Пётр Вершигора - Дом родной
Выйдя вперед, к столу президиума, Зуев попросил у Сковородникова слова.
— Я вношу предложение добавить к предложенному списку кандидатуру товарища Швыдченки. А затем подвести черту.
Зал зашумел, раздались хлопки. Зуев снова поднял руку. Дождавшись тишины, он продолжал:
— Я думаю, что товарищ Сковородников немного торопится с выводами. Воля конференции совсем еще не выражена. И в критике, раздавшейся тут в адрес нашего секретаря, не все было правильно, и попытка исключить его из списков баллотирующихся, мне кажется, не имеет оснований. Ведь нет же решения вышестоящих партийных организаций об отзыве товарища? Или может быть, есть? Тогда зачитайте его конференции, товарищ представитель обкома. Нет? Значит, обком целиком доверяет решение вопроса нам. Так зачем же забегать вперед? Партийная конференция сама, голосованием решит этот вопрос. Так, по-моему, гласит Устав нашей партии… и принцип демократического централизма.
Кое-кто из делегатов конференции заметил, что при словах «Устав нашей партии» Сазонов и Сковородников как-то сникли…
— Правильное предложение, правильная мотивировка. Просим голосовать, — сказал внушительно начмил Пимонин. И вдруг вся конференция разразилась аплодисментами. Мало кто заметил, что, пожалуй, громче всех хлопал дядя Кобас.
— Кто за предложение? — спросил как ни в чем не бывало Сковородников и звякнул колокольчиком. — Большинство.
После поименного голосования списка на предмет отводов и самоотводов приступили к выборам счетной комиссии. Несколько голосов сразу выкрикнули фамилию Зуева. Этим конференция еще раз подтвердила свою волю.
«Эх ты, тёпа, — подумал Сковородников, глядя на Сазонова с презрением. — Туда же, лезет в хозяева района. А техники не знает».
— Надо было выделить несколько проверенных товарищей и сразу же после зачтения списка подвести черту… Да которых побойчее, поголосистее. А ты… эх… — шепнул он Сазонову.
Тот угрюмо молчал.
Список был передан счетной комиссии, и, пока готовили бюллетени, народ разошелся из зала.
— Да, проморгал, проморгал наш Феофаныч, — очень весело и как ни в чем не бывало распространялся в толпе делегатов Шумейко. — Ведь надо было побеспокоиться и подвести черту вовремя…
— На чем? — спросил Зуев.
— Что?
— На чем подвести черту?
— Не на чем, а под списком, предложенным…
— Под списком? Или на внутрипартийной демократии?
— Но, но, полегче, товарищ майор, — угрожающе пробасил своим тенорком Шумейко. — Вопрос чисто технический, а вы тут агитацию разводите…
— Нет, это вы разводите агитацию за ущемление партийной демократии.
— Посмотрим, — крутнул талией товарищ Шумейко.
Сзади локоть Зуева стиснула чья-то рука. Он обернулся. Рядом с ним стояли Пимонин и дядя Котя Кобас.
— Ты полегче с ним… Не задирайся… Не тронь, чтобы не пахло. А эту технику… не он выдумал. Только наши еще не наловчились ее проводить, — твердо сказал Пимонин. А затем, не отпуская руки Зуева, он так же твердо взял под локоть и сухощавую руку Кобаса. — Что же ты, брат, так понес, как норовистый конь? На своих кидаешься.
— Дак, понимаешь… Оплошал… Думал, критику по-партийному, по-пролетарскому, напрямки. А оно вишь как повернулось…
— Не повернулось, а повернули, — вырвалось у Зуева. — Нет, как хотите, хоть вы и старые коммунисты, а я такое безобразие не позволил бы. Так мутить воду, искажать факты.
— А мы и не позволили, — твердо сказал Пимонин. — А вот насчет мутить воду… Ты спокойнее, малец. Спокойнее. Все бывает. Ну, не горюй, майор. Главное, чтоб по-партийному все правильно было окончено. А это у тебя так и получилось.
— Что у меня получилось? — не понял Зуев.
— Вовремя ты выступил… — сказал Кобас.
— Да я и не выступал вовсе, ведь подвели черту.
— Выступил в защиту кандидатуры Федота, — сказал Пимонин. — И очень убедительно мотивировал, со ссылкой на партийный Устав.
— Ага, ага. Как он только про Устав, кое-кто в президиуме носом закрутил, — все еще виновато ухмылялся Кобас.
— Молчал бы, старик. Вот у молодежи учись. И не выступал, говорит, а как помог конференции твой загиб поправить. Четко, дельно, без лишних слов. Понял?
— Понял, — растроганно сказал дядя Кобас. — Так ведь это наш пролетарский, фабричный мальчонка. Наша смена. Степановны-женотдельши сынок. Молодец, Петяшка. Здорово постоял ты за Федота. Так и мы в революцию с твоей маткой за правду стояли. Добивались всегда, чтоб наше взяло верх. А то, что меня распатронил, — не держу зла. Разве ж не понимаю, что упрек умного куда дороже стоит, чем хвала дурака. Понимаю.
— Да я и не касался вас вовсе, дядя Кобас, — оправдывался Зуев.
— По-партийному выступил. Так и надо всегда…
— И чтобы правильные люди не делали глупостей. Вроде товарища Кобаса, — отрезал по-дружески Пимонин. И к Зуеву: — А что мутной воды будет немало, так это факт. Как пить дать, товарищ Зуев. Но теперь они либо успокоятся, либо пойдут на обходные маневры…
— Кто они? — спросил Зуев.
Пимонин долго смотрел на него, не отвечая. Затем повернулся к дяде Коте:
— Сказать ему, старик? Или пусть сам догадается…
— Чего же! Парень наш, пролетарский. Я тебе, Петруша, и сам скажу… Чиновники и карьеристы. Вот кто. А ты уже сам кругом оглядывайся по сторонам да не зевай. И бей без промашки. Да не по работягам, оглоблей, как я сегодня заехал. Факт, заехал. И вроде трезвый… А вот гляди же ты. А?
Старики отошли в сторону, о чем-то оживленно беседуя. Зуев направился в комнату счетной комиссии. Подсчитывая вместе с другим членами комиссии бюллетени, он думал: «Как все-таки сложно все в жизни: борьба, заботы, подсиживания, зависть, принципы, самолюбия…» И какой-то внутренний голос шептал ему: «И поди разберись во всей этой шумихе чувств, сплетении фактов, кружеве самолюбий… А может, бросить и не разбираться? Как говаривал капитан Чувырин: есть две дырочки в носу, посапывай да помалкивай». Но тут же он одернул этот голос. «А совесть? Партийная совесть. Как? Стоять в стороне и помалкивать? Это и любой обыватель может… Ну да, а как же тут разберешься? В этой гуще. Где принципы, дело жизни, а где — просто дрязги. И сам не пойму, чего тут больше», — недовольно ворчал тот же голос. «А на кой черт тебе даны мозги? — обрезал сам себя Зуев. — Если бы в жизни все было легко и понятно… Но ведь шло все как будто по правилам, по заведенному порядку. И чуть было не совершили ошибку. Да не один-два человека, а целая организация… А может, иногда нужно отступить от заведенного порядка, чтоб не впасть в ошибку? — спросил Зуев, споря сам с собою. — Но как же этому научиться? Ведь если и это ввести в правило, то что получится? А ты делай так, как сегодня. Как эти старики сегодня тебя похвалили. А? Вот как Пимонин, питерец, пролетарий и чекист…» — немного самодовольно, с гордостью подумал он.
А разум начитанного человека, как попугай из ящика, вытащил клювом памяти цитату из Ньютона: «В жизни факты бывают не менее важны, нежели правила». Эге… А второй Зуев насмешливо шпынял: «Опять цитатки. Ньютон ведь не на партконференциях их выводил…» «Да ну их к чертям, все эти рассуждения… — решили вдруг оба Зуева, идеальный и простой. — Надо вот к старикам лучше приглядываться. Эти орлы помудрее будут, чем книжные истины, да словечки, да правила… Цитатки и карьеристы знают. Может, получше нашего…»
Все случившееся на конференции как-то обострило чувства и восприятия Зуева. Выйдя покурить, он случайно услышал, как злобно шипел Сазонов за сценой:
— Демократия. Ишь ты… Так же нельзя работать… Подрывают авторитет…
И как Сковородников успокаивал его:
— Ну, ну… Что же ты духом падаешь? Пора знать, что голосование — это почти всегда сведение личных счетов.
— Кричат, Уставом спекулируют… Дискредитация!
Но представитель области только молча развел руками.
Рядом стоял вездесущий товарищ Шумейко и задумчиво ковырял спичкой в зубах. Затем, чтобы как-то успокоить явно терпевшего поражение Сазонова, сказал неопределенно:
— Ладно, Сидор Феофаныч. Время покажет… Вот проведем текущие мероприятия… А там видно будет.
«Мероприятие». Какое серое слово, — подумал Зуев. — Что оно может значить — принять меры, что ли? Или приятие… меро… Надо будет своему лингвисту в Москву написать. В чем тут корень… Сможет она объяснить с помощью своих Марров, Даля и Мещанинова такое словечко? Или это творчество другого рода?.. А ведь эта тройка — Сковородников, Шумейко, Сазонов — все понимает в этих заезженных словечках. Только ли в словечках?»
И тут ему на память пришел разговор с Сазоновым — в день выезда в район — о профессорской дочке. «Очевидно, они мою корреспонденцию вскрывают».
Счетная комиссия заканчивала работу. Все кандидатуры получили большинство. Сазонову накидали целую кучу «черных шаров». Дядя Котя тоже порядочно нахватал «против».
