тризны. — Я, конечно, не за уравниловку: не обязательно директору предприятия жить, как сторожу. Но жизнь каждого человека надо сделать лучше.
— К тому идем, — почти так же, как недавно Танечка, ответил Тризна. — В общем суммирую: довольно разговоров, давайте есть. Я ужасно проголодался, — он налил себе и Груздеву коньяку, а всем остальным сухого вина, полюбовался на свет золотистой влагой. — Ну, братцы-кролики! За успешное завершение наших начинаний, в первую очередь, водозаборных станций. Колоссально получается! За комплекс на Исмагилове! Ведь там нефть пойдет в товарные парки без потери легких фракций. Только бы решить проблему парафина, чтобы он не оседал в трубах. Сейчас изобретатели родили новую идею — создать двойные трубы для нефтепроводов: сверху металл, а внутри стекло.
Груздев задумался.
— Может быть, лучше пленку пластмассовую?
— Стекло хорошо бы. Парафин на него не осаждается. — Тризна выпил, закусил, сразу повеселел. — Вся трудность — придумать стыковку и как трубы из стекла заключить в сталь. Может быть, правда пластмассой покрывать металл?
— По уши влюблен в свое дело, — то ли с ревностью, то ли с завистью сказала Танечка.
— Когда-то вы тоже были влюблены в дело и столько тепла вносили в нашу трудную боевую жизнь, — напомнил Груздев.
37Юрий и Юлия после ужина сразу ушли: им неинтересно стало в обществе «стариков», занявшихся воспоминаниями о днях давно минувшей молодости.
Груздев ел, пил, но в душе его росло беспокойство, вызванное словами Юлии.
Какие требования к жизни у Нади? Могла ли она принять программу, с таким беззастенчивым цинизмом изложенную Юлией, которая тоже занимается общественно полезным трудом, но не из потребности трудиться, а ради материального благополучия? В чем разница между новым поколением и поколением отцов? Вот Семен Семенович и Юрий. Оба инженеры. Оба беспокойные в работе. Но Семен уже покрылся жирком бытового благополучия, а Юра весь устремлен вперед.
— У нас все трудно было, — говорил Тризна, размышляя о том же, но вслух. — Нам и учеба давалась нелегко, и заводы мы строили на нетронутых местах, и война легла на плечи… но если сравнивать, то еще труднее досталось нашим отцам: голодные и холодные, они голыми руками дрались за советскую власть. Им приходилось начинать строительство в годы полной разрухи. Даже пути развития нового государства тогда были неясны для многих.
— Всем нелегко! — заключила Танечка, любившая поддерживать разговоры, особенно политические, ради чего она, полеживая после обеда на диване, каждый день просматривала газеты. — Современной молодежи тоже достается! То гидростанции строят, то целину осваивают! Едут бог знает куда…
— А ты хотела бы, чтобы они за печкой сидели? — добродушно укорил Тризна. — Сама-то не побоялась в глухие степи отправиться, в землянках жила — не плакалась, а Юльку отговорила ехать на Дальний Восток. Вцепилась в девчонку, как репей! Теперь бы она на Сахалине или в Магадане дома строила, а здесь что? Киснет в конструкторском бюро да разные фортели выкидывает.
— Ну уж! — беспомощно возразила Танечка.
Груздев задумчиво смотрел на них, в глазах его теплилась добрая и грустная улыбка.
— В большинстве наша молодежь настроена отлично — и отношение к жизни, и эстетические устремления у нее высокие, — сказал он убежденно. — В старое время понятие об эстетике было узким: поэзия, живопись, театр, то есть область искусства, доступная только избранным. А теперь весь народ стал творцом прекрасного: современных городов, изящной одежды, электропоездов, реактивных самолетов, спутников Земли, словом, того, что не только нужно для хорошей, красивой жизни, но содействует духовному росту людей, новизне понимания прекрасного: в искусстве, в природе и в отношении человека к человеку. Но это ко многому и обязывает: все сложнее техника и методы труда. Поэтому растет жадность к знаниям, отдача которых доставляет истинную радость. Конечно, не у всех так получается. — Груздев замялся, но словно кто дернул его за язык. — Вот вы, Таня, раньше были в коллективе, а сейчас… Ну почему вы так переменились?
