Владимир Успенский - Неизвестные солдаты
— Ладно. — Коротилов положил руку на плечо майора. — Довольно об этом. Не время и не место сейчас память злом ворошить.
— Мне плевать на место. Подслушают? Донесут? Не боюсь я, дорогой комиссар. Я теперь на своей шкуре узнал, где правда… И судить меня тут некому. Трибунала здесь нет, он в тылах околачивается. А мне сейчас жизнь в тягость… У меня от полка одно знамя осталось. Полк умер, теперь моя очередь.
— Нет! — сказал Коротилов. — Умереть — дело нетрудное. Ты вот сумей людей из окружения вывести и сам выйти. Нам с тобой фашистов бить нужно…
Комиссар не успел закончить. Вошел Дьяконский, поставил на землю брезентовое ведро с водой, сказал:
— Товарищ майор, давайте полью вам, — и умолк, удивленный пристальным взглядом Коршунова.
По легкому смущению на лице комиссара, по тому, как оборвали они разговор, догадался: речь шла о нем. Не доверяют? Опасаются, что ли? Как же не понял этого раньше, сидел тут при штабе? Ушел бы во взвод с винтовкой, и все хорошо! По крайней мере, без унижений.
У Виктора окаменело лицо, сжались губы, выступил вперед подбородок. Глаза щурились с холодной насмешкой.
— Ты что же, сержант, на подхвате тут? За начальством подчищаешь? — невесело спросил майор.
Виктор готов был ответить резко, но очень странным был голос танкиста, и усмешка его не показалась обидной.
— Он временно мой адъютант, — сказал Коротилов.
— Ну, ладно, давай воду… Я сам! — отстранил майор руку сержанта. — Иди, ребят моих подними. Через полчаса выступаем.
— Не задерживайтесь, — попросил танкиста Коротилов. — Я сейчас на хутор. Жду вас на перекрестке. И постарайтесь, чтобы ваша кавалерия не брякала стременами. Нужна тишина.
Комиссар уехал в бричке. Виктор разбудил танкистов и возвратился в шалаш, приведя с собой оседланную лошадь. Майор кончил бриться, тихо насвистывая, спросил:
— Водки у тебя нету, сержант?
— Нету.
— Жаль, — быстро обернулся к нему. — Вот что, сержант, шел бы ты ко мне в танковую часть, а? Засохнешь в пехоте, а я из тебя командира сделаю, настоящего командира! — Майор говорил и будто бы смущался немного. Виктора удивило такое предложение.
— Нет, буду свой полк искать, — ответил он.
— Ищи, ищи. Только эти мои слова запомни, я всерьез говорю. Надумаешь — обращайся ко мне, если ж и буду.
— Спасибо, товарищ майор. Желаю вам успеха сегодня в бою.
Виктор козырнул и вышел.
* * *Немецкое охранение уничтожили очень легко. Фашисты ночевали в деревне, а в мелких окопчиках поодаль друг от друга сидели трое солдат, пускали ракеты да постреливали из автоматов. Лейтенант-сапер страшно ругался, узнав об этом. Прошлую ночь он заставил дежурить целый взвод. И из-за чего! Из-за этих полусонных солдат, которых взяли буквально голыми руками.
Деревню захватили неожиданной атакой. Виктор ездил в бричке вместе с комиссаром. Стрелял из ручного пулемета. В память врезались отдельные, несвязные картины… Бежит женщина с голым ребенком на руках… Знакомый лейтенант-сапер опрокинулся на горящий плетень; огонь лижет его раскинутые ноги… Немец в трусах схватился за штык, пронзивший его живот… Все остальное казалось смутным: темь, вспышки огня, крики, вонючий дым, острое ощущение опасности и охотничий азарт, когда бил из пулемета по убегающим немцам.
Не было времени хоронить убитых и подсчитывать потери. Комиссар приказал собрать людей, построить в колонну. Уложили на повозки раненых и пошли дальше на юго-восток. Двигались скорым маршем. Слабые отставали. Но важно было сохранить основное ядро, до рассвета пересечь железную дорогу, исчезнуть в лесах, скрыться от немецкой авиации.
Вперед ушли танки майора Коршунова, чтобы расчистить проход через железную дорогу, а потом на полной скорости двигаться дальше: узнать, где свои. Безмашинные танкисты остались с Коротиловым, из них сформировали резервный взвод. Майор приказал своим:
— Комиссара берегите, за него головы поснимаю! Он тут ведущая ось.
А когда скрылись в темноте танки, когда затихло вдали громыхание гусениц, одинокими и слабыми почувствовали себя бойцы. Остались у них винтовки да гранаты у некоторых. В конце колонны везли артиллеристы восемь орудий, но проку было мало от них: имелось всего четыре снаряда, оставшиеся у зенитчиков.
Колонна шла в тишине и без огней — даже курить было запрещено. Слышалось тяжелое дыхание, стоны раненых, скрип повозок да негромкая ругань, когда падал кто-нибудь, запнувшись о корни или налетев на пень. Все силы, все внимание людей было сосредоточено на одном: выдержать этот бешеный темп, не отстать. Они и не подозревали, какой переполох поднялся из-за них в немецких штабах. Командир разбитого в деревне батальона успел сообщить по радио, что атакован советской дивизией с танками и артиллерией. Командующий 4-й армией фельдмаршал фон Клюге, разбуженный среди ночи, немедленно потребовал от Гудериана, на участке которого произошла атака, преградить путь русским. Пехотный полк, следовавший на машинах из Барановичей на Минск, был остановлен на марше и спешно развертывался вдоль железнодорожной линии северо-восточней станции Столбцы.
Танки Коршунова проскочили через насыпь, когда немцы еще не закрепились. Майор, уверенный, что путь свободен, повел машины дальше, на соединение со своими.
До рассвета танкисты успели километров на сорок удалиться от железнодорожного полотна. А пехотная колонна в это время только еще приближалась к насыпи. Разведка сообщила, что впереди фашисты, но Коротилов не думал, что их много. Вероятно, пост охраны. Ведь совсем недавно тут без боя прошли танки.
В лесу, подступавшем на 150–200 метров к полотну дороги, роты развернулись в цепь. Люди перестраивались неохотно: надеялись, что уже вырвались из кольца, а тут снова бой.
Атака началась в предрассветных сумерках. Красноармейцы двинулись вперед без крика, без выстрелов, рассчитывая на внезапность. Но внезапности не получилось. Немцы подпустили передовых на сотню метров, а потом шквалом ударили в упор из автоматов и пулеметов. Этот неожиданный огонь в лоб, скосивший передних, отбросил цепи назад в лес. На поле осталось множество бугорков, оттуда ползли к деревьям раненые, немцы добивали их из-за насыпи автоматными очередями.
Неудача была страшна тем, что для многих красноармейцев она была первой и удручающе подействовала на них. Препятствие впереди казалось непреодолимым. Расползались, рассыпались по лесу наспех сколоченные роты, лишь немногие бойцы лежали за деревьями и вели огонь по немцам, большинство грудилось подальше от опушки, куда не залетали пули.
Наступили критические минуты. Вот-вот взойдет солнце, разгонит остатки темноты и легкий туман, появится авиация, немцы подтянут силы, и тогда — конец отряду, гибель бойцам.
Коротилов приказал собрать всех красноармейцев на узком участке, выдвинуть два орудия на прямую наводку. Сюда же были стянуты повозки с ранеными и вьючные лошади. Комиссар ходил, хромая, среди бойцов, опираясь на руку Виктора, бросал отрывисто:
— Сзади — смерть, позор. Смелый — пробьется! Все разом, рывком в штыки. Коммунисты и комсомольцы — вперед! Не ложиться, не падать, только вперед! Поведу я.
По деревьям щелкали пули, сбивая листву, ветки: Бойцы передвигались ползком, перебегали от ствола к стволу. Только комиссар с Виктором и несколько танкистов шли в полный рост. Виктору было и жутковато, и в то же время какой-то мальчишеский восторг испытывал он, восторг от того, что не боялся, что мог заставить себя идти спокойно, не вздрагивая от короткого посвиста.
Там, где побывал комиссар, начиналось движение, бойцы выползали ближе к опушке. Виктор видел, как это было. От группы лежавших людей отделялись сначала несколько, командиры или политработники, или просто бойцы-коммунисты, передвигались от дерева к дереву к краю леса. За ними подтягивались остальные.
— Вам самое трудное, — сказал комиссар безмашинным танкистам. — Мы пробьемся. За нами — повозки с ранеными. Вы — последние. Уйдете, когда за железной дорогой будут все.
— Сделаем, — ответил командир взвода, капитан со свежей повязкой наискосок через лоб.
Выдвинулись на опушку. Виктор хорошо видел невысокий крутой бугор насыпи; она тянулась черной, будто обугленной полосой, преграждая путь к березняку, начинавшемуся сразу за ней. Совсем недавно проезжал Виктор здесь, может быть, даже видел из окна этот лес.
Утренний ветер шуршал листвою, гнал среди кустов прозрачные струйки тумана. Слева, оттуда, куда убегала полоса железной дороги, брызнули лучи солнца, деревья из темных сразу стали зелеными; заблестели рельсы.
Комиссар взял с земли винтовку, уверенным привычным движением вогнал в магазин обойму патронов. Встал за дерево, посмотрел по сторонам и поднял руку, чтобы все приготовились. Кашлянул, сказал просто и ласково:
