Кэндзабуро Оэ - Избранное

— Поскольку увещевательница уехала, сейчас начнется генеральное наступление, — сказал Такаки. — Они пойдут в наступление с твердой решимостью засветло покончить с Союзом свободных мореплавателей.

— Ой, что это? Что это? — испуганно воскликнул Доктор, глядя в бинокль.

— Ветер, — успокоил его Исана, круглый год наблюдавший в бинокль за низиной.

Густо разросшаяся в заболоченной низине трава лежала волнами, точно скошенная невидимой громадной рукой. Ветер принес с собой свежесть, и это подняло боевой дух полицейских.

— Смотрите, среди саженцев появилась пожарная машина и подъемный кран, на котором висит металлический шар. Этот кран раз в пять больше того, который разрушал киностудию! — крикнул Тамакити.

— Подъехали открыто, прямо сюда? — спросил Такаки, выходя на площадку винтовой лестницы.

— Они так и не поняли, что хотел сделать Красномордый, или решили, что у нас не осталось гранат, — мрачно сказал Тамакити. — Они думают, что Красномордый просто так надумал взорвать полицейскую машину. Гранат у него не было, взрывал динамитом и подорвался сам, — так они, наверно, рассуждают.

— Сначала, чтобы возбудить общественное мнение, сообщают, что у нас полно гранат, — сказал Такаки. — А теперь уверены, что их у нас нет и мы их встретим только ружейным огнем.

— Что же, увидят, как я швыряю гранаты, — еще мрачнее сказал Тамакити.

— Но ведь они же знают, что здесь заложники, что здесь Дзин? — сказал Доктор. — Неужели все равно начнут наступление?

— Да брось ты. Заложники интересуют полицию лишь как средство возбуждения общественного мнения. Они сейчас везде трезвонят, что после выступления матери и наших ответов на него, да еще подрыва полицейской машины, договориться с нами невозможно. Этап уговоров пройден. А газетчиков убедили, что заложников удастся возвратить только путем вооруженного наступления. И что, если не покончат с нами до темноты, местные жители подвергнутся опасности, — да мало ли что еще придумают…

— В таком случае нужно освободить заложников до генерального наступления, — сурово заявил Доктор.

— Не о заложниках разговор, — попытался прервать его Исана, но Доктор не обратил на его слова никакого внимания.

— Подумайте, что будет с Дзином, если на убежище посыплются газовые пули. Можно, конечно, заранее запереть его в бункере, но, когда полицейские откроют крышку люка, туда попадет газ. Да к тому же, открыв крышку, они наверняка выстрелят в бункер газовыми пулями. Представляете, что будет с глазами, с горлом, с кожей Дзина от газа CS?

— Заложники больше не нужны. Если бы даже мы и получили в обмен на них судно, у нас уже нет ни радиста, ни штурмана. Мы даже на моторной шхуне не сможем выйти в море, — сказал Тамакити безнадежно.

Исана хотел напомнить Тамакити, что не считает себя заложником, но им всецело завладела другая мысль. Он был глубоко тронут, обнаружив, что Тамакити, который решительнее всех настаивал на сражении, все это время мечтал выйти в море. Он открыл для себя новую грань в облике Тамакити.

— Чтобы защитить Дзина, я готов сдаться. Вместе с Инаго, — мужественно заявил Доктор.

— Инаго сама должна решать, что ей делать, — спокойно заметил Такаки.

— Ну что ж, пойду поговорю с ней, — сказал Доктор и вышел, всем своим видом желая показать, что ему безразлично, как будут судить о нем в его отсутствие.

Трое оставшихся в рубке не обманули доверия Доктора. Независимо от решения Инаго, в то самое мгновение, когда главное, о чем молча думают сейчас Такаки или Тамакити, будет облечено в слова, судьба Союза свободных мореплавателей решится, — сказал Исана душам деревьев и душам китов, находясь вдали от лесов и морей, задыхаясь в комнате с застывшим, спертым воздухом.

— Я не могу выйти из боя, не взорвав последнюю гранату, — сказал Тамакити печально, все еще бичуя себя за то, что произошло с Красномордым.

— А что вы решили? — спросил Такаки у Исана. — Если уйдет Дзин, было бы естественно, чтобы и вы тоже ушли. Разумеется, это ваше убежище и мы вторглись в него, но…

— Я думаю, что могу поручить Дзина заботам Инаго и Доктора, — сказал Исана чистосердечно. И его чистосердечие пролило свет на тот выбор, который он сделал. — Я ведь уже говорил, что укрылся в убежище, чтобы жить в нем в качестве поверенного деревьев и китов. Однако как поверенный я еще не передал послания внешнему миру. Это непозволительное пренебрежение своими обязанностями. И вот я пришел к мысли: одно то, что я буду оставаться в убежище, и послужит посланием, которое я передам внешнему миру. В самом деле, когда полицейские, окружившие убежище, в конце концов убьют меня, это будет означать, что люди убили поверенного деревьев и китов. Телевидение, радио, газеты сообщат об убийстве — лучшей возможности передать послание у меня уже не будет. И эту возможность предоставил мне Союз свободных мореплавателей.

— Ну что ж, — сказал Такаки, — вам решать. Поскольку вы остаетесь, Инаго придется уйти с Дзином, а пока они и Доктор не уйдут, мы прекратим сражение. Потом снова начнем.

— Подожди, Такаки. Я все как следует обдумал, — заговорил, подняв почерневшее лицо, Тамакити, сначала неуверенно, а потом все решительнее. — Если убьют нас троих, то Союзу свободных мореплавателей конец. И все превратится в тот самый страшный сон, который всегда видел Бой… Даже если Инаго и Доктор останутся в живых — с них хватит того, чтобы растить Дзина, до Союза свободных мореплавателей руки у них не дойдут. Кроме того, Доктор, кажется мне, по-настоящему и не мечтал о корабле Союза свободных мореплавателей. На плечи Инаго — женщины — мы взваливаем слишком большой груз. И я подумал: Короткий, Бой, Радист, Красномордый… а теперь и мы — в общем, завтра сбудется страшный сон Боя. Все пойдет прахом, всему конец. …Вот я и подумал. Я буду сражаться до последней гранаты, а ты, Такаки, уйдешь и не позволишь Союзу свободных мореплавателей растаять бесследно, подобно страшному сну.

— Уйти мне? — сказал Такаки, с трудом осмысливая слова Тамакити, и его покрытое потом лицо с распухшими губами побледнело и неприступно замкнулось.

— Да. Я думаю, ты обязан это сделать, Такаки, — сказал Тамакити, незаметно подтягивая к себе автомат.

— Ты говоришь, я должен уйти. Но кто как не я создал Союз свободных мореплавателей? — Такаки насмешливо посмотрел на Тамакити.

— Верно. Союз свободных мореплавателей создал ты. Именно поэтому ты должен его воссоздать. Разве Союз свободных мореплавателей был шуточной затеей? — упорствовал Тамакити.

— Раз уж ты об этом заговорил… я ведь еще раньше предлагал капитулировать, — сказал Такаки. — Я вовсе не считаю Союз свободных мореплавателей шуточной затеей…

— Именно поэтому такой человек, как ты, должен уйти из убежища. — Чувствуя, что Такаки колеблется, еще настойчивее уговаривал его Тамакити. — А когда арестуют, выложить все начистоту, чтобы доказать непричастность Инаго и Доктора к стрельбе и казни Короткого. Иначе что будет с Дзином?

— Разве же это не ваша роль — общаться с внешним миром с помощью слов в интересах Союза свободных мореплавателей? Вы же наш специалист по словам, — повернулся к Исана Такаки, на покрасневшем лице которого были написаны колебание и страх.

— Мы уже говорили об этом вчера, только что говорили снова. Обо мне речи нет, — решительно сказал Исана. — Я слагаю с себя обязанности специалиста по словам Союза свободных мореплавателей. Я хочу полностью посвятить себя обязанностям поверенного деревьев и китов. Внутренние дела Союза свободных мореплавателей решайте вы, ветераны команды.

Исана взял охотничье ружье, принадлежавшее Красномордому, и, не глядя в глаза Такаки, вышел из рубки. По винтовой лестнице поднимались Доктор и Инаго. Чтобы разойтись с ними, он поджидал их на лестничной площадке третьего этажа. Дзин, которого прижимала к себе Инаго, выглядел обессилевшим из-за усталости, нервного напряжения. В объятиях Инаго он чувствовал себя уверенней. Инаго молча протиснулась мимо Исана, выразительно взглянув на него. Прикосновение девушки взволновало его. Благодаря тому, что он сделал для Инаго, каждый, кто встретится с ней потом, сможет одарить ее любовью…

Исана спустился вниз и посмотрел в бойницу. Полицейские машины и частокол щитов оставались неподвижными. Только теперь, когда щиты перестали отражать солнечные лучи, в промежутках между ними можно было увидеть выложенные в ряд мешки с песком. Исана посмотрел на черный, обгоревший ствол вишни, все еще покрытой густой сочной листвой. Дерево умирало, как человек, вскинув вверх руки, не в состоянии понять, что за враг напал на него. Тогда, в той европейской стране, почувствовав, что мальчик пришел в себя, Исана испытал взорвавшийся в его душе страх. Потом, с удивительно жестоким чувством превосходства осознав, насколько беспомощен этот маленький человек, висевший с поднятыми вверх руками, он сделал то, что намеревался сделать. И поскольку он был способен сейчас снова пережить то мгновение, когда осознал беспомощность мальчика, значит, то, что он совершил, не было совершено им бессознательно, в порыве безумия. Он отрицал, что слышал крик мальчика, когда об этом заговорил Кэ, ничего не рассказал ему о том, что руки его исцарапаны. Теперь Кэ умирает в страданиях, один на один с болезнью, взращенной в его клетках. Умирает с жаждой страданий, ревниво оберегая их. Но, возможно, отвергая уколы наркотиков из страха погрузиться в самого себя, он ни на мгновение не вспоминает того мальчика…