Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли

— Я люблю другую девушку и никогда ей не изменю, — тихо, но страстно, обрадованный возможностью наконец-то излить наболевшее, сказал Ахмадша. — Я без нее задыхаюсь так, будто мне нечем дышать, а отец слышать не хочет. Он, конечно, не может запретить мне жениться на ней, но если я женюсь без его согласия, он отвернется от меня, а я очень привязан… очень дорожу его отношением.

Несколько мгновений Энже сидела неподвижно, точно оглушенная. Слова Ахмадши причинили ей такую боль, что она удивилась. Ничего похожего до сих пор она не испытывала: то необычайное волнение и радость, то столь же сильное огорчение. Чувства вдруг обострились до крайности.

Искренность Ахмадши ее еще и обескуражила, и она растерялась, не зная, что делать. Неужели самой отказаться от него, когда сердце так и рвется к нему?

— Я не могу повлиять на вашего отца!..

— Не можете, но я хочу, чтобы вы все знали и сделались моей союзницей. Если наши родные решили, что мы должны стать мужем и женой, то это ужасная ошибка. Я хотел сразу сбежать, но потом остался, чтобы объясниться с вами, как товарищ с товарищем. Мы с детства знаем о вашей семье. Но одно дело — дружба, добрые человеческие отношения, а сейчас речь идет о гораздо большем. — Ведь вы тоже не пойдете за нелюбимого человека?

— Конечно, не пойду! — прямо, даже с вызовом сказала она, нервно теребя поясок платья. Губы ее пересохли от волнения, но глаза смотрели смело. — Вчера я еще не думала об этом, а сегодня будто проснулась. Да вот не на радость проснулась!

Неторопливо, совсем не так, как уходила, вернулась вострушка Рамиле.

— Сыграй, милая сестричка, и спой, только потихоньку, а то, — она лукаво покосилась на гостя, — какой-нибудь ловкий джигит подслушает и украдет тебя.

Энже, не отвечая на шутку, взяла мандолину и стала играть и петь, в самом деле, тихонько. Она, разумеется, не боялась, что ее украдут, такое теперь делалось только по обоюдному согласию жениха и невесты, но ей было тяжело, и оттого голос звучал приглушенно.

Я уеду далеко, расстанемся мы;когда скучно будет тебе,будешь смотреть в ту сторону,куда я уехал.

В песне девушки звучала горестная нежность едва пробудившегося и уже отвергнутого чувства. Однако Энже еще не представляла всей глубины своего несчастья и оттого смотрела вдаль с мечтательной полуулыбкой. Лицо ее разгорелось, глаза искрились, все в ней дышало молодостью и чистотой, а проникновенный голос так и бередил сердечную рану Ахмадши.

Но он видел перед собой только Надю, и ему казалось, что к ней от его имени обращалась певица.

Чувство стыда и досады, мутившее юношу целый день, сменилось благодарностью к Энже, которая, безусловно, будет его союзницей в сопротивлении воле родителей.

— Не понимаю, что творится со мной! — трогая легонько мелодично звеневшие струны, сказала она в порыве внезапной доверчивости. — После вашей откровенности мне бы убежать куда глаза глядят, а я сижу с вами. И даже пою. Почему? Я на днях читала стихи. Там есть такие слова:

Малютку птичку манит взор змеи,и вот взлетела птичка, расправляянавстречу смерти крылышки свои.

Это она навстречу змее летит!

— Энже у нас смелая! — стремясь нарушить наступившее грустное молчание, невпопад заговорила Рамиле, ошеломленная неожиданным поворотом событий: там, в избе, идет сговор, а здесь явный разлад. — Энже у нас передовая. Мы с ней сейчас взялись по-новому цыплят выращивать. Вы знаете, отчего перелетные птицы отправляются весной на север?

— Понятия не имею, — сказал Ахмадша, не на шутку расстроенный словами Энже: не хватало еще того, чтобы она увлеклась им.

— И никто до сих пор не знал, хотя ученые во всем мире старались это объяснить. Ну в самом деле: зачем и маленькие стрижи, и красавцы лебеди летят на север?

Обняв поникшую Энже, Рамиле с укоризной, даже сердито посмотрела на городского гостя. Вот, мол, хоть ты и инженер с производства, а мы простые колхозные девчата, но знаем такое, о чем ты и слыхом не слыхал. Значит, и гордиться тебе перед нами нечего.

— Ну, так зачем же они летят? И откуда вам это известно? — всерьез спросил Ахмадша, признательно глядя на смышленую беляночку, вовремя сменившую тему разговора.

— Конечно, не навстречу смерти, как та бедная пташка, о которой вспомнила Энже. Наоборот, навстречу жизни они летят на север. На живую воду.

— Сказки я тоже слушал, когда был маленький.

— Тут совсем не сказки! — Энже неожиданно тепло улыбнулась, представив себе Ахмадшу маленьким мальчиком возле материнской юбки: «Наверно, прехорошенький он был тогда!» — Рамиле правду говорит. Мы прочитали статью в ленинградском журнале «Звезда», в которой ученый Артемий Константинович Гуман писал о талой воде. У нее молекулы, как у льда, с острым углом в шестьдесят градусов. Такое же строение имеют клетки растущего организма. Если птенцы пьют талую воду и едят траву и мошек, выросших тоже на талой воде, то растут очень быстро и без болезней. Ведь много перелетных птиц гибнет в пути, но все-таки они упорно летят на север с незапамятных времен. А не вымерли до сих пор потому, что там выращивают потомство без потерь.

— Значит, вы собираетесь специально разводить мошек для своих цыплят? — Ахмадша засмеялся, по-дружески поглядывая на милых девушек.

Но девчата насупились.

— Цыплята вырастут и без мошек, — с досадой заявила Рамиле. — Достаточно, чтобы они пили талую воду, и тогда к двум месяцам при одинаковом содержании они будут на сорок процентов больше контрольных. А снег и лед у нас в погребах в любое время найдутся.

— Мы уже попробовали, — задумчиво сказала Энже. — Контрольные пили обычную воду, да еще с марганцовкой, как требуется по инструкции, а опытные — только талую и росли, как на дрожжах. Когда им исполнился месяц, они уже были точно белые гладкие голубочки — полностью оперились. Контрольные же против них выглядели жалкими заморышами, покрытыми пушком, и только кое-где, будто плесень, чуточные перышки. Никакого сравнения, а к двум месяцам вовсе. Ни один из тех, что пил талую воду, не сдох, не отстал в росте. Просто великаны в общей цыплячьей стае и, как один, покрыты гладким, плотным пером. Гуман объясняет разницу в развитии тем, что молекула обыкновенной воды имеет тупой угол, и, прежде чем усвоить, маленькое слабое существо должно перестраивать ее. Очень большая работа!

— Значит, теперь везде будет введено поение цыплят талой водой?

— Как бы не так! — возразила Энже с внезапной запальчивостью. — А инструкция? Наши бедные куры, как только вылупятся из яйца и до самой смерти, пьют эту марганцовку. Спасаем их от всякой заразы, а они то и дело заболевают раками да лейкозами. Отчего же, хотели бы мы знать?!

— Все еще сердишься? — осторожно спросил Ярулла, когда они с Ахмадшой ложились спать в горнице на пышных постелях.

Из уважения к дорогим гостям вся семья Усмановых перебралась на ночь в чистую клеть и на сеновал, откуда по всему двору разливался запах свежего сена. Ахмадше не хотелось спать в натопленной стряпухами избе, да еще на пуховиках, он охотнее лег бы на сене. Но действовали законы гостеприимства: сначала накормили до отвала (позор, если гость встанет из-за стола голодным), теперь уложили на перины, такие жаркие, что самый изнеженный байбак измучился, извертелся бы от удушья. А может быть, удушье Ахмадши от тоски?

Отец спрашивает: «Сердишься ли?» Не те слова и не то чувство. Не кривя душой, Ахмадша ответил:

— Вовсе я не сержусь.

— Тогда что с тобой?

— Вы сами знаете.

Дальнейший разговор чреват опасными поворотами, поэтому Ярулла замолкает.

Темная предосенняя ночь за чужими окнами в чужом селе. Но те же звезды, что над Светлогорском и Камой, смотрят сквозь тюлевые занавески и путаницу цветочных стеблей листьев в открытые оконные створки.

Не спит Ахмадша. Ну зачем познакомили его с этой славной девушкой? Жила себе, радовала людей миловидностью и добрым, веселым нравом, играла на клубной сцене, увлекалась романами да стихами, трудилась, «Остроугольная молекула талой воды сразу усваивается растущим организмом…» Не дохнут цыплята и не болеют. Так раскрываются старые народные сказки! Живая вода! Ахмадша вспоминает веселые родники на берегу Камы, и опять перед ним — Надя Дронова.

Не спится ему, но не спит и Ярулла. Хотя старается он не замечать вздохов сына, а сердце тревожится, болит. Немало передумал он, глядя на то, как сохнет в девках Минсулу. Давно бы уже родить успела. Расцвела бы! Бегали бы вокруг деда с бабкой внучата, маленькие, теплые, с цепкими мягкими ручонками. А сейчас дочка похожа на дерево с подточенными корнями: желтеет, чахнет. И вот новые огорчения: Ахмадша и Надя…