Сергей Воронин - Две жизни
— По-моему, совсем наоборот. Он тебя оставляет на работе. А этот старый пьяница наболтал чего нет.
— Ах, Ирина, Ирина, ты со мной живешь пятнадцать лет, но не стала мудрее. Он торопится, не до конца продумывает. Как шахматист он наверняка неважнецкий. Но в конце концов принимает правильное решение. Он уволит меня через две недели. Ровно через две недели с завтрашнего дня, чтобы не платить выходного пособия.
— И еще так вежливо поклонился мне.
— Ну и что. Я ему тоже улыбался. Но значит ли это, что я к нему готов прийти на день рождения с подарками?
— А как же Толик? Машина?
— Значит, не поедет. Пусть это будет ему первая заноза от председателя.
И Толик не поехал. И первая заноза царапнула его сердце.
— Это почему же? — спросил он Михаила Семеновича, когда тот вышел из избы на крыльцо.
Было раннее утро. Солнце еще только-только оторвалось от земли, распаренное, словно после бани, и, вздымаясь в небо, всплывало красным шаром. И на песке, и на траве, и на цветах, и на ступеньках крыльца лежала серая холодная роса. Машина, обихоженная еще накануне, чистенькая, будто новая, стояла против дома. В ее кузове, вплотную один к другому, стояло несколько мешков с огурцами. И Толик, спросив Михаила Семеновича, почему же не поедет, поглядел на мешки, будто на пассажиров.
— Да потому, Толик, что меня увольняют, — с мягкой улыбкой ответил Михаил Семенович.
— Как это? — даже испугался Толик.
— Да так... Теперь у тебя будет другой сбытчик. Хорошо, если такой же добрый, как я.
— На черта он мне сдался!
— Ну, тебя спрашивать новый председатель не будет. Это все решается без нашего ведома и согласия. Так что гони машину обратно.
— А чего же с овощами делать?
— Вернуть и объяснить.
— Чего объяснить?
— Ну, кто виноват. Не ты же?
— Нет.
— Ну вот и объясни, что не ты виноват, а кто-то другой виноват.
— Понятно.
— И не забудь с такой же готовностью приехать сюда через две недели, когда я уже буду уволен.
— А за что же вас уволили?
— Для вашего колхоза я оказался очень дорогим.
Точно такой же вопрос и почти такой же ответ прозвучали в кабинете председателя.
— За что же вы его уволили? — спросил Климова Захар Найденков, смуглый расторопный кладовщик колхоза, которого председатель метил на место Сбытчика.
— Слишком уж он дорог нам, — ответил Климов. — Я думаю, вы согласитесь то же самое делать рублей за сто, не считая командировочных?
— Смешно вы говорите, Иван Дмитриевич. Ведь тут надо понимать, а я что? Михаил-то Семеныч опытный. У него все на мази. А я как голый.
— И у вас будет все как на мази. Новых договоров мы не будем заключать, так что вам и заказчиков новых искать не надо. Будете только продлевать старые. Адреса этих шарашкиных артелей есть. Ничего мудреного.
— Не знаю, прямо не знаю...
— И знать нечего. А сейчас идите к Сбытчику и все адреса, договора, куда, чего разузнайте и действуйте.
— Как-то неудобно... — Захар Найденков поскреб небритую щеку. — Да и зачем это мне?
— Ну вот, опять двадцать пять! Надо! Понимаете, надо! Что же будет, вы откажетесь, другой откажется, куда это годится! И построже с ним, потому что с вас будет спрос.
— Да ни к чему мне, честное слово! Ну его к ляху! — неожиданно вскричал кладовщик. — Какой я, к черту, сбытчик.
Но председатель не стал его слушать, углубился в чтение какой-то бумаги. Потом зазвонил телефон, и он стал с кем-то разговаривать. Захар Найденков постоял, поскреб еще раз небритую щеку, подумал, что надо бы побриться, тем более теперь, когда назначен заведующим производством подсобного цеха, и, понимая, что дело с ним уже решенное, побрел из кабинета.
— У меня договоров нет, они в бухгалтерии, — сказал ему Михаил Семенович, как только он заикнулся о сдаче дел. — И адреса там. У меня ничего нет.
— Ну, может, что присоветуете мне... Вы уж простите меня. Я и сном-духом не ведал. Вызывает сегодня прямо из кладовой Иван Дмитрич, я думал, по какому такому делу, а оно вот какое дело...
— Какая мне разница. Не вы, Захар Афанасьевич, так был бы другой. Но я не знаю, чем могу быть вам полезен. Я все документы сдаю в бухгалтерию. Продукция в цеху. Но там ответственный за все бригадир.
— Тогда чего же мне от вас принимать? Чего-то принять должен я.
— Мне сдавать нечего. И советовать нечего. А вообще-то я еще некоторое время побуду здесь, так что приходите, спрашивайте.
— За это спасибо. Непременно, ежели что... — Захар Найденков неумело поклонился и заспешил в цех, толком еще не понимая, хорошо или плохо все, что приключилось с ним в это утро. Жил себе, жил человек, выдавал стекло, фанеру, гвозди, олифу, клей, краски и прочую москатель — и во сне не чуял, что станет на место Сбытчика. Найденков удивлялся, но удивляться, собственно, было нечему — такова уж была заведенная в районе практика. Так направили Климова на новую работу, так Климов направил на новую работу Захара Найденкова. И ничего тут удивительного не было. Для Климова. Но не для заклиновцев. Как только они узнали, что Сбытчик снят и на его место поставлен Найденков, так сразу же остановили свои станки и обступили нового зава.
— Тебе чего в этом деле? — спросил Найденкова Николай Васин. — Зачем вскочил на место Михаила Семеновича?
— А чего я мог, ежели председатель приказал, — поеживаясь под суровыми взглядами токарей, ответил Захар Найденков.
— Смотри какой исполнительный. Ты брось, давай начистоту! С какой такой стати тебя к нам кинули?
— Да ты что? Я и сном-духом не ведал, вызвал меня Иван Дмитрич и говорит, что Сбытчик уволен, и велел мне тут же от него дела принимать. Я ж отказывался, да разве он слушает. А по мне, провались ты и работа такая!
— За что уволен Михаила Семеныч?
— Денег много получал. Одних отпускных ему причитается около восьмисот рублей, — словно оправдываясь, сказал Захар Найденков.
— Ни хрена! — воскликнул Сеня Кудимов, в прошлом тракторист. — Это мне надо четыре месяца вкалывать за такие-то деньги.
— За какие такие, за малые, что ли? По двести рублей когда ты, где получал? Ежели б не Михаил Семенович, никто б из нас не видал таких заработков, а теперь добро! Чего ж нам пялиться на его деньги!
— А тебе сколь положено? — спросил Найденкова высокий костлявый старик Самсонов, тот самый, который в молодости играл на сцене. Он спросил и тут же закашлял и согнулся до земли.
— Сто!
— И то много! — махнул рукой Самсонов. — Кладовщиком-то сколь получал?
— Да провались ты и с делом таким! Больно мне надо! Председатель велел, а я что? — вскричал Найденков.
— Председатель. Он наприказывает! — наскочил на него Самсонов и тут же согнулся до земли от нового приступа кашля. Откашлявшись и отхаркавшись, добавил: — И черт приносит их на нашу шею. Не спросют, не посоветуются, а шлют. Примай, и никаких веревок. Жизня!
Николай Васин вытер руки ветошкой, снял передник и пошагал из цеха. Ему непременно надо было узнать все досконально. Почему и за что уволен Михаил Семенович. Что за чертова жизнь на самом деле! Увольняют, принимают какие-то решения и ни с кем не обсудят, словом не перекинутся. Прав Петька Самсонов, ей-ей прав! Вертят, как хотят, только успевай поворачиваться. Карусель, а не линия!
Михаила Семеновича он застал дома, тот читал какую-то толстую книгу.
— Почему вы спрашиваете меня? Спрашивайте вашего председателя, — сказал он Васину, присевшему на порожек. — Получаю много денег? Но я не позже как на прошлой неделе поднял с земли две тысячи и отдал колхозу. Только нагнулся — и все, нате! Пусть будет, как хочет товарищ Климов.
— Что Климов? Он наломает дров и умотает. Не первый такой, а нам жить. Ой, худо это! Только-только начали жить по-людски, и вот на́ тебе. Но я этого дела так не оставлю. Я пойду к парторгу. Чего она думает? Чего она попустительствует! Это мы тоже можем. Знаем не только свои обязанности, но и права, хотя с нами и не считаются. Знаем!
Михаил Семенович довольно спокойно выслушал всю эту речь, не очень-то веря в боевую настроенность оратора, а точнее, зная, что весь его боевой дух только до дверей кабинета председателя, если не до калитки. Но на всякий случай подбодрил Николая Петровича:
— Конечно, кто же, как не вы, может замолвить за меня словцо. А что касается денег, так ведь сколько я договоров заключал, столько и премиальных. Разве я знал, что надо меньше? Я о таком не думал. Исходил из интересов колхоза. Если б не было столько договоров, разве так бы вы жили...
— Какой разговор! И долдонить нечего. Добро, ой добро стали жить, и опять на́ вот тебе, все Летит. Но это мы еще посмотрим. Еще поглядим!
Он стукнул кепкой о колено, лихо накинул ее на затылок и зашагал к парторгу. Конечно, в контору он вошел не таким боевитым, каким был у Михаила Семеновича, но все же не уронил своего достоинства, когда распахнул дверь в канцелярию, где сидела Зоя Филипповна.
